И старший из его сыновей и превосходящий остальных доблестью и отвагой, корона на голове /127/ государства и светящаяся лампада божественной Веры
Отпрыск Тени Бога на земле, если назовут его имя в присутствии султанов, они воскликнут: «Слава!»
И лучшие воины стран смиренно падут ниц перед ним, когда соберутся вокруг него зрелые мужи и юноши,
т.е. султан Джелал ад-Дин, один находился при своем отце, в то время как остальные сыновья являли собой украшение этой жизни — и ее глупости.
Он отказывался подчиниться плану своею отца, который был далек от праведной цели и от пути добродетели и повторял: «Рассеять войско по всему государству и показать хвост противнику, которого еще не встретил, более того, который еще не выступил из своей земли, — это путь жалкого труса, а не могущественного господина. Если султан не решиться отправиться навстречу врагу, и вступить в бой, и пойти в наступление, и сражаться в близком бою, но будет упорствовать в своем решении бежать, пусть он поручит мне командование доблестным войском, так чтобы мы смогли обратить свои лица к отражению ударов и предупреждению нападок ветреной Судьбы», пока еще есть такая возможность, и наши ноги не увязли еще в трясине растерянности и смущения, и мы не пережеваны подобно жвачке во рту упреков и не утонули в потоке раскаяния перед всем человечеством.
Быть может, сверкающая Фортуна спит,
иначе это дело не было бы таким трудным [1083].
Его отец отвечал на это таю «Мера добра и зла в этом мире определена, а устройство и порядок всего, так же как беспорядок и расстройство имеет свою цель. Пока не истечет время, определенное в не имеющей начала вечности и записанное на страницах Судьбы и Провидения, и пока последствия произошедшего события не проявятся сполна, предотвращение и защита или промедление и пренебрежение будут иметь один и тот же результат в этом суровом испытании. Ибо те ничтожные меры, которые предпринимают люди в своем неведении в момент невзгод и лишений, не зная, каков будет их итог /128/ или сколько костей Империя бросит на доску, надежда на успех и процветания невозможна, и сила и слабость [1084] в этом случае имеет одно обличье. В любом совершенстве есть изъян, в любой полной луне — ущерб, и в любом изъяне — совершенство; и пока все это не достигнет своей наивысшей точки, и несчастье, которое обрушилось на поверхность земли в результате влияния небес и в особенности затронуло наши жизни, не исчерпает себя, пока его поток не иссякнет, пламя огня бедствия не погаснет, а ураган страданий не утихнет, пытаться исправить то, что было нарушено и основы чего были поколеблены, — значит прилагать усилия, и стремиться, и сражаться, и бороться без всякой пользы, это лишь напрасный труд и умножение несчастий. Ибо хорошо известно, что тот, кто дергается в петле, лишь ускоряет смерть, а от союза предположения и фантазии не родится ничего, кроме безумия.
Если руки Судьбы сомкнулись вокруг нас, и мы мучаемся от боли, причиняемой ее жестокостью,
Взглянем на небо с бесчисленными звездами, среди которых нет, однако, таких, что страдают от затмений, — только луна и солнце» [1085].
Такие споры случались у них не один раз, но султан не соглашался, чтобы его сын остался, и вынуждал его следовать вместе с ним. Когда султан Мухаммед покинул разрушенный караван-сарай этого мира, перейдя в место отдохновения мира грядущего, и из пыльных солончаков удалился в Сад Праведности, только тогда султан Джелал ад-Дин со своими младшими братьями и некоторыми другими пересек Абаскун и перебрался на материк [1086], где, как сказал поэт,
/129/ И не сиди, опустив глаза и скрывая досаду
когда на земле есть скакун, копье и надежный товарищ [1087],
он пожелал промчаться галопом по полю мужества и с помощью мудрости одержать победу над ходом вращающихся небес, в надежде, что ему, возможно, удастся сделать так, чтобы улеглась пыль волнений, поднятая Судьбой с терпящей несчастья земли и притупить меч бедствий, вынутый Провидением из ножен Притеснения.
И я не прошу ничего, кроме великодушия,
ибо это в природе свободной души, исполненной гордости.
Однако те, кто искушен в хитростях, и те, кто погружается в море истины, знают, что когда Фортуна взбрыкивает, и сбрасывает с себя свою ношу, и поворачивается спиной недоброжелательности, человеку не следует ожидать, что она вновь повернется к нему щекой преданности; или, наточив зубы жестокости и вероломства, вновь спрячет язык за мягким небом; или, ускользнув, вновь позволит себя поймать; или, свернув шею гордости, сочтет проявление доброты достаточным поощрением; или, нахмурив брови вражды и несговорчивости, раскроет губы в улыбке примирения. Ибо если она отвернулась хоть на волос, как бы ни старался человек вновь завоевать и вернуть ее расположение, не стоит ожидать, что она вновь ему улыбнется. А когда она отступает хоть на ноготь, нельзя и пальцем пошевелить, чтобы предотвратить это.
Если моя душа отвернулась от чего-то,
она вряд ли вновь взглянет на это до конца дней [1088].
И если даже иногда против обыкновения, она дает побеги, подобно тому как покрывается зеленью навозная куча, в конце концов все же становится «сухим сором, который развеивают ветры» [1089].
Не укрылось от проницательности султана и то, что сражаться со вздорными Небесами и упорствовать против переменчивой Судьбы [напрасный] труд и забота; и что конец всех дел предопределен — «никто не может отвратить Его суд и /130/ изменить Его приговор» [1090] — и что не в ваших и не в моих силах вернуть удачу, когда она покинула нас, а превыше всего — что мир не что иное, как западня несчастий и лживая кокетка.
Беги от забот, ибо мудрецы не нашли берега у моря этого мира.
Зачем слепо полагаться на притеснение и интриги? Все в этом мире притеснение и интриги.
Удача и процветание навсегда покинули Дом Текиша, и его счастливая звезда среди бедствий несчастья стала менять направление и клониться к закату, и не было никакой надежды удержать ее. Тайна повеления: «Ты даруешь власть, кому пожелаешь» [1091] была записана и открыта на челе империи Чингисхана и его потомства, так же как смысл слов «Ты отнимаешь власть, от кого пожелаешь» [1092] был ясно начертан на страницах жизни его противников, хотя человеческий разум и не в силах был увидеть этого. Однако султан не желал, чтобы его сына, как и отца, поносили людские языки и чтобы в него летели стрелы упреков слуг Всемогущего Господа.
