27. Второй довод. – Кроме того, против Скота выдвигают тот довод, что говорящий ангел производит акт познания в слушающем либо тем своим актом, посредством которого он познает вещь, о коей говорит, либо интенциональной формой этого объекта. Первое неприемлемо, потому что имманентный акт не есть начало продуцирования чуждого акта, в противном случае я имеющимся во мне актом любви мог бы производить акт моей любви в другом, и т. п., что просто абсурдно. Поэтому Скот выбрал бы не это вариант, а второй, со species. Но и против него у меня есть довод. В самом деле, либо Скот имеет в виду, что началом, производящим когнитивный акт в слушающем, выступает одна лишь species intelligibilis, существующая в уме говорящего, а это невозможно, так как одна лишь species – недостаточное начало акта в слушающем; либо он имеет в виду, что интеллект слушающего с помощью species, пребывающей в говорящем, производит акт в слушающем. А это противоречит самому Скоту, так как слушающий ведь содействует этому акту не только пассивно, но и активно. Кроме того, это легко опровергается из сказанного выше: species должна соединиться с потенцией, чтобы та могла произвести с ней совместное действие, что мы также подтвердим чуть далее. Либо смысл позиции Скота таков, что говорящий своим интеллектом производит акт постижения в слушающем; но можно доказать, что и это ложно со стороны интеллектуальной потенции. Во-первых, интеллект есть активная потенция не смысле витального и физического воздействия на другую потенцию, а в смысле действия, имманентного ему самому, ибо он действует не ради того, чтобы сообщать себя, а ради того, чтобы самому достигнуть совершенства, что известно из опыта и что служит почти что первым принципом в философии. Во-вторых, в противном случае отсюда следовал бы указанный абсурд, а именно: одна воля могла бы производить акт любви в чужой воле, и тому подобное[34].
28. Третий довод – к человеку. Внимание есть операция. – Далее, я аргументирую к человеку, ибо сам Скот говорит, что, если бы высший ангел актуально созерцал некоторую вещь, а низший пожелал говорить с ним о другой вещи, напечатлевая ее познание, он не мог бы этого сделать, ибо ни он был бы не в силах отвлечь другого от его созерцания, ни тот не смог бы одновременно обладать двумя когнитивными актами. Следовательно, Скот предполагает, что слушающий ангел должен активно содействовать акту слушания. Ведь если бы слушание состояло только в рецепции акта, ангел мог бы принимать одновременно много когнитивных актов от многих говорящих и одновременно слышать их всех, и вдобавок созерцать нечто другое сам по себе. Ибо чистая рецепция этому не противоречит, если только формы, помимо прочего, не являются противоположными. Следовательно, если противоречие возникает, то оно возникает вследствие необходимости внимания, которое не может одновременно быть обращено на многое, как мы покажем ниже. Но внимание, если оно добавляет нечто к рецепции, может быть только действием или содействием со стороны потенции, ибо чем же еще оно может быть? Следовательно, слушание требует некоторого содействия со стороны потенции слушающего; следовательно, оно не есть следствие производящей причинности чужого интеллекта.
29. Опровергается основание мнения Скота, сформулированное в пункте 25. — Отсюда следует слабость основания позиции Скота – относительно достаточного и смежного, активного и пассивного и т. д. Ведь в строгом понимании этого основания не существует, так как интеллект активен по отношению не к другому интеллекту, а к себе, и пассивно принимает акт познания не от другого, а только от себя. И для такого действия недостаточно смежности, а необходимо тождество между активным и пассивным, так как это действие по внутренней сути имманентно. И в различии между интеллектуальным слышанием и усмотрением, на которое указывает Скот, нет необходимости. Во-первых, Августин в кн. 15 «О Троице», гл. 10, учит, что слышание и видение в интеллекте не различаются. Во-вторых, хотя они и могут привходящим образом различаться, они не обязательно должны различаться при продуцировании когнитивного акта: ведь точно так же, как они совпадают в понятии акта познания, или постижения, они по необходимости подобны между собой тем, что исходят от активного внутреннего начала. Следовательно, они могли бы различаться либо по способу познания вещи в уме другого, либо в самих себе, либо в познающем начале через species – врожденную или принятую от говорящего, как мы уже разъяснили.
30. Второе объяснение, согласно которому речь осуществляется через порождение в слушающем начала познания. – Ангел говорит к другому, напечатлевая в нем интенциональную форму. – Итак, второе главное объяснение этой позиции состоит в том, что ангел говорит к другому, предоставляя тому интенциональную форму, или начало познания акта, о котором ему говорит. Такого взгляда придерживается Александр Гэльский, ч. 2 «Суммы теологии», вопр. 27, разд. 3 и 5. Таково же суждение Бонавентуры, комм. к книге 2 «Сентенций», дист. 10, арт. 3, вопр. 1, где сказано: «У ангелов речь добавляет к акту мышления реальное следствие, или отношение. Ибо, так как этот акт мышления по своей природе сокрыт, он становится явным, только если сам мыслящий откроет нечто другому как слушающему и, открываясь, словно в некоем жесте позволяет содержанию своей мысли достигнуть, как будто слуха, интеллекта другого». И добавляет в разъяснение, что раскрываемое говорящим ангелом слушающему есть не чувственный знак, а потому не нуждается в носителе: ведь «как ангельский интеллект слушающего по природе воспринимает, так другой по природе открывает, и потому для речи (по словам Бонавентуры) самому ангелу достаточно той умопостигаемой species, которую один ангел силой своего интеллекта и воли способен простирать в другого». Но что означает, спрашиваю я, это «простирать», как не направлять к другому в производящем действии и не сообщать ему? Ведь species не может простираться материально. Поэтому Бонавентура и сказал, что слушающий воспринимает нечто от говорящего, и добавил, что, хотя такое простирание совершается без какого-либо носителя, ибо совершается духовно, оно, тем не менее, нуждается в некоторой дистанции – во всяком случае, из-за производящего действия, ибо в противном случае напрасно постулировался бы определенный крайний термин дистанции. С этим согласен Ричард Мидлтон, дист. 9, арт. 2, вопр. 1, хотя его мнение о способе, каким ангел принимает такую species, весьма странно и необъяснимо. К обсуждаемому сейчас вопросу это не имеет отношения, а ниже мы его рассмотрим. Более внятно и вразумительно объясняет это Авреол в той же дист. 9, вопр. 1, арт. 1 и 4. В поддержку такой позиции можно сослаться также на Скота: хотя он и утверждает, что говорящий ангел напечатлевает в другом когнитивный акт, но, тем не менее, добавляет, что в крайнем случае говорящий напечатлевает species, если не имеет возможности произвести акт. И тем же путем следует Бассолис. Что же касается Эрреры, он, как было сказано, понимает это как относящееся только к производству species, а потому полностью разделяет данное мнение, коему следуют также некоторые из современных комментаторов св. Фомы, прежде всего Сумель и Пезантий.
31. Оккам и Габриэль, видимо, того же мнения. – Опровергается отличие самого Оккама и Габриэля от остальных. – Второе объяснение, предложенное в предыдущем параграфе, принимается и будет подкреплено последующими тезисами. – Не без оснований это мнение может быть в некотором смысле приписано Оккаму, комм. к книге 2 «Сентенций», вопр. 20, и Quodl. 1, вопр. 7, а также Габриэлю, комм. к кн. 2 «Сентенций», дист. 9, вопр. 2, арт. 4. В самом деле, они утверждают, что ангел говорит к другому, являя тому свой когнитивный акт, а являет он его, производя им, как объектом, акт его постижения в другом, слушающем, ангеле при его содействии и сотрудничестве его собственного акта. Эти два автора сходятся с предшествующими в том, что говорящий нечто производит в слушающем, а также в том, что он некоторым образом, через свое слово, в нем пребывающее, со-производит акт слушающего. А отличаются они тем, что не признают посредничающей species, а говорят о непосредственной производящей причинности акта говорящего по отношению к акту слушающего как о причинности объекта по отношению к акту его познания. Это различие проистекает из другого, фундаментального различия в понимании интенциональных форм. Действительно, названные номиналисты считают, что сами внешние объекты способны сотрудничать с потенциями в своем познании, без вмешательства species, а потому эти авторы не нуждаются в species, хотя и постулируют производящую причинность объекта по отношению к речи. Однако они исходят из ложной посылки, как уже было показано при рассмотрении species. Если один ангел не в силах своей субстанцией, как интеллигибельным объектом, произвести свою мысль в другом ангеле – пусть даже частично, через сотрудничество с интеллектом другого, – то равным образом он не в силах своим понятием или актом любви, как интеллигибельным объектом, непосредственно произвести познание своего акта в другом. Основание здесь одно и то же, так как оба эти объекта являются внешними, не соединяются с потенцией и не подчиняются ей, а это необходимо для извлечения когнитивного акта. И оказывается, что в этом суждении либо надлежит, соответственно, утверждать, что говорящий к другому ангел навязывает тому необходимость извлечь акт познания акта говорящего, либо что говорящий не может ни возбудить другого, ни соединиться с ним сам по себе, а только привходящим образом – для извлечения такого когнитивного акта. Вывод очевиден из сказанного выше. Но то и другое достаточно невразумительно, что нетрудно увидеть размышляющему над этим. Итак, опустив эту конкретную разновидность указанного мнения, поэтапно рассмотрим и подтвердим предыдущее – о напечатлении species, к которому я всегда склонялся.
