Тикамаса наложил стрелу, быстро выбрал цель и спустил тетиву. Стрела без промаха пронзила насквозь испускающего сияние будду Амида. В тот же миг всё исчезло без следа. Это была проделка жившего там старого барсука, насылавшего наваждения.
Перед смертью Синъуэмон сложил стихи:
Опочил
В то же утро,
Когда родился.
Нынче вечером дует
Осенний ветер.
Умарэнуру
Соно акацуки ни
Синурэба
Кё: но ю:бэ ва
Акикадзэ дзо фуку
Так сложив, он встретил свой смертный час. Удивительно, что он не только постиг пустоту всех вещей до самых глубин, избавился от наваждений, что насылают духи, и вошёл во врата смерти, но и пробуждал живых ото сна, в котором они пребывают, — редко кто из мирян на это способен!
После этого Иккю попросили прочитать посмертное наставление. Иккю сказал:
— Для Синъуэмона нужно прочесть что-нибудь необычное! — и приступил к приготовлениям. Когда же тело Синъуэмона положили в гроб и принесли, Иккю вышел и постучал по гробу. Мертвец отозвался и громким голосом прочитал стихи, обращаясь к Иккю. До сих пор передают люди: «Этот Синъуэмон — не простой человек!» В тех стихах говорилось:
Как пришёл в этот мир
В одиночестве —
Так я сам и ушёл.
Было б смешно, если б ты
Мне сейчас показывал путь.
Хитори китэ
Хитори каэру мо
Варэ пару о
Мити осиэн то
Иу дзо окасики
Так он сказал громким голосом. И он ещё не договорил, а Иккю уже сложил ответную песню:
«Как пришёл в этот мир
В одиночестве,
Так сам и ушёл» —
Заблужденье,
Покажу тебе путь,
где нельзя ни «прийти», ни «уйти».
Хитори китэ
Хитори каэру мо
Маёи нари
Китарадзу сарану
Мити о осиэн
Так ответил Иккю, и Синъуэмон, должно быть, подумал: «И верно!» — и больше уж голос не подавал. Все люди, услышав это, говорили:
— Воистину, он не человек, а будда или бодхисаттва, на время принявший человеческий облик! «Пришёл в этот мир в одиночестве, сам и ушёл» — этим он хотел сказать, что он не приходил и не уходил. Как чудесно! — Не было таких, кто это видел и слышал и не потирал в молитве свои испачканные руки и не почтил бы его.
Лао-цзы говорил: «Кто не гибнет в смерти, живёт вечно»[95]. Не о таких ли случаях это сказано?
Жена Синъуэмона, которую он очень любил, с малых лет была вспыльчива, нрава недоброго, и к несчастным не выказывала сочувствия, и к малолетним слугам не проявляла жалости. Все вокруг потешались:
— Люди водятся с теми, кто похож на них самих, а она вышла за мужа, идущего по Пути просветлённых, и не ведает благого учения, — верно, за грехи в прошлых жизнях достался ей этот стыд!
Синъуэмон томился от этого днём и ночью, а поскольку он следовал Пути Будды, не жалея себя старался воспитать в ней мягкость характера. Однако ничего не помогало.
Однажды выбранил он её особенно строго, а она лишь сказала:
Как конопляная пряжа,
Длинна ли, коротка ли —
Разве поймёшь
В спряденной нити
Если не разорвёшь?[96]
Асаито но
Нагаси мидзикаси
Муцукаси я
Уму но футацу ни
Ицу ка ханарэн
Тикамаса удивился, так не увязывался тонкий смысл стихотворения с обычным её поведением, и устыдился. «Не мне её теперь учить!» — восхищался он. «Как удивительно! До сих пор была она своевольна и бессердечна, я уж держал её за безнадёжную дуру, а она обрела просветление раньше меня!» — поражённо думал он.
После этого у супругов не было раздоров, и навечно клялись они быть вместе, подобно птицам бии[97]. Были они неразлучны, как рыба с водой, но какой-то подлец придумал и тайно сообщил, будто бы встречается жена ещё с кем-то, и мужу не верна. Синъуэмону это показалось правдоподобным, и, хоть обычно не верил он ложным слухам, в этот раз подумал: «Правда-правда, похоже на то!» — а поскольку чувства скрывать не умел, без промедления с женой расстался и отослал её к родителям. Была она тогда беременна, и нездоровилось ей, горевала она. «Проверь меня хоть мечом, хоть огнём!» — молила и убивалась она, но поделать ничего не могла, и пришлось ей уехать. Как печально — ведь она была вовсе не виновата!
Однако же, поскольку то была ложь, вскорости правда вышла наружу, и он понял, что то была клевета. Раскаялся Синъуэмон, послал за женой и велел передать, что то была его ошибка, а жена отвечала:
Осенние ветры
Дуют в твоей душе —
Почему же тогда
Не говоришь ты: «Уйди!» —
Плодов не дождавшись?[98]
Акикадзэ но
Хито но кокоро ни
Тацунараба
Минорану саки ни
Инэ то ивадзару
Так сложила она и отослала ему, а сама возвращаться не стала. А потому говорили: «Жалко её, как никого другого, и повела она себя мужественно, куда лучше, чем Синъуэмон!» — и не было человека, кто не восхвалял бы её. Так рассказал мне один человек.
Очень уж интересен был этот рассказ, запишу-ка, пока не забыл, ведь у меня в одно ухо влетает, а из другого вылетает. Так вот, оба эти стихотворения были написаны в ответ на стихи Синъуэмона. А что за стихи, я прослушал. Досадно.
3
О том, как ученик Иккю дал посмертное наставление синице
Неподалёку от кельи преподобного Иккю жил один человек. У него была синица, которую он очень любил, а синица, как положено всем живым существам, как-то померла в своей клетке. Синица привыкла к рукам, и он её лелеял, а когда умерла, безмерно печалился о ней, как о своём сыне.
«Даже у бездушных вещей есть природа будды. Само собой, она есть и у живых существ! Как же она там будет, в Горах, ведущих к смерти, на реке Сандзу, на Тёмном пути? Надо попросить кого-нибудь знающего, чтобы прочёл наставление!» — подумал он, пошёл к келье Иккю, рассказал там, с чем пришёл, тут вышел один из учеников Иккю и сказал:
— Ясно! Что ж, поможем ей обрести просветление! — положил её перед статуэткой Будды и стоя произнёс наставление:
— Шакьямуни когда-то упокоился у реки Бацудай в возрасте восьмидесяти трёх лет. Ныне же ты, синица, становишься буддой на равнине Мурасакино! — так громко произнёс он для неё, а тот человек приободрился, похоронил синицу и пошёл домой.
Дошли разговоры о том и до Иккю. Подумал он: «А неплохое наставление придумал этот послушник. Что-то в нём есть!» — возрадовался он, и был необычайно весел.
У одного человека любимая синица померла в своей клетке. «Надо попросить кого-нибудь знающего, чтобы прочёл наставление!» — подумал он, пошёл к келье Иккю, рассказал там, с чем пришёл, тут вышел один из учеников Иккю и сказал: «Ясно! Что ж, поможем ей обрести просветление!»
4
О том, как Иккю развлекался
Как-то, когда новогодние праздники подходили к концу, Иккю вместе с кем-то гулял по горам и долам; они обсуждали то, что видели или слышали по дороге, и тем развлекались сами, и людям вокруг было интересно это послушать.
Смотрели они на диких гусей, летящих высоко в небе. Пролетели два гуся, — наверное, возвращались к гнездовьям на северном побережье, и тот человек спросил у Иккю:
— Как вы думаете, где сядут те два гуся, что пролетают над нами? Отвечайте!
Иккю на то:
— Говорят: «На небе золота полно, а борода у змеи в три изгиба». Быстро отвечай, длинна ли змеиная борода?
Тот человек сразу не нашёл, что ответить, а потом сказал:
— Не видал пока бороды у змеи, так что не знаю.
— Вот и я не знаю, сядут ли те гуси в Осю или, может, в Цукуси! — сказал Иккю.
5
О том, как Иккю научился секрету изготовления снадобья от болезни горла
Как раз в то время жил в столице один человек, который хранил секрет удивительного по целебным свойствам снадобья от болезни горла. Иккю услышал о чудесном лекарстве и подумал: «Надо бы как-нибудь о нём разузнать!» — тут же пошёл к тому человеку и сказал:
— Так и так, услышал я о вашем лекарстве, и пришёл к вам издалека спросить, не можете ли вы снизойти и поведать этот тайный рецепт, что унаследовали вы от предков?
