DCCXIV. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIV, 10]
Путеольская усадьба, 19 апреля 44 г.
1. Как же так? Мой и твой Брут совершил это 3535, чтобы находиться в Ланувии, чтобы Требоний окольными путями выехал в провинцию 3536, чтобы все сделанное, написанное, сказанное, обещанное, задуманное Цезарем имело большую силу, нежели если бы он сам был жив? Ты помнишь, что я кричал как раз в тот первый день на Капитолии, что сенат должен быть созван на Капитолии преторами 3537. Бессмертные боги! Что только тогда не было возможности совершить, когда радовались все честные, даже достаточно честные, а разбойники 3538 были сломлены! Ты обвиняешь Либералии 3539. Что тогда могло произойти? Мы уже давно погибли. Помнишь ли ты, как ты кричал, что дело погибнет, если ему 3540 будет устроено погребение? А он даже был сожжен на форуме и трогательно прославлен, а рабы и неимущие натравлены на наши жилища с факелами. Что потом? Чтобы они осмелились говорить: «Ты против воли Цезаря?». Это и другое я не в силах переносить. Поэтому думаю «из края в край» 3541. Твой однако открыт ветрам 3542.
2. Тошнота 3543 уже совсем прошла? Мне, по крайней мере, так казалось по догадке на основании твоего письма. Возвращаюсь к Тебассам, Сцевам, Франгонам 3544. По твоему мнению, они уверены, что будут владеть теми имениями, если у власти будем мы, в которых они предполагали больше доблести, нежели изведали? Разумеется, они сторонники мира, а не зачинщики разбоя, а я, когда написал тебе о Куртилии и имении Секстилия, написал о Цензорине, о Мессале, о Планке, о Постуме, о всей породе. Лучше было, убив того 3545, погибнуть 3546, — чего никогда бы не случилось, — чем видеть настоящее.
3. Октавий приехал в Неаполь за тринадцать дней до календ. Там Бальб встретил его на другой день утром и в тот же день был у меня в кумской усадьбе с известием, что он 3547 примет наследство 3548. Но, как ты пишешь, большой разрыв 3549 с Антонием. Твое дело в Бутроте 3550 для меня, как и должно, является и будет предметом заботы. Ты спрашиваешь, приносит ли уже наследство Клувия до ста тысяч сестерциев; по-видимому, приближается. За первый год я выручил, бесспорно, восемьдесят тысяч.
4. Квинт отец жалуется мне на сына, — особенно, что он теперь расположен к матери, к которой он ранее относился недружелюбно, несмотря на ее одолжения 3551. Он прислал мне горящее гневом против него письмо. Но, пожалуйста, напиши мне, что он делает, если ты знаешь и еще не выезжал из Рима, и, клянусь, — кое о чем другом. Твои письма доставляют мне огромное удовольствие.
DCCXV. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIV, 11]
Кумская усадьба, 21 апреля 44 г.
1. Третьего дня я отправил тебе более длинное письмо; теперь — на то, что в последний раз. Клянусь, я хотел бы, чтобы Брут был в Астуре. Ты пишешь о необузданности этих 3552. Ты полагал иначе? Я, со своей стороны, жду даже большего. Когда я читаю речь на народной сходке 3553 «о столь великом муже, о славнейшем гражданине», я не в силах вынести; впрочем, это уже смешно. Но запомни — так воспитывается привычка к пагубным речам на сходках, так что те наши 3554 превратятся не в героев, а в богов с вечной славой но не без ненависти, даже не без опасности. Однако для них большое утешение — сознание величайшего и славнейшего поступка. Какое — у нас, которые, убив царя, не свободны? Но это решит судьба, так как рассудок не охватывает.
2. То, что ты пишешь о Цицероне, мне приятно, я хотел бы успеха. Я очень благодарен тебе за твою заботу, чтобы ему в изобилии доставлялось на потребности и жизнь, и я еще и еще прошу тебя так и поступать. Что касается бутротцев, — и ты правильно полагаешь и я не оставлю этой заботы 3555; я возьмусь и за все дело, которое, как я вижу, становится более легким с каждым днем. Что касается наследства Клувия — ведь в моих делах ты меня самого превосходишь заботливостью — дело доходит до ста тысяч. Падение 3556 не обесценило имущества; пожалуй, оно сделало его более доходным.
Здесь со мной Бальб, Гирций, Панса. Недавно — в соседнюю усадьбу Филиппа 3557 — приехал Октавий, всецело преданный мне. Лентул Спинтер 3558 сегодня у меня; завтра утром выезжает.
DCCXVI. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., XIV, 12]
Путеольская усадьба, 22 апреля 44 г.
1. О мой Аттик! Опасаюсь, что мартовские иды не дали нам ничего, кроме радости и отмщения за ненависть и скорбь 3559. Что мне сообщают от вас 3560! Что я вижу здесь! О прекрасное дело, но не законченное!
Ты знаешь, как я расположен к сицилийцам и сколь почетной считаю ту клиентелу 3561. Цезарь для них много сделал и не вопреки моему желанию, хотя предоставление латинского права 3562 и было невыносимо. Тем не менее… Но вот Антоний, взяв большие деньги, вывесил закон, проведенный диктатором 3563 через комиции, по которому сицилийцы — римские граждане. Об этом при жизни того 3564 никакого упоминания. Как? Дело нашего Дейотара не такое же? Он достоин всякого царства, но не через Фульвию 3565. Шестьсот подобных дел. Но возвращаюсь к тому вопросу. Неужели мы не поддержим с какой-нибудь стороны столь ясное и столь засвидетельствованное и столь справедливое дело бутротцев 3566 и тем более, что он 3567 даровал большее?
2. Октавий здесь относится ко мне очень почтительно и очень по-дружески. Свои приветствовали его как Цезаря, Филипп — нет; и я не приветствовал; им, считаю я, не может быть честный гражданин. Так много кругом лиц, угрожающих смертью нашим; говорят, что это невыносимо. Что, по твоему мнению, будет, когда мальчик 3568 приедет в Рим, где наши освободители не могут быть в безопасности? Впрочем, они всегда будут славны, а в сознании правоты своего поступка — даже счастливы. Но мы, если я не ошибаюсь, будем повержены. Поэтому хочу выехать туда, «где Пелопа сынов…», как говорят 3569. Не люблю даже этих, новоизбранных 3570, которые принудили меня даже произносить речи, так что мне нельзя найти покой на побережье. Но это зависит от моей чрезмерной сговорчивости. Ведь то 3571 когда-то было как бы необходимо; теперь, каковы бы ни были обстоятельства, это не так.
