Так сказал он, и мы тронулись дальше, все по-разному пострадавшие: кто от камней, кто от собак, — ни одного человека целого не оставалось. Пройдя некоторое расстояние, достигли мы какой-то рощи, состоявшей из высоких деревьев, украшенной зелеными лужайками, где нашим путеводителям захотелось остановиться для некоторого подкрепления сил, чтобы, насколько можно, оказать помощь раненым. Тут, расположившись на траве кто где, немного отошли от усталости, потом каждый поспешил ранам оказывать различную помощь: тот обмывал кровь из проточной воды ручья, один к опухоли мокрые губки прикладывал, другой обвязывал бинтом зияющие раны.
Так каждый по-своему заботился о своей поправке.
19. Между тем с вершины холма смотрел на нас некий старец, который, судя по пасущимся около него овцам, очевидно, был пастухом. Кто-то из наших спросил у него, нет ли у него овец для продажи, свежего молока или молодого сыра. Но тот долго качал головой и наконец говорит: — Вы еще об еде и питье или о какой-нибудь пище теперь думаете. Неужели никто из вас не знает, на каком месте вы находитесь? — и с этими словами погнал овец и ушел прочь. Речь эта и внезапное его бегство немалый страх нагнали на наших вожаков. Покуда в ужасе стараются они догадаться, каким свойством обладает эта местность, и никого не находят, у кого бы расспросить, приближается по дороге другой старик, высокий, обремененный годами, опираясь на палку, еле волоча ноги и обливаясь слезами; увидя нас, он еще пуще заплакал и, обнимая колени всем по очереди молодым людям,285 так взмолился:
20. — Заклинаю вас Фортуной и вашими гениями-хранителями,286 да доживете вы в весельи и здоровьи до моего возраста, помогите старцу дряхлому и внучка моего, похищенного в преисподнюю, верните моим сединам! Внучек мой и сладчайший спутник захотел поймать воробушка, громко на кусте чирикавшего, и свалился в скрытый ветвями ров; жизнь его в крайней опасности, так как по стонам его и по тому, как поминутно дедушку зовет он на помощь, слышу я, что он жив еще, но по слабости тела моего, как сами видите, помочь не могу. У вас же и возраст и сила легким делает помочь несчастнейшему старцу и доставить мне живым и здоровым самого младшего из моих потомков, единственного отпрыска.
21. Всех охватила жалость при виде, как он молил, раздирая седины. Но один из нас, и храбрее по духу, и летами моложе, и телом крепче, к тому же единственный вышедший без увечья из предыдущей схватки, быстро встает и, спросивши, в каком месте упал мальчик, быстро идет вслед за стариком к густому кустарнику, на который тот указал ему пальцем. Тем временем все отдохнули, раны залечили, нас накормили и, собравши пожитки, начали собираться в дорогу. Сначала долго кликали по имени того юношу, наконец, обеспокоившись долгим его отсутствием, послали человека отыскать товарища, сказать ему, что мы уходим, и привести его с собой. Через некоторое время возвращается он, дрожа как осина, и удивительные вещи рассказывает про своего товарища, будто он лежит навзничь, почти весь съеденный, а на нем огромный дракон доедает свою поживу, старика же злополучного пропал и след. Услышав это и сравнив рассказ посланного со словами пастуха, мы поняли, что этот дракон и есть тот самый жестокий обитатель этих мест, о котором нас предупреждали, и, покинув зловещую местность как можно проворней, пустились в бегство, подгоняя нас частыми ударами палки.
22. Поскорее пройдя довольно значительное расстояние, достигли мы некоего селения, где и отдыхали всю ночь. Там произошел злодейский случай, весьма достойный упоминания и о котором я хочу рассказать.
Некий раб, на чье попечение хозяин предоставил все свое домоуправление, который к тому же и сам владел значительной усадьбой, в которой мы остановились, проживал здесь, женатый на рабыне из того же дома, но сгорал страстью к некоей свободной женщине на стороне. Жена его, огорченная изменой, подожгла и сожгла все его расчетные книги и все, что сохранялось в кладовой, и, не чувствуя себя удовлетворенной за оскорбление брачного ложа таким убытком, но восстав против собственного своего естества, она вдела голову в петлю и, привязав маленького ребенка, рожденного ею от того самого мужа, к той же самой веревке, бросилась вместе с младенцем в глубокий колодец. Хозяин очень разгневался, узнав об этой смерти, и, схватив раба, доведшего жену до такого преступления, велел раздеть его, всего обмазать медом и привязать к фиговому дереву. А в дупле этого дерева был муравейник, и муравьи повсюду в коре наделали отверстий и сновали туда и сюда, расползаясь многочисленным роем. Как только они учуяли медовый и сладкий запах от тела, как, глубоко впившись, хотя и мелкими, но бесчисленными и беспрерывными укусами долго терзали, так что, съевши тело и внутренности, обглодали все члены человека, и к дереву оказались привязанными только сверкающие ослепительной белизной, лишенные всякой мякоти кости.
23. Покинув это отвратительное место казни и оставив местных жителей в глубокой печали, поехали мы дальше и, проведя весь день в пути по луговым равнинам, уже усталые, достигли некоего многолюдного и большого города. Здесь наши вожаки решили навсегда обосноваться, рассчитывая найти безопасное убежище от возможных преследований287 и привлекаемые благоприятной молвой о необыкновенном изобилии. Вьючным животным дали три дня на восстановление сил, чтобы лучший иметь вид для продажи, потом вывели нас на базар, и, после того как оценщик громким голосом провозгласил цены за каждого в отдельности, лошади и другие ослы были приобретены богатыми покупателями; а мимо меня, оставшегося напоследок одним непроданным, все проходили с пренебрежением. Мне уже надоели все эти прикосновения покупателей, которые по зубам хотели узнать мой возраст, так что, когда кто-то вонючими пальцами стал щупать мои десны, я схватил зубами грязную зловонную руку и совершенно раздробил ее. Последнее обстоятельство оттолкнуло от покупки окружавших нас покупателей, так как они сочли меня за дикое животное. Тогда зазывальщик, надорвав горло и охрипнув, прославляя мои достоинства, принялся за смешные прибаутки: — Зачем только вывели мы на продажу этого мерина, старого, ослабевшего, с разбитыми ногами, безобразного от хвори, только норов свой от тупой лени показывающего, годного только разве что на решето для щебенки? Даже если бы даром его кому-нибудь отдали, так корму на него жалко.
24. Такими причитаниями зазывальщик вызывал хохот у присутствующих. Но судьба, ко мне жесточайшая, убежать от которой, обегая столько стран, или смягчить перенесенными уже бедствиями мне не удавалось, снова обратила на меня слепые свои очи и чудесным образом послала покупателя, самого подходящего для жестоких моих испытаний. Судите сами: развратника, старого развратника, плешивого, но украшенного висячими локонами с проседью, одного из пошлых городских отбросов, что, ударяя в систры288 и кастаньеты, по городам и селам нищенствуют, возя с собою изображение Сирийской богини.289 Воспылав жаждой купить меня, спрашивает он оценщика, откуда я родом, тот сообщает, что родом я из Каппадокии290 и достаточно крепенький. Тот дальше спрашивает о моем возрасте; оценщик отвечает шуткой: — Некий астролог, составлявший его гороскоп, выдавал его за пятилетнего, но он сам лучше, конечно, знал по своей науке. Хотя я и рискую погрешить против Корнелиева закона,291 если, вместо раба, римского гражданина тебе продаю, но купишь ты верного и усердного слугу, который и дома и не дома может тебе пригодиться. — Но тут ненавистный покупатель принялся задавать без конца вопрос за вопросом, с особенной тревогой интересуясь, смирный ли я.
25. А оценщик отвечает: — Овечка перед тобой, а не осел, ко всякому пользованию спокойный, не кусается, не лягается, а просто сказать, скромный человек в ослиной шкуре. Это и проверить не трудно. Всунь лицо ему между ляжек, — легко узнаешь, сколь великое окажет он терпение.
Так зазывальщик издевался над этим развратником, но тот, поняв, что его разыгрывают, вознегодовал. — А тебя, падаль, пусть сделают слепым, глухим и полоумным всемогущая и вездедействующая Сирийская богиня, святой Сабадий, Беллона, и Идейская матерь, и госпожа Венера, купно со своим Адонисом,292 за то, что столько времени надоедаешь мне своими нелепыми шутками! Что же ты, глупец, думаешь, что я могу вверить богиню непокорному вьючному животному, чтобы он внезапным толчком сбросил божественное изображение, а я, несчастный, принужден был бегать с растрепанными волосами и искать какой-нибудь помощи для поверженной наземь богини?
При таких речах вдруг пришло мне в голову прыгнуть как сумасшедшему, чтобы меня приняли за отчаянно дикого и торг не состоялся. Но замысел мой предупредил покупатель, который поспешил уплатить семнадцать денариев, которые с удовольствием взял желавший отделаться от меня хозяин, и сейчас же, привязав меня на пеньковую спартанскую веревку, передал Филебу, каким именем обозначался новый мой владелец.
