Прошло много времени, лютая зима сменилась весной, близилось лето, а путники все шли и шли, и не было ни конца ни края полевым цветам в степных просторах, дремучим лесам в неприступных горах. Волшебница-природа поражала своей красотой и пьянила ароматом цветов и трав. Но вот впереди показались крутые, высокие горы. Путники подошли к их подножию, и Сунь Укун, держа наготове посох, поднялся на вершину.
Внимательно оглядевшись, он крикнул:
– Наставник! Здесь пролегает прекрасная дорога! Она опоясывает горы. Живей поднимайтесь наверх!
Вскоре Танский монах, Чжу Бацзе и Шасэн взобрались на вершину, откуда открывался поистине великолепный вид.
Продолжая свой путь, паломники подошли к густому сосновому лесу. Мрачный его вид не предвещал ничего доброго.
Однако Сунь Укун смело продвигался вперед, посохом прокладывая дорогу. Целых полдня блуждали путники, но лесу не было ни конца ни края.
Танский монах наконец не выдержал и взмолился:
– Братья! Здесь так хорошо и спокойно! Давайте немного отдохнем.
– Ну что ж! – отвечал Сунь Укун. – В таком случае слезай с коня, наставник! Я постараюсь раздобыть тебе какой-нибудь еды.
Сунь Укун взял чашу для подаяний, поднялся высоко в небо и вдруг увидел, как с южного его края, из-за леса, повалил черный дым, который стал быстро подниматься вверх.
«Наверняка в клубах этого дыма притаился злой дух», – решил Великий Мудрец.
Тем временем Танский монах сидел в лесу, погрузившись в глубокое созерцание своей внутренней природы, и напевал Сутру о великомудром святом, впавшем в нирвану. Вдруг раздался жалобный крик: «Спасите! Спасите!» Танский монах сильно встревожился.
– Да восторжествует благо! – воскликнул он. – Кто взывает о помощи в этой глухой лесной чаще? Может, волк задрал путника или тигры и барсы его напугали? Надо пойти посмотреть!
Танский монах быстро поднялся на ноги и пошел на крик. Он миновал тысячелетние кипарисы, десятитысячелетние сосны, пробрался сквозь густые заросли и наконец увидел женщину. Верхняя часть ее тела была привязана лианами к огромному дереву, а нижняя – закопана в землю. Танский монах замер на месте и обратился к женщине с вопросом:
– О добрая женщина! Скажи, за что ты терпишь такие муки?
Тут женщина залилась слезами. Она была до того хороша, что рыбы в смущении скрывались на дно, гуси садились на землю, луна пряталась за облака, а цветы опускали головки.
Танский монах не решился приблизиться к женщине и, стоя на почтительном расстоянии, продолжал ее расспрашивать. Откуда ему было знать, что перед ним оборотень?
А оборотень стал морочить Сюаньцзана хитрыми речами и выдумками.
Он сказал, что в День поминовения усопших вся семья от мала до велика и все родичи отправились на родовое кладбище, чтобы привести в порядок могилы предков. Но как только начался обряд жертвоприношения, раздались удары в гонги и барабаны и появились грабители с ножами и дубинами. Все бросились бежать, спасая жизнь, и лишь она одна осталась лежать на земле, не в силах пошевельнуться. Грабители ее схватили и уволокли в горы. А там из-за нее передрались все главари, каждый хотел сделать ее своей женой. Так и не договорившись между собой, они притащили ее в лес, привязали к дереву, а сами куда-то скрылись.
– Пять дней и пять ночей терплю я муки, – сказала женщина. – И вот само Небо послало мне тебя. Умоляю, прояви милосердие, спаси меня! До конца дней своих не забуду я твоего благодеяния, даже когда сойду в подземное царство!
Женщина умолкла, и слезы снова хлынули из ее глаз.
Выслушав ее, Танский монах сам заплакал и стал звать своих учеников.
На зов прибежали Чжу Бацзе и Шасэн, бродившие поблизости.
– Освободи эту бедную женщину от веревок, – попросил наставник Чжу Бацзе.
Чжу Бацзе, недолго думая, принялся за дело. Но в это время подоспел Сунь Укун, схватил Чжу Бацзе за ухо и одним ударом сбил его с ног, крикнув:
– Не развязывай! Ты разве не видишь, что перед тобой оборотень! Вон как льет слезы, чтобы надуть нас!
– Не верь ты ему, учитель! – сказал Чжу Бацзе. – Он нарочно услал нас вперед, чтобы позабавиться с ней, а теперь ее же и порочит!
– Негодяй! – вскипел Сунь Укун. – Замолчи! Это ты только и думаешь, как бы удовлетворить свою похоть, ради выгоды готов отца родного продать. Сознайся, уж не сам ли ты захотел позабавиться с ней и нарочно привязал ее к дереву?
Танский монах едва помирил их и промолвил:
– Полно тебе, Чжу Бацзе! Может быть, Сунь Укун и прав. Оставь ее, а мы пойдем дальше своей дорогой.
Путники двинулись дальше, а дева-оборотень заскрежетала зубами от ярости и решила пойти еще на одну хитрость. Легонько дунув на лианы, она пустила их с попутным ветерком вдогонку паломникам, прямо в уши Танскому монаху, и он услышал такие слова:
– О наставник! Как мог ты обречь человека на верную гибель? Как после этого ты предстанешь перед Буддой и будешь просить у него священные книги?
Услышав это, Танский монах придержал коня и обратился к Великому Мудрецу.
– Сунь Укун! – промолвил он. – Вернись и освободи деву от веревок. Слышишь, как она взывает о помощи?
– Не слышу! – ответил Сунь Укун. – А ты, Чжу Бацзе, слышишь? – спросил Сунь Укун.
– У меня, должно быть, уши заложило, – ответил тот, – ничего не слышу.
– Ну а ты, Шасэн? – снова спросил Сунь Укун.
– Нет, не слышу, – отвечал Шасэн.
– Да она упрекает меня, – сказал Танский монах, – и совершенно справедливо. Говорит, как смогу я предстать перед Буддой и просить у него священные книги после того, как оставил ее погибать в лесу. Знаешь поговорку: «Спасти человеческую душу лучше, чем выстроить семиярусную пагоду»? Живо ступай освободи ее!
– Наставник! – промолвил, смеясь, Сунь Укун. – Раз тебе так приспичило совершить доброе деяние, то ничего не поделаешь, снадобья от этого нет никакого! Но ты вспомни, сколько гор тебе пришлось перейти за то время, что ты покинул восточные земли! Сколько злых дьяволов-оборотней попадалось в этих горах! Они хватали тебя, тащили в свои пещеры, а мне, старому Сунь Укуну, то и дело приходилось пускать в ход свой посох, убивать всяких бесов, чтобы выручать тебя из беды.
Но Танский монах стоял на своем. Тогда Сунь Укун обратился к нему с такими словами:
– Если хочешь, спасай эту ведьму сам, а я не буду! Нет у меня на это сил!
Услышав столь дерзкие слова, Танский монах вместе с Чжу Бацзе вернулся в лес и освободил деву. Дева потянулась, оправила на себе одежды и пошла за Танским монахом, радостная и довольная. Сунь Укун, увидев их, зло рассмеялся.
– Ты почему смеешься, гнусная обезьяна? – спросил Танский монах.
– А вот почему, – отвечал Сунь Укун и прочел такое четверостишие:
Коль счастье привалит —
друга встретишь в пути.
А нагрянет несчастье —
встречи с красоткою жди.
Танский монах окончательно обозлился, а Сунь Укун продолжал:
– Если мы, монахи, пойдем вместе с этой красоткой, нас могут схватить, сдать властям и обвинить в прелюбодеянии; или начнут допытываться, не похитили ли мы ее, чтобы получить выкуп. А за это с тебя, наставник, спросят да еще изобьют до смерти; Чжу Бацзе отправят на каторгу, Шасэна – в ссылку, да и мне не поздоровится.
– Хватит врать! – прикрикнул на него Танский монах. – Спасал деву я один, с меня и спросят.
– Да не спас ты ее, а сгубил. Так померла бы она в лесу от голода, и душа ее благополучно переселилась бы в царство Теней, – сказал Сунь Укун. – А теперь что с ней будет? Разве сможет она поспевать за нами своими крохотными ножками? А если отстанет, ее растерзают тигры, барсы или злые волки. Так ты станешь невольным виновником ее гибели.
Танский монах задумался.
– Пожалуй, ты прав! – промолвил он. – Как же нам быть?
– Возьми ее в охапку, и пусть она едет с тобой вместе верхом, – смеясь, предложил Сунь Укун.
– Да разве к лицу монаху вдвоем с девицей ехать верхом на лошади?! – вскричал Сюаньцзан. – Я велю Чжу Бацзе нести ее!
– Ну, дурень, – захихикал Сунь Укун, – повезло тебе. Морда у тебя длинная, запрокинь ее назад да и веди любовные разговоры. Очень даже удобно!
Чжу Бацзе, не стерпев таких насмешек, стал бить себя кулаками в грудь и топать ногами от ярости.
– Вот наказание! – крикнул он. – Ты лучше избей меня, наставник, только не заставляй ее нести. Ведь после Сунь Укун всю жизнь будет порочить мое доброе имя.
– Ладно, не ссорьтесь, – промолвил Танский монах. – Давайте все вместе спустимся с горы и там, может быть, найдем какой-нибудь монастырь, скит или селение, где и оставим ее на попечение добрых людей.
Они прошли двадцать, а то и все тридцать ли. Уже начало смеркаться. Вдруг показались какие-то строения с башнями.
– Брат! – обратился Танский монах к Сунь Укуну. – Это наверняка монастырь! Здесь и попросимся на ночлег, а завтра отправимся дальше.
Вскоре они приблизились к воротам.
