Некоторые физики видят в Боге великого математика. Это лишнее доказательство того, что «предписательная наука» имеет дело только с неодушевленным аспектом Вселенной. Ведь по сути математика далека от жизни. При всей своей красоте и элегантности (возможно, даже свидетельствующей об Истинности) математические построения холодны и лишены присущего жизни беспорядка роста и разложения, надежды и отчаяния, радости и страдания. Поэтому непременно нужно иметь в виду: нацеленные на достижение предсказуемых результатов физика и другие предписательные науки неизбежно ограничиваются безжизненной стороной реальности. Ведь жизнь и в еще большей степени сознание и осознанность плохо поддаются манипуляции; они обладают собственной волей, что является признаком совершенства.
Давайте теперь отметим на нашей карте познания важнейший вывод: поскольку физика и другие предписательные науки основаны на изучении неживой природы, они не могут научить нас смыслу жизни. Физики девятнадцатого века утверждали, что жизнь — бессмысленная космическая случайность. Лучшие физики двадцатого века забирают слова своих предшественников обратно и соглашаются, что их наука имеет дело только с функционированием строго изолированных систем и эти знания никоим образом не могут (и не должны) приводить к общефилософским выводам.
Предписательные науки не в состоянии ответить на вопрос: «в чем смысл жизни и что с ней делать?», однако созданные с их помощью технологии формируют наш образ жизни и тем самым чрезвычайно сильно влияют на нашу жизнь. Но используются созданные ею технологии во благо или во вред, науки уже не касается. Пожалуй, будет справедливо сказать, что с этической точки зрения эти науки нейтральны. Между тем, не бывает науки без ученых. Даже если вопросы добра и зла не волнуют науку, они непременно должны волновать ученых. Сегодня без преувеличения можно говорить о кризисе предписательной науки. Оставаясь бесконтрольной разрушительной силой, она порождает по отношению к себе недовольство и отторжение, которое может привести и к насилию.
Поскольку предписательные науки занимаются не всей истиной, но лишь теми ее аспектами, с помощью которых можно добиться практических результатов, судить о том, насколько науки полезны или вредны, следует исключительно по их результатам.
По всеобщему убеждению наука порождает Истину, то есть точное, непоколебимое, надежное, «научно доказанное» знание. Эта уникальная способность науки ставит ее выше всех других занятий человека. Весь престиж науки основан на этом утверждении, и поэтому оно заслуживает нашего пристального внимания. Во-первых, что значит «научно доказанное»? Можно выдвинуть множество теорий, но на всякую ли найдется доказательство? Очевидно, можно с легкостью «доказать» предписание, имеющее такой вид: «сделайте Х и получите Y». Если это не сработало, что ж, это предписание никуда не годится; если сработало — значит, оно «доказано». Прагматизм — философия, меряющая истину одним единственным критерием: работает — значит истинно. Прагматик никогда не скажет: «Истинная идея работает», — он утверждает: «Работающая идея истинна». Однако в чистом виде прагматизм относительно безобиден: это просто метод проб и ошибок, в котором любой вывод относится лишь к наблюдаемому случаю. А какие только предписания ни работают, если рассматривать их в отдельности! Но чтобы расширить сферу предписательного знания, непременно нужно вывести принцип или «закон», из-за которого данная система работает.
Таким образом, понятие доказательства, а вместе с ним и понятие истины в предписательных науках предполагает две вещи: предписание должно работать, то есть приводить к обещанным результатам, а также должно укладываться в рамки научной парадигмы. Непостижимые в этом смысле феномены для предписательной науки попросту бесполезны и, следовательно, ее не интересуют. Поэтому методология предписательных наук требует не обращать на такие феномены внимания. Не позволим необъяснимому ставить под сомнение устоявшиеся научные принципы, это не прагматично!
Предписательным наукам нужна лишь та частица истины, что необходима для обеспечения эффективности и надежности их инструкций. Следовательно, и доказательство здесь обладает теми же ограничениями: оно устанавливает, что набор предписаний работает и что лежащие в их основе научные принципы достаточно верны, чтобы эти предписания работали. Но это вовсе не значит, что не будут работать другие предписания и что действенность предписаний нельзя объяснить совершенно другим набором научных принципов. Как известно, инструкции по расчету движения небесных тел солнечной системы, основанные на теории, что солнце вращается вокруг земли, долгое время давали куда более точные результаты, чем инструкции Коперника и его последователей.
А что является доказательством в описательных науках? Ответ очевиден: мы можем составлять классификации, выявлять закономерности, строить домыслы, формулировать теоремы различной правдоподобности, но доказать что бы то ни было здесь совершенно невозможно. Научное доказательство имеет место только в предписательной науке (и то лишь с выше описанными ограничениями), поскольку доказать можно лишь то, что сделано нашим умом или руками. Нашим умам по силам геометрия, математика и логика; поэтому мы можем составлять работающие предписания и таким образом установить доказательство. Точно так же наши руки способны осуществить самые разнообразные преобразования с материей; поэтому мы можем составить предписания, как достигнуть ожидаемых результатов и тем самым установить доказательство. Без «действия» на основе предписаний доказательство невозможно.
В рамках предписательных наук спорить с прагматизмом невозможно. Напротив, именно здесь его должное место на «карте познания». Не должно вызывать нареканий и сведение понятия истины к постижимым феноменам, что предполагает игнорирование непостижимых вещей, и к теориям, имеющим эвристическую ценность, что предполагает отбрасывание «бесплодных» теорий, не ведущих к расширению предписательного знания. Строгое соблюдение этих методологических требований и ведет к «прогрессу», то есть к росту прикладных знаний человека и его способности использовать природные процессы в своих целях.
Но беда в том, что методологию предписательных наук принимают за универсальную научную методологию. Применение методологических требований предписательных наук к описательным наукам порождает ошибочную методологию, ведь ограничение прагматизмом, эвристикой и лаконичностью несовместимы с достоверным описанием. (Я еще раз сделаю это важное замечание, когда мы дойдем до Учения об Эволюции.)
Физика и смежные предписательные науки имеют дело с неодушевленной материей, которая, насколько известно, не обладает ни жизнью, ни сознанием, ни осознанностью. Минералы обладают лишь «внешним видом», но не «внутренним опытом»; на этом Уровне Бытия нас интересуют лишь доступные наблюдению факты. Естественно, ничего кроме фактов здесь и быть не может, ведь под фактами мы понимаем то, что доступно наблюдению при помощи наших органов чувств. Факты, не распознанные (и тем более нераспознаваемые) внешними органами чувств, в теории физики не могут и не должны играть никакой роли. Поэтому на этом уровне совершенно непродуктивно делать различие между тем, что мы можем познать и тем, что действительно существует, то есть между эпистемологией и онтологией. Современные физики порой заявляют: «Рано или поздно в наших экспериментах мы сталкиваемся сами с собой». В этом нет ничего таинственного, и было бы совершенно неправильно заключить, что при этом исчезает разница между наблюдателем и наблюдаемым. Просто результаты эксперимента зависят, не полностью, но в большой степени, от вопроса, на который физик желает ответить, ставя этот опыт. Философы-схоласты выразили это очень просто: per modum cognoscentis — всякое знание соответствует познавательным способностям познающего.
Различение между эпистемологией и онтологией, или между тем, что поддается нашему познанию и тем, что действительно существует, обретает смысл только при изучении более высоких Уровней Бытия. Возьмем в качестве примера феномен жизни. Мы в состоянии распознать жизнь, поэтому люди говорили о «витализме», о жизненной силе и утверждали, что «во всех живых существах присутствует внутренняя сила, — неуловимая, неописуемая и неизмеримая, — активирующая жизнь»[200]. Но эта здравая точка зрения неприемлема для предписательных наук. Утверждается, что Эрнест Нагель, философ науки, «положил конец витализму» в 1951 году, заявив, что вопрос с «жизненной силой» закрыт, «поскольку витализм оказался бесполезен в биологических исследованиях, а альтернативные подходы имеют большую эвристическую ценность»[201].
