Абульхасан Рудаки - Ирано-таджикская поэзия

Вступительная статья, составление и примечания И. Брагинского

Едва ли в кругу современных образованных читателей найдутся такие, которым не были бы знакомы имена Фирдоуси, Саади и Хафиза. Их поэзией не переставали восхищаться великие писатели мира. Н. Г. Чернышевский, выявляя причину бессмертия «Шах-наме», писал, что «главная сила и Мильтона, и Шекспира, и Боккаччо, и Данте, и Фирдоуси, и всех других первостепенных поэтов» состоит в том, что истоком их поэзии является народное творчество. В знаменитой строке «как Сади некогда сказал» запечатлел свое отношение к восточной мудрости далекого, по близкого ему по мироощущению предшественника, А. С. Пушкин. Гёте принадлежат знаменательные слова о Хафизе, ставшие широко известными в России благодаря переводу А. Фета:

В настоящем томе представлены лучшие образцы поэзии на языке фарси классического периода (Х — XV вв.), завоевавшей мировое признание благодаря названным именам, а также — творчеству их предшественников, современников и последователей[1].

Существуют две легенды о происхождении этой поэзии.

По одной из них венценосный баловень судьбы шах Бахрам Гур Сасанид (V в.), объясняясь в любви со своей «отрадой сердца» — Диларам, заговорил стихами.

Иначе повествует о создании первого рубаи (четверостишия) другая легенда.

Юноша бродил по узким улочкам и переулкам Самарканда. Внезапно он услышал странную песенку, которую пел мальчик, игравший с товарищами в орехи:

Восхищенный детским стишком, юноша и но заметил, как он, беззвучно шевеля губами, сам стал складывать мелодичные рубаи о красотах Самарканда и о прелести родного дома в горах Зарафшана. Этим юношей был Рудаки, основоположник классической поэзии на языке фарси.

Каждое из этих сказаний представляет собою, как и всякая легенда, но образному выражению Баратынского, «обломок старой правды».

Предание о дворцовом происхождении поэзии отражает реально-исторический факт расцвета раннесредневековой поэзии (не на фарси, а на среднеиранских языках) под покровительством могущественной династии Сасанидов (III–VII вв.), имевшей своих придворных певцов-музыкантов (самый известный — Барбад, имя которого стало нарицательным).

Не менее реальные факты выражает и вторая легенда, о народном происхождении классической поэзии. В арабоязычных исторических хрониках зафиксирован в сообщении о 789 годе следующий любопытный факт: жители Балха изобразили бегство надменного арабского военачальника от восставших горцев Хатлана (ныне Кулябская область Таджикской ССР) в насмешливой песне. Это — первое известное нам фольклорное стихотворение на фарси. И в легенде, и в точно датированном факте содержится глубокий исторический смысл о самой сути становления классической поэзии.

Иранские народности Средней Азии и Ирана обладали к VII веку богатым литературным наследием на древних и среднеиранских языках, истоки которого восходят к первому тысячелетию до н. э., к священной книге зороастрийской (древнеиранской) религии «Авеста».

Вторжение войск Арабского халифата в VII веке в Иран, а позже и в Среднюю Азию, нанесло сокрушительный удар по древней иранской культуре. Огнем и мечом были насаждены новая религия завоевателей — ислам и арабский язык. Местная аристократия приспособилась к завоевателям, теряя не только былую честь и сословную спесь, по и родную речь.

Для иранской словесности наступили «века молчания», названные так последующими историками. Литература словно перестала существовать: многие из старинных сочинений сжигались завоевателями, как богопротивные, а новые — не сочинялись. И все же иранская литература не исчезла полностью, она пребывала лишь в иноязычном состоянии. Так длилось до IX века. Культура иранских народов оказалась выше культуры завоевателей. Образованные слои иранцев, «адибы» — писатели, сумели освоить новую для них, арабскую традицию, воспринять наиболее ценные элементы арабской поэтической, доисламской и исламской, культуры. Вместе с тем эти писатели сумели уберечь и сохранить многие самобытные черты древней иранской традиции. В основном это была романтизация старины, питавшая чувство культурного превосходства над завоевателями. Творчество таких писателей связано с идеологией иранского движения «шуубии» (примерно «инородчество»), главным в котором было требование признания арабами равенства и даже превосходства мусульман-«инородцев» (то есть не арабов, а иранцев), воспитание чувства собственного достоинства и стремление к государственной независимости от Халифата. Неоценимы заслуги шуубиитов в последующем возникновении поэзии на фарси, прежде всего из-за осуществленных ими переводов на арабский язык. Вклад писателей-иранцев, писавших по-арабски, был столь значителен и существен, что обусловил новый этап развития в арабской поэзии, который был непосредственно связан с расцветом феодализма в Арабском халифате, ростом городов, расширением заморской торговли и международных сношений, а также — что особенно важно — усилением роли иранского этнического элемента в самой правящей династии (Аббасидов) и в государственном аппарате (главные вазиры — иранцы Бармекиды).

Таким образом, иранская поэзия, первоначально выступившая в арабоязычном облачении, не только подняла на новую высоту арабскую литературу, неотъемлемой частью которой она и является, но подготовила предпосылки для последующего возникновения литературы уже на родном языке — фарси.

Еще более решающей предпосылкой для развития литературы оказались социально-экономические сдвиги и мощные народные движения в Иране и Средней Азии. На гребне антихалифатского движения «белорубашечников» в Средней Азии пришли к власти иранские династии, сначала Тахиридов и Саффаридов, а затем знаменитой династии Саманидов. Последняя вела свой род от Сасанидов и свое воздействие на аристократические слои и народные массы основывала на воскрешении древних, иранских традиций.

Дворец Саманидов лишь культивировал родной язык — фарси и содействовал его развитию. Аристократия во главе с монархом оценили роль поэзии, пользовавшейся огромной популярностью в народе, как средство укрепления своего могущества и влияния. Все это объективно открывало широкий доступ демократическим идеям и мотивам в раннюю классическую литературу, несмотря на ее в основном дворцовое бытование.

Народные истоки дают себя знать и в наиболее ранних дошедших до нас фрагментах (например, в отмеченной выше песне жителей Балха), и в творчестве первых поэтов IX века.

Вместе с тем в ранних образцах панегирической поэзии явственно выступает и ее феодально-аристократическая направленность. Столкновение, а порой и противоречивое переплетение двух тенденций (иногда даже в творчестве одного и того же поэта) характерны для развития классической поэзии на фарси в течение всего периода X–XV веков.

При этом важно отметить, что, особенно в начальной стадии выражения этих противоборствующих тенденций, поэзия, равно дворцовая и внедворцовая, сосредоточила свое внимание (в отличие от древнеиранской поэзии) не на восхвалении божеств, а на изображении человека — либо как преуспевающего монарха и его окружения (главным образом в панегирической поэзии), либо как обычного человека, сохранившего свои личные качества (преимущественно в лирической поэзии).

То, что в IX веке лишь намечалось, нашло блестящее развитие в творчестве «Адама поэтов», признанного основоположником классической поэзии Рудаки. Под его влиянием творила плеяда поэтов, сосредоточенных в двух крупнейших литературных центрах — среднеазиатском (Бухара и Самарканд) и Хорасанском (Балх и Мерв), писавших на фарси, а частично и по-арабски.

Судьба Рудаки как бы символизирует путь возникновения и становления поэзии на фарси, борьбу в ней двух тенденций: народной и аристократической.

Рудаки родился, провел детство и юность в безвестном маленьком селении Рудак (ныне Панджруд Пенджикентского района Таджикской ССР), расположенном на склонах скалистого Зарафшанского хребта. Здесь учился он у народа песням и музыке, любовался своеобразной прелестью родной природы, постигал мудрость и душевную красоту приветливых тружеников-горцев. Прежде чем прославиться при дворе Саманидов, поэт был уже известен в своей округе как народный певец и непревзойденный музыкант.