5. Итак, продолжай, как ты действуешь, и вверь свое имя бессмертию, а все это, имеющее вид славы, — собрание знаков пустого блеска, презирай, считай кратковременным, поддельным, шатким. Истинное украшение — в доблести, которая возвеличивается сильнее всего большими заслугами перед государством4487. Эта возможность у тебя величайшая; так как ты получил ее и держишь, заверши так, чтобы государство не было перед тобой в меньшем долгу, чем ты перед государством. Ты узнаешь, что я не только поборник, но и прославитель твоего достоинства4488, полагаю, что это — мой долг как перед государством, которое мне дороже моей жизни, так и перед нашей тесной дружбой. К тому же среди тех забот, какие я проявил ради твоего достоинства, я получил большое удовольствие, еще лучше поняв хорошо известное мне благоразумие и верность Тита Мунация в его необычайном расположении и заботливости по отношению к тебе. За два дня до апрельских ид.
DCCCXXXIX. Марку Юнию Бруту, в Грецию
[Brut., II, 2]
Рим, 11 апреля 43 г.
Цицерон Бруту привет.
1. О замечательном отношении Планка к делу государства, о его легионах, вспомогательных войсках, средствах ты мог заключить из его письма, копия которого тебе, полагаю, прислана4489. Легкомыслие, непостоянство и всегда недоброжелательное отношение к делу государства со стороны твоего родственника Лепида, для которого первым предметом ненависти после брата4490 являются близкие, ты, я уверен, уже понял из письма твоих.
2. Меня тревожит ожидание, которое совсем уже дошло до крайнего предела. Ведь вся надежда связана с освобождением Брута4491, за которого я очень боюсь.
3. У меня здесь достаточно дела с неистовым человеком — Сервилием, которого я терпел дольше, нежели допускало мое достоинство, но терпел ради государства, чтобы не дать падшим гражданам человека, правда, не особенно здравомыслящего, но все-таки знатного, чтобы они сплотились вокруг него, что они все же делают4492; но я считал, что его не следует отталкивать от дела государства. Терпимому отношению к нему я положил конец: ведь он начал проявлять столь сильное высокомерие, что никого не считает свободным. Но в деле Планка он воспылал невероятным негодованием и в течение двух дней так спорил со мной и был так сломлен мной, что он, надеюсь, навсегда станет скромнее. Но во время самого этого спора, когда дело обсуждалось особенно горячо, за четыре дня до апрельских ид мне в сенате было вручено письмо от нашего Лентула4493 — о Кассии, о легионах, о Сирии; после того как я тут же огласил его, Сервилий пал; кроме него — многие: ведь есть несколько видных людей, которые отличаются бесчестнейшими взглядами, но горше всего Сервилию было то, что со мной согласились насчет Планка. Ведь он большое чудовище по отношению к государству, но чем…4494
DCCCXL. Марку Юнию Бруту, в Грецию
[Brut., II, 4 (4, 6)]
Рим, 12 апреля 43 г.
Цицерон Бруту привет.
1. После того как я утром за два дня до апрельских ид дал письмо Скапцию4495, я в тот же день вечером получил твое, отправленное в апрельские календы из Диррахия4496. Поэтому утром в канун апрельских ид, будучи извещен Скапцием, что те, которым я дал письмо накануне, не выезжали и отправляются немедленно, я нацарапал эти несколько слов в самой сутолоке утреннего приветствия4497.
2. За Кассия радуюсь и поздравляю государство, а также себя самого, так как я, несмотря на противодействие и гнев Пансы, высказал предложение, чтобы Кассий начал войну против Долабеллы. Действительно, я смело говорил, что он и без нашего постановления сената уже ведет эту войну. И о тебе я тогда сказал то, что счел должным сказать. Эта речь4498 будет доставлена тебе, так как ты, вижу я, получаешь удовольствие от моих филиппик.
3. Ты спрашиваешь моего совета насчет Антония4499; полагаю, что его следует держать под стражей, пока мы не узнаем об исходе дела у Брута4500. Из того письма, которое ты прислал мне, видно, что Долабелла терзает Азию и ведет себя в ней отвратительнейшим образом. Но ты написал многим, что родосцы не впустили Долабеллу4501; раз он подошел к Родосу, он, мне кажется, оставил Азию. Если это так, тебе, я полагаю, следует задержаться там4502; но если он уже взял его, тебе, верь мне, нужно будет не медлить, а следовать, я считаю, в Азию4503; мне кажется, что в настоящее время ты не сделаешь ничего лучшего.
4. Ты пишешь, что нуждаешься в двух необходимых вещах — в пополнении и деньгах; совет труден4504. Ведь я не представляю себе средств, какими ты, как я предвижу, мог бы воспользоваться, кроме тех, о которых постановил сенат, — что бы ты взял взаймы деньги у городских общин. Что же касается пополнения, то я не вижу, что можно сделать. Ведь Панса так далек от того, чтобы уделить тебе сколько-нибудь из своего войска или набора, что даже огорчается тем, что к тебе отправляется так много добровольцев; как я думаю — потому, что он не считает никаких войск слишком многочисленными для тех дел, которые решаются в Италии; как подозревают многие, — потому, что он будто бы не хочет, чтобы даже ты был слишком силен (чего я не подозреваю).
5. Ты пишешь, что написал сестре Терции и матери, чтобы они не разглашали того, что совершил Кассий, пока я не найду нужным; вижу, ты опасался того, чего следовало опасаться, — чтобы партия Цезаря (как даже теперь4505 называется эта партия) не особенно взволновалась4506. Но до получения мной твоего письма это услыхали и распространили; и твои письмоносцы доставили письма многим твоим близким. Поэтому о событии и не следовало умалчивать, особенно раз не было этой возможности, а если бы и была, то я считал бы, что скорее следует распространять, а не скрывать.
6. Что касается моего Цицерона, — если в нем столько качеств, о скольких ты пишешь, то я, разумеется, радуюсь так, как я должен; а если, любя его, ты преувеличиваешь, то я чрезвычайно радуюсь именно тому, что ты его любишь.
DCCCXLI. Марку Юнию Бруту, в Грецию
[Brut., II, 5]
Рим, 14 апреля 43 г.
Цицерон Бруту привет.
1. Какое письмо было оглашено от твоего имени в сенате в апрельские иды и в то же время какое письмо Антония, — тебе, я уверен, написали твои, из которых я никому не уступал4507. Но не было никакой необходимости, чтобы об одном и том же писали все; необходимо, чтобы я написал тебе о своем мнении насчет всего характера этой войны и о своем суждении и мнении4508. Мое отношение к важнейшим государственным делам, Брут, всегда было таким же, каким и твое; образ действий в некоторых, хотя и не во всех делах, пожалуй, был несколько более решителен. Как ты знаешь, я всегда находил нужным, чтобы государство было освобождено не только от царя, но и от царской власти; ты стоял за более мягкий образ действий4509 с подлинно бессмертной славой для себя; но что было лучше, — мы почувствовали с большой скорбью, чувствуем с большой опасностью для себя4510. В это последнее время ты всё использовал в целях мира, достигнуть которого речами было невозможно; я — всё в целях свободы, которой без мира не бывает; самый мир, полагал я, можно было создать посредством войны и оружия; у людей, просивших оружия, чьи устремления мы подавили и пыл потушили, не было недостатка в рвении.
2. Поэтому дело дошло до того, что если бы какой-то бог не внушил Цезарю Октавиану того образа мыслей4511, то нам пришлось бы оказаться во власти самого падшего и самого мерзкого человека — Марка Антония; какая и сколь сильная борьба происходит с ним в настоящее время, ты видишь; ее, конечно, совсем не было бы, если бы Антонию тогда4512 не была сохранена жизнь. Но об этом я умалчиваю: ведь твое достопамятное и почти божественное деяние исключает всяческие упреки4513, так как за него невозможно воздать даже достаточно подходящую похвалу. Ты недавно принял строгий вид; в короткое время ты самостоятельно собрал войско, средства, подходящие легионы. Бессмертные боги! Какое это было известие, какое письмо, какая радость в сенате, какая бодрость среди граждан4514! Я никогда не видел ничего, прославленного всеми столь единодушно. Ждали известий об остатках войск Антония, которого ты лишил значительной части конницы и легионов; это также имело желанный исход: ведь твое письмо4515, которое было оглашено в сенате, свидетельствует и о доблести императора и солдат и о настойчивости твоих, а среди них — моего Цицерона4516. Поэтому, если бы твои сочли нужным, чтобы об этом письме было доложено4517, и если бы оно не совпало с очень беспокойным временем после отъезда консула Пансы4518, то были бы также назначены моления бессмертным богам, заслуженные и должные.
3. Но вот в апрельские иды утром прилетает Целер Пилий4519. Всеблагие боги! Какой муж, сколь важный, сколь постоянный, сколь преданный честной партии в государстве4520. Он доставляет два письма — одно от тебя, другое от Антония, передает народному трибуну Сервилию; тот — Корнуту4521, они оглашаются в сенате. «Проконсул Антоний»4522 — большое удивление, словно было объявлено: «Император Долабелла», от которого письмоносцы, правда, прибыли, но не нашлось никого, подобного Пилию, кто осмелился бы предъявить письмо или вручить его должностным лицам4523. Оглашается твое, правда, краткое, но очень мягкое по отношению к Антонию; сенат сильно удивлен; но для меня не было ясно, что мне делать. Сказать, что оно подложно? Что, если ты одобрил его? Подтвердить? Не подойдет к твоему достоинству.
