3. В то же время прости мне, пожалуйста, что я так часто так много тебе пишу. Ведь я успокаиваюсь и хочу выманить у тебя письмо, а особенно совет, чтò мне делать и каким образом себя вести. Отдаться ли мне полностью этому делу? Меня не отпугивает опасность, но я разрываюсь от скорби. Так необдуманно все совершено и так вопреки тому, что думал я! Или промедлить мне и отступить и отдаться тем, кто держит, кто властвует? Стыд мне пред каждым троянцем1351, и меня удерживает долг не только гражданина, но и друга, хотя меня часто мучит сострадание к мальчикам1352.
4. Итак, при моей такой тревоге, хотя и тебя волнует то же, напиши мне что-нибудь, а особенно — что нам, по-твоему, следует делать, если Помпей уйдет из Италии. Маний Лепид (ведь мы были вместе) установил такой предел, Луций Торкват1353 — такой же. Мне мешает многое, а также ликторы. Никогда я не видел ничего, что было бы труднее распутать. Поэтому не расспрашиваю тебя ни о чем достоверном, но о том, что кажется. Наконец, хочу знать самые твои недоумения.
5. Что Лабиен покинул его1354, почти установлено. Если бы произошло так, чтобы он1355, при приходе в Рим, застал должностных лиц и сенат в Риме, он принес бы большую пользу нашему делу1356; ведь показалось бы, что он ради государства осудил друга1357 за преступление; это кажется и теперь, но приносит меньшую пользу. Ведь нечему приносить пользу, и он, полагаю, раскаивается, если только не ложно именно то, что он покинул. Я, по крайней мере, считаю это верным.
6. Хотя ты, по твоим словам, и не выходишь за пределы дома, пожалуйста, напиши мне также об общем положении в Риме — есть ли какая-нибудь тоска по Помпею, какая-нибудь ненависть к Цезарю, а также что ты думаешь насчет Теренции и Туллии — в Риме ли им быть или со мной в каком-нибудь безопасном месте. Об этом и о чем-нибудь другом напиши или, лучше, возьми себе за правило писать.
CCCV. Теренции и Туллии, в Рим
[Fam., XIV, 18]
Формийская усадьба, 21 января 49 г.
Туллий своей Теренции и отец любимейшей дочери Туллиоле, Цицерон матери и сестре шлют большой привет.
1. Я полагаю, что вам, мои души, следует еще и еще тщательно подумать, что вам делать: в Риме ли вам быть или со мной в каком-либо безопасном месте. Это следует решать не только мне, но и вам. Мне приходит на ум следующее: в Риме вы можете быть в безопасности благодаря Долабелле, и это может помочь нам, если начнется какое-нибудь насилие или какой-нибудь грабеж1358. Но, с другой стороны, меня волнует, когда я вижу, что все честные граждане уехали из Рима и их женщины с ними. А в этой области, где я нахожусь, — и наши города1359, и имения, так что вы сможете и подолгу быть со мной, а когда уедете, с удобством жить в наших усадьбах.
2. Мне до сего времени еще не совсем ясно, что из двух лучше. Узнайте сами, как поступают другие женщины вашего положения; как бы не вышло, что вам нельзя будет выехать, когда вы захотите. Пожалуйста, тщательно еще и еще раз обсудите это между собой и с друзьями. Скажите Филотиму1360, чтобы в доме были средства для обороны и охрана1361; изберите, пожалуйста, надежных письмоносцев, чтобы я каждый день получал от вас письмо. Но больше всего берегите свое здоровье, если хотите, чтобы мы были здоровы. За десять дней до февральских календ, Формии.
CCCVI. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., VII, 13]
Минтурны, 22 января 49 г.
1. Насчет Веннониева дела я с тобой согласен. Лабиена считаю героем. Уже давно не было никакого более славного гражданского деяния. Он принес хотя бы ту единственную пользу, что причинил скорбь тому1362. Но, по-моему, кое-что выиграло и общее дело. Я восхищен и Писоном. Его суждение о зяте1363, предполагаю я, покажется веским. Впрочем, что это за война, ты видишь. Она гражданская в том смысле, что родилась не от разногласия среди граждан, а от дерзости одного падшего гражданина. А он силен войском, удерживает многих надеждой и обещаниями, пожелал всего достояния всех. Ему отдан Рим, лишенный гарнизона, полный запасов. Чего только не будешь опасаться со стороны того, кто считает эти храмы и жилища не отечеством, а добычей? И что намерен он делать и каким образом, не знаю, — без сената, без должностных лиц. Даже притвориться не сможет он ни в чем, по-граждански. Но где сможем воспрянуть мы или когда? И ты также замечаешь, насколько неспособен как военачальник наш полководец1364, которому не было известно даже то, что происходило в Пицене; но насколько он лишен предусмотрительности, об этом свидетельствуют самые события. Ведь если и не говорить о других оплошностях за десять лет, то любое соглашение было бы лучше, чем это бегство1365.
2. Что он думает теперь, — я не знаю и не перестаю осведомляться в письмах. Бесспорно, нет ничего более трусливого, ничего более беспорядочного. И вот ни гарнизона, ради подготовки которого он задержался близ Рима, не вижу я, ни какого бы то ни было места для расположения гарнизона. Вся надежда на два задержанных хитростью, почти враждебных легиона1366; ведь набор до сего времени производится среди нежелающих и несклонных сражаться. Но для соглашений время упущено. Что произойдет, не предвижу. Во всяком случае, мы или наш полководец довели до того, что, выйдя из гавани без кормила, мы отдали себя во власть бури.
3. Поэтому, что касается наших Цицеронов, то я в сомнении, что мне делать; ибо мне иногда кажется, что их следует отослать в Грецию; что же касается Туллии и Теренции, то, когда мне представляется прибытие варваров к Риму1367, боюсь всего; но когда мне приходит на ум насчет Долабеллы, я немного перевожу дух1368. Итак, пожалуйста, подумай, что, по-твоему, следует делать, во-первых, ради безопасности (ведь о них мне должно заботиться иначе, чем о себе самом), затем, имея в виду мнения, — чтобы меня не упрекали в том, будто я хочу, чтобы они находились в Риме во время всеобщего бегства честных; более того, и тебе и Педуцею1369 (ведь он писал мне) следует подумать о том, что вам делать; ведь ваша известность такова, что от вас потребуют того же, чего и от самых значительных граждан. Но об этом ты позаботишься сам; поэтому я хотел бы, чтобы ты подумал как обо мне самом, так и о моих.
4. Остается, чтобы ты, насколько сможешь, разузнавал и писал мне, — и что происходит, и к чему ты путем догадок приходишь сам, — и этого я даже больше от тебя жду; ведь прошедшее — для всех оповещающих меня, от тебя же жду будущего: Гадатель лучший...1370 Прости болтливость, которая и облегчает меня, когда я пишу, по крайней мере, тебе, и вызывает тебя на письма. Загадки насчет Оппиев1371 из Велии я совсем не понял, ведь она темнее числа Платона1372.
CCCVII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., VII, 13a]
Минтурны, 23 января 49 г.
1. Я уже понял твою: ведь Оппиев из Велии ты называешь мешочниками1373; насчет этого я долго волновался. С открытием этого остальное выяснилось и сходилось с итогом Теренции.
2. Луция Цезаря1374 я видел в Минтурнах за семь дней до февральских календ, рано утром, с нелепейшими поручениями — не человека, а развязанный веник, — так что тот1375, кто дал ему поручения насчет столь важных дел, мне кажется, сделал это в насмешку; разве только он, быть может, не давал, и этот злоупотребил какими-нибудь подхваченными словами, как поручением.
3. Лабиен, по моему мнению, великий муж, прибыл в Теан за семь дней до календ; там он встретился с Помпеем и консулами. Что было обсуждено и что сделано, напишу тебе, когда буду знать наверное. Помпей выехал из Теана по направлению к Ларину за семь дней до календ. В этот день он остался в Венафре. Лабиен, по-видимому, принес нам некоторую бодрость; но мне еще не о чем тебе писать из этих мест; более жду того, что сообщат от вас, — как он3 переносит поступок Лабиена, что Домиций делает в области марсов, в Игувии Ферм, Публий Аттий в Цингуле, каково настроение народа в Риме, каково предположение насчет будущего. Пожалуйста, часто пиши вот о чем: что ты думаешь насчет моих женщин и что намерен делать сам. Если бы я писал сам, письмо было бы длиннее, но я продиктовал вследствие гноетечения из глаз.
CCCVIII. Теренции и Туллии, в Рим
[Fam., XIV, 14]
Минтурны, 25 января 49 г.
Туллий Теренции и отец Туллиоле, двум своим душам, и Цицерон лучшей матери и любимейшей сестре шлют большой привет.
1. Если вы здравствуете, мы здравствуем. Теперь ваше (не только мое) дело решить, что вам следует делать. Если он1376 собирается вступить в Рим, проявляя умеренность, то вы в настоящее время можете спокойно находиться дома. Но если безумный человек намерен отдать город на разграбление, то я опасаюсь, что сам Долабелла не сможет оказать нам достаточную помощь. Я также боюсь, как бы мы теперь не оказались отрезанными друг от друга, так что вам нельзя будет выехать, когда вы захотите. Остается еще вам самим тщательнейше разузнать, остались ли в Риме женщины, подобные вам. Ведь если их нет, вам следует подумать, можете ли вы с достоинством оставаться. Применительно к нынешнему положению, вы сможете прекрасно жить либо со мной, либо в наших имениях, только бы мне позволили удержать эти места1377. Кроме того, следует опасаться, как бы в Риме вскоре не было голода.
