Два седовласых паладина...
. . . . . . . . .
Она подумала: "Ну, что ж,
Ты вправду молод и хорош,
Однако все молчать изволишь.
Молчи... Но ты здесь гость всего лишь,
А я хозяйка. Значит, я,
Обычай рыцарский храня,
Тебе свою оказываю милость,
В уста тебя поцеловав,
В сознанье королевских прав..."
И как ей вздумалось, так и случилось.
Затем промолвила она:
"Мой рыцарь, я спросить должна:
Откуда прибыли, и кто вы,
И нам ли вы служить готовы?.."
"Владычица, еще сегодня
С тем, кто всех в мире благородней,
Я распрощался... Доложу,
Что из Грагарца путь держу.
Князь Гурнеманц Грагарцем правит.
Разлука с ним мне душу давит.
Однако, волю дав слезам,
Ушел я странствовать... И к вам
Был занесен самой судьбою...
Я счастлив вашим стать слугою!.."
И, пораженная немало,
Кондвирамур ему внимала.
"Сейчас мне, рыцарь, не до шуток!
В пути вы не были и дня,
А от Грагарца до меня
По меньшей мере трое суток!..
Но расскажите, бога ради,
Как там Лиаса? Что – мой дядя?
Князь Гурнеманц достойный -
Брат матери моей покойной.
Вы разве этого не знали?.."
И Парцифаль ответил ей:
"Князь Гурнеманц в большой печали.
Трех потерял он сыновей..."
"Ах, за меня они сражались!
Я над убийцею не сжалюсь!
Коварство короля Кламида
Мной не простится никогда,
Поскольку тяжела беда,
Но трижды тяжелей обида!..
А вас я с радостью приму.
Вы, поступив ко мне на службу,
Могли бы дружбою на дружбу
Ответить дяде моему.
Наш край в несчастье пребывает:
К нам провиант не прибывает,
И хлеба, сыра, мяса
Кончаются запасы...
Кламидов сенешаль Кингрун80
Наш город задушил осадой,
И каждый, стар он или юн,
Простился мысленно с пощадой.
Здесь умереть любой готов,
Но в рабстве жить нам нет охоты..."
"Примите дюжину хлебов
От дяди вашего Кийота,81 -
Промолвил старый паладин. -
Пусть поубавят ваши муки
Бочонки сих заморских вин
Да и окорока. Три штуки..."
Подобный же подарок шлет
Другой сородич – Манфилот.82
. . . . . . . . .
Но Парцифаль, гласят преданья,
Просил распределить даянья
Средь голодающих людей,
Оставивши себе и ей
Всего лишь тонкий ломтик хлеба...
И пусть благословит их небо!..
Людьми полученный припас
Хоть скуден был, но многих спас.
Однако, всем на горе,
И он был съеден вскоре...
Народ в могилу погружался...
Один лишь Парцифаль держался
Сил у него хватало
Жить... Жить во что б ни стало!
. . . . . . . . .
Теперь пора бы рассказать,
Как Парцифаль улегся спать.
Быть может, на соломе
Уснул безвестный дворянин?
Нет! На мягчайшей из перпн
У королевы в доме!
Сиянье свеч слепило взор,
И драгоценнейший ковер,
Что королевой послан,
Был на полу разостлан.
Он рыцарей отправил прочь...
Слуга спешит ему помочь
Разлечься, расстегнуться,
Раздеться и разуться...
Но вскорости проснулся он
Затем, что сладкий этот сон
Был прерван чьим-то плачем -
Потоком слез горячим...
Тут происходит то, о чем
Мы честный разговор начнем...
Прелестную Кондвирамур
Вел к Парцифалю не Амур.
Она блюла свой стыд девичий,
Не собираясь стать добычей
Злокозненной игры страстей...
Был в полной мере ведом ей
Священный трепет пред границей
Между женою и девицей.
И к Парцифалю дева шла
С надеждою, что в нем нашла,
Не пошатнув законов девства,
Оплот, защиту королевства.
Не муж сейчас ей нужен! Нет!
Мужской ей надобен совет.
За свой народ она просила,
Чтобы влилась мужская сила
В его слабеющую кровь...
И что ей страсти! Что любовь!..
Она идет походкой смелой
В одной сорочке тонкой, белой,
И это ей – вернейший щит,
Что от бесчестья защитит...
Она служанок отпустила,
Тихонько в комнату вступила,
Сама пылая, как костер,
И опустилась на ковер,
Рыданьем спящего тревожа,
Встав на колени подле ложа...
. . . . . . . . .
Он пробудился – сон долой.
"Вы на коленях? Предо мной?
Стоять коленопреклоненной
Возможно лишь перед Мадонной
Да перед господом Христом
Или во храме пред крестом.
Я был бы счастлив, если б сели
Вы хоть на край моей постели..."
. . . . . . . . .
И дева молвила тогда:
"Мой друг, лишь крайняя нужда
Мне обратиться к вам велела..."
Так вник наш рыцарь в сущность дела...
"Едва скончался мой отец,
Кламид пытался под венец
Меня насильно повести...
Я пытки адские снести
Была скорей готова,
Чем выйти за такого
Злодея, зверя, подлеца.
Отдать ему престол отца?!
Я, не моргнув и глазом,
Ответила отказом...
. . . . . . . . .
Тут он мне объявил войну
И разорил мою страну,
И сенешаль его с ним вместе
Творят кровавые бесчестья.
Ах, нет надежды никакой -
На вечный разве что покой...
В тисках отчаянья и гнева
Я погибаю, видит Бог..."
"Но чем, скажите, я бы мог
Полезным быть вам, королева?.."
. . . . . . . . .
И, посмотрев на Парцифаля,
Она промолвила, моля:
"Избавьте нас от короля
И мерзостного сенешаля!..
Отпор противнику утроив,
Я лучших хороню героев.
Но, нашу не осилив рать,
Он мнит меня измором взять
И этот город осаждает.
Кондвирамур, он рассуждает,
Уступит!.. Радуйся, жених!..
Но лучше с башен крепостных
Всех нас пусть сбросят в ров бездонный,
Чем сделкой, якобы законной,
Скреплю бесчестье и позор!.."
К ней руки Парцифаль простер:
"Мне все равно, – он говорит, -
Кто сей Кингрун, француз иль брит,
Какого он происхожденья, -
Ему не будет снисхожденья!
Я призову его к суду,
С дороги правой не сойду
И стану вам служить всей силой,
Безропотно служить, пока
Удержит меч моя рука
Иль сам не буду взят могилой!.."
Кончалась ночь, забрезжил день,
Когда неслышная, как тень,
Она ушла без промедленья,
Исполненная умиленья
И благодарности к нему,
К Парцифалю моему,
С которого весь сон согнало.
А солнце между тем вставало
И зажигало небосклон.
И мерный колокольный звон
На башне зазвучал соборной,
Скликая в храм народ упорный
Сквозь дыма черную завесу
На утреннюю мессу.
И наш герой вступает в храм,
Где, обращаясь к небесам,
Народ святую молит деву
Спасти их край, их королеву.
И тотчас повелел герой:
«Оружье мне! И панцирь мой!»
Святая жажда стали
Проснулась в Парцифале.
Едва он сжал копье в руке,
Как показались вдалеке,
Без права и закона,
Кламидовы знамена.
Вновь супротивник наседал,
Всех впереди Кингрун скакал...
Но посмотрите, кто там
Помчался к городским воротам?
Воспрянь, несчастная земля!
Сын Гамурета-короля
Спешит на поле брани.
Молитесь, горожане,
За вашего спасителя,
Христовой доброты носителя!..
Итак, мы видим Парцифаля,
Летящего на сенешаля.
Их кони вздыбились... С натуги
На брюхе лопнули подпруги.
Что ж. Верно, суждено обоим
Довольствоваться пешим боем.
И лязгнули мечи... Причем
Впервые действовать мечом
Герою выпало сегодня.
(О, тайна промысла господня!..)
. . . . . . . . .
Они сражались горячо.
Кингруну Парцифаль плечо
Насквозь пронзил с наскока
И наказал его жестоко:
Из раны кровь рекой течет.
Сколь прежний призрачен почет!
(Лишь оставаясь невредимым,
Слыл сенешаль непобедимым,
И тем он славу приобрел,
Что шестерых он поборол
Единственным ударом...)
Все это прах теперь! Все даром!
Кингрун от потрясенья нем.
Какой позор! Изрублен шлем,
И с головою обнаженной
Лежит он раненный, сраженный.
Нет, честь былую не вернуть!
Встал Парцифаль ему на грудь.
Кингрун, признавши пораженье,
Героя просит в униженье
Его, презренного, спасти.
Он, дескать, счастлив перейти
К такому рыцарю на службу,
Он явит преданность и дружбу,
Пусть Парцифаль его поймет,
К себе пускай его наймет...
На то последовал отказ.
"Пошлю я к Гурнеманцу вас.
Ему на верность присягнете
И этим честь себе вернете!"
"Нет, – молвил сенешаль-злодей, -
Уж лучше ты меня убей!
Я – страшных мук его причина,
Казнил его старшого сына!"
Рек Парцифаль в немалом гневе:
"Так присягните королеве,
С Кламидом навсегда порвав!"
"О, сколь мой победитель прав!
Но буду ль принят здесь? Едва ли.
Меня бы люди разорвали
В куски за то, что столько слез
Я краю этому принес!.."
Какое тут принять решенье,
Когда одни лишь прегрешенья
В сей жизни сенешаль свершил?
