Философствующему интеллекту свойственно заниматься рассмотрением идей и придавать им некую абстрактную реальность, независимую от всех их конкретных форм воплощения, затрагивающих нашу жизнь и индивидуальное сознание. Он склонен сводить эти идеи к самым простым и общим понятиям, чтобы, если это возможно, прийти в конце концов к некой финальной абстракции. Чистый интеллект движется прочь от жизни. В своих суждениях о вещах или событиях он пытается отвлечься от их воздействия на человека и постичь некую скрывающуюся за ними универсальную и безличную истину, какой бы та ни была; для него характерно рассматривать такого рода истину как единственно верную, или, по крайней мере, как один из высших и вечных законов объективной реальности. Таким образом, под давлением своей собственной природы, он в итоге вынужден прийти к абсолютной безличности и абсолютной абстрактности. Это стало конечным результатом древних философий. Они свели все к трем абстракциям – существованию, сознанию и блаженству бытия, и были склонны отбрасывать последние две (которые, казалось, зависят от первой, наиболее абстрактной) и признавать лишь чистое бескачественное существование, из которого все возникло – все формы, все ценности, все понятия, за исключением одного бесконечного и вневременного факта Бытия. Однако у интеллекта оставалась возможность сделать еще один шаг в сторону абстрагирования, и он сделал его в буддийской философии. Он обнаружил, что даже сам факт существования является лишь неким внешним феноменом; абстрагировав также и его, он пришел к бесконечному ничто, которое могло восприниматься либо как пустота, либо как вечное невыразимое.
Сердце и жизнь, как нам известно, стоят на прямо противоположных позициях. Они не выносят абстракций; их могут удовлетворить либо исключительно конкретные вещи, либо способные стать таковыми; цель их физических, ментальных или духовных поисков – не некое понятие, к которому приходят путем анализа и интеллектуального абстрагирования, а нечто реальное; им нужно почувствовать живое становление искомого объекта или же радость обладания им. Они не понимают удовлетворенности ума абстрактными идеями или безличным существованием, но при этом очень чутки к радости и активности некоего существа – сознательной Личности в нас (конечной или бесконечной), для которой радости и силы собственного существования представляют собой реальность. Поэтому сердце и жизнь, обращаясь к Высочайшему и Бесконечному, приходят не к абстрактному существованию или несуществованию, не к Сат или Нирване, а к сущему, к Сат Пуруше, не просто к сознанию, а к сознательному Существу, к Чайтанья Пуруше, не просто к чистому безличному восторгу Бытия, а к бесконечной Душе блаженства, Анандамайе Пуруше. Не желая погружаться в невыразимое существование и утрачивать его сознание и блаженство, они настаивают, чтобы все три были едины и равно ощутимы, ибо самой высокой силой среди них является восторг существования, а без сознания этим восторгом не овладеть. Считается, что этим триединством обладает Шри Кришна, Всеблаженный и Всепрекрасный – верховное божество самой страстной индийской религии любви.
Ум тоже может двигаться в этом направлении, но тогда он перестает быть чистым интеллектом; он призывает на помощь силу воображения и становится мечтателем, творцом символов и смыслов, духовным художником и поэтом. По этой причине самая суровая интеллектуальная философия допускает Сагуну, божественную Личность, только в качестве высшего космического символа; «идите за него, к реальности, – говорит она, – и вы, в конце концов, придете к Ниргуне, чистой Безличности». Соперничающая философия настаивает на превосходстве Сагуны; ее апологеты, вероятно, скажут так: «то, что безлично, есть лишь основа, субстанция его духовной природы, служащая ему для проявления аспектов своего бытия, сознания и блаженства – всего, что выражает его; безличность есть лишь кажущееся «не-существование» личности, из которого он высвобождает временные формы вечного существования своей личности. Очевидно, что мы имеем дело с двумя разновидностями инстинкта или, если мы не решаемся использовать этот термин для интеллекта, с двумя врожденными способностями нашего существа, каждая из которых позволяет по-разному взаимодействовать с одной и той же Реальностью.
Как за идеями интеллекта и его склонностью к поиску различий, так и за стремлениями сердца и жизни и их поиском единства стоят реалии, к которым можно прийти, используя эти части нашего существа в качестве инструментов. И то и другое подтверждается духовным опытом; и интеллект, и сердце с жизнью в своих поисках достигают некоего божественного абсолюта. Но и первый и вторые, если слишком односторонне следовать их склонностям, рискуют быть остановленными в своих поисках из-за своих врожденных ограничений и используемых ими средств. Мы видим, что в нашем земном существовании, если следовать исключительно побуждениям сердца и жизни, нам не удастся прийти к какому-либо мудрому решению, с другой стороны, чисто интеллектуальные рассуждения становятся чем-то абстрактным, далеким и бессильным или превращаются в бесплодную критику или безжизненные механические умозаключения. Таким образом, полное примирение ума с сердцем и жизнью и приведение их в устойчивую гармонию является одной из самых насущных проблем нашей психологии и нашей внешней деятельности.
Примиряющая сила находится выше – в интуиции. Однако есть интуиция, служащая интеллекту, и интуиция, служащая сердцу и жизни, и если мы будем следовать только первой или только второй, мы не уйдем далеко; мы лишь сделаем более близкими и реальными для себя те истины, к которым устремлены менее проницательные силы нашего существа, но по-прежнему не сможем объединить их. Но тот факт, что интуиция может равно служить любым частям нашего существа – ибо даже тело имеет свои интуитивные прозрения, – говорит о том, что она не узкоспециальное, а универсальное средство поиска истины. Мы должны обратиться к интуиции всего нашего существа, а не только к ее разновидностям в каждой его части и не к сумме их открытий – нам нужно превзойти все эти низшие инструменты, превзойти даже их первичных духовных проводников и подняться в исконную обитель интуиции, являющуюся родным домом бесконечной и безграничной Истины, ṛtasya sve dame, где все существование обнаруживает свое единство. Именно это имели в виду ведические риши, когда восклицали: «Есть неизменная Истина, сокрытая истиной (вечная Истина скрытая другой, постигаемой нами через низшие интуитивные прозрения); там десять тысяч лучей света сходятся; это Единый». Ṛtena ṛtam apihitaṁ dhruvaṁ…daśa śatā saha tasthus, tad ekam.[54]
Духовная интуиция всегда находится в контакте с реальностью; это сияющий предвестник духовной реализации или же прихода ее всеозаряющего света; духовная интуиция видит то, что другие силы нашего существа с трудом пытаются обнаружить; она приводит нас к неизменной истине, скрытой за абстрактными образами интеллекта и феноменальными образами сердца и жизни, истине, которая сама по себе не является ни отчужденно-абстрактной, ни вещественно-конкретной, а чем-то еще, что обладает двумя этими аспектами в своем психологическом проявлении в нас. То, что воспринимается интуицией нашего интегрированного существа, когда его части больше не конфликтуют друг с другом, а озарены светом свыше, и есть та единственная реальность, к которой устремлено все наше существо. И безличное, и личное в равной степени истинны и реальны; это одна и та же истина, воспринимаемая нами с двух сторон, в зависимости от нашей психологической позиции; но ни та, ни другая сторона, взятые сами по себе, не дают полного представления о Реальности, хотя и в равной степени позволяют приблизиться к ней.
Если мы смотрим на нее с одной стороны, то нам может показаться, что действует некая безличная Мысль, которая для удобства своей деятельности создала фантазии мыслителя; что работает некая безличная Сила, которая воплотила замысел труженика; что действует некое безличное Существование, пользующееся мечтами индивидуального существа, которое обладает сознательной личностью и чувством индивидуальной радости существования. Если мы смотрим на нее с другой стороны, то видим мыслителя, выражающего себя в мыслях, которые без него не могли бы существовать, а наше общее представление о мысли просто становится символическим образом силы, свойственной природе этого мыслителя; мы видим Ишвару, выражающего себя посредством воли, энергии и силы; Сущего, обнаруживающего себя во всех формах своего существования, сознания и блаженства – целостных и частичных, подлинных и искаженных или превращенных в свою противоположность, а наше общее абстрактное представление обо всем этом становится лишь интеллектуальным образом тройственной силы, присущей природе его бытия. Всякая безличность в свою очередь, кажется, становится вымыслом, а существование в каждый момент своего бытия и в каждой своей точке – лишь жизнью, сознанием, силой, восторгом одной и в то же время бесчисленной Личности, бесконечного Божества, самоосознающего и саморазвертывающегося Пуруши. Обе точки зрения верны, за исключением идеи вымысла, заимствованной из сферы наших собственных интеллектуальных процессов, и каждая должна быть соответствующим образом подтверждена. Исходя из этого, искатель интегральной истины должен понимать, что он может достичь одной и той же Реальности, приближаясь к ней по обоим путям либо последовательно, либо параллельно, как будто двигаясь по двум колеям одной большой дороги, которые с точки зрения ментальной логики несовместимы, но все же, подчиняясь своей собственной внутренней истине единства, неизбежно пересекаются в бесконечности.
