Алишер Навои - Поэмы

Спросил Хатама некий человек:
«О славный муж, я прожил долгий век,

Но кто же равного тебе найдет,
С тех пор как ты простер ладонь щедрот!»

Ответил: «Я под сень шатров моих
Созвал однажды всех людей степных.

Чтоб изобильна трапеза была,
Барашков я зарезал без числа.

На том пиру мне душно стало вдруг.
Я вышел в степь, гостей покинув круг.

И на тропе глухой, среди песков,
Увидел старика с вязанкой дров.

Под этой тяжестью сгибался он,
Кряхтя, на посох опирался он.

Вся хижина телесная его
Шаталася от бремени того.

Так, что ни шаг, он тяжело вздыхал
И, останавливаясь, отдыхал.

Я был взволнован видом этих мук
И ласково сказал ему: «О друг,

Твой непосилен груз! Тебя язвит
Колючек ноша, как гора обид,

Ты — житель степи — видно, не слыхал,
Что здесь у вас Хатам с шатрами стал,

Что он, дабы в сердцах посеять мир,
Всех, злых и добрых, звать велел на пир?

Сбрось ты колючек ношу с плеч долой!
В цветник добра, на пир идем со мной!»

Мое волненье увидал бедняк;
Он улыбнулся мне и молвил так:

«Цепями алчности окован ты,
На шее у тебя — петля тщеты.

На башню благородства никогда
Не вступишь ты — не знающий труда.

Поверь: мой тяжкий труд не тяжелей,
Чем иго благодарности твоей.

И лучше мне трудом дирхем добыть,
Чем от Хатама стадо получить!»

И не сказал в ответ я ничего,
Склонясь перед величием его».

О Навои! Будь сердцем щедр во всем, —
Да будет сам Хатам твоим рабом!

Дай чашу, кравчий, щедро нам служи,
Пример Хатаму Тая покажи!

Мы бедны. Не на что купить вино,
Тебе лишь море щедрости дано!

В дни юности своей Ануширван
Любовным был недугом обуян.

Он от любви своей изнемогал,
Но в тайне ото всех ее держал.

И, мукою великой истомлен,
Свиданья, наконец, добился он.

В дворцовом цветнике, в тени ветвей,
Он встретился с возлюбленной своей.

И руку он к любви своей простер;
Но, видя, что глядит она в упор,

Он прочь отдернул руку, устыдясь.
Она спросила: «Что с тобою, князь?

Ты руку протянул и прочь убрал?»
И так Ануширван ей отвечал:

«Не суждено мне счастье в этот час,
Огонь мой пред нарциссами погас!»

Вот так не перешла своей черты
Стыдливость юношеской чистоты.

Нарциссы глаз своих склонил в слезах,
Ушел, и от любви отрекся шах.

Иной огонь светил уму его.
И по величью духа своего

Владыкой он непобедимым стал,
Мир справедливостью завоевал.

О Навои, все души страсть влечет,
Но чистота — величия оплот.

Эй, кравчий! Скромно кубок наполняй,
Девятикратно кланяясь, подай!

Чтоб сам тебе я молвил: «Друг, испей!»
 Вина уронишь каплю — не жалей!

За каплю девять чаш я выпить рад,
Прольешь — я выпью тридцать чаш подряд.

От бедности два друга в старину
Пошли пешком из Фарса в Чин-страну.

Один смиренно гнет судьбы терпел,
Другой богатства, почестей хотел.

И вот на некий горный перевал
Взошли они. И камень им предстал

Утопленный в земле; а над землей
Он высился обтесанной плитой.

И надпись, врубленную долотом,
Увидели они на камне том:

«Кто б ни пришел когда-нибудь сюда,
Пусть, не жалея силы и труда,

Подроет камень и перевернет.
На нем он указание прочтет,

Что есть вблизи забытый харабат,
И там, среди руин, закопан клад.

А кто меня, не тронув, обойдет —
Богатство в бескорыстье обретет!»

И взволновался алчный, не тая,
Как в нем свирепа жадности змея.

Стал рыть он землю, руки в ход пошли,
Чтоб выворотить камень из земли.

А бескорыстный молвил: «Никогда
Такого я не начал бы труда!

Не лучше ли, чем душу изнурять,
Своим душевным кладом обладать?

А если бог захочет одарить,
Он может скалы в щебень сокрушить!»

Так он сказал и путь свой продолжал,
А на рассвете город увидал.

Открылись створы городских ворот,
И он вошел под их высокий свод.

Когда ж вошел в ворота, вкруг него
Столпились люди города того.

А в той стране обычай бытовал:
Когда глава державы умирал,

С утра к воротам выходил народ;
И первого, кто в город их войдет,

Они венчали золотым венцом
И над собою ставили царем.

Вот так в цари скитальца, бедняка,
Избрали горожане и войска.

А спутник, лютой жадностью объят,
Рыл землю, чтобы найти желанный клад.

И наконец, смертельно изнурен,
Ту глыбу камня выворотил он.

И прочитал: «Кто за мечтой идет
Несбыточной, тот — в бездну упадет».

Так бескорыстный странник стал царем,
Корыстный же остался бедняком.

О Навои, корысти устыдись,
Добром последним с бедным поделись.

Эй, кравчий мой! Я жаден лишь к вину,
Оно смывает алчность, как вину.

Я выпью, чтоб на жизненном пути
Престол в стране смиренья обрести!

Слыхал я: четырех улусов хан,
Эмир Тимур, великий Гураган,

Повел войска железною рукой,
И, в Хинд войдя, жестокий принял бой.

Удачи неизменная звезда
Ему дала победу, как всегда.

А чтобы не могли враги восстать,
Велел он всех индийцев убивать.

И там он столько жизней погубил,
Что кровь убитых потекла, как Нил.

Отрубленные головы горой
Лежали над кровавою рекой.

Там не было пощады никому,
Настала смерть живущему всему.

Шел некий воин — весь окровавлен,
И двух влюбленных бедных встретил он,

Готовых вместе молча смерть принять;
 Им негде скрыться, некуда бежать.

Убийца-воин обнажил свой меч,
Чтобы мужчине голову отсечь.

Но заслонила женщина его
И так молила воина того:

«Ты хочешь голову? — мою руби,
Но пощади его и не губи!»

Убийца-воин повернулся к ней,
А друг ее вскричал: «Меня убей!»

И вновь убийца двинулся к нему,
И вновь предстала женщина ему.

Тот со стальными пальцами барлас
Разгневался: «Убью обоих вас!»

Занес он меч над жертвою своей,
А женщина кричит: «Меня убей!»

Мужчина же: «Меня убей сперва,
Чтоб лишний миг она была жива!»

Так спорили они наперебой,
Под меч его склоняясь головой.

Угрюмый воин медлил. Между тем
В толпе раздался крик: «Пощада всем!»

Спешил глашатай войску возвестить,
Что царь велел убийства прекратить.

За жертвенность, быть может, тех двоих
Рок пощадил оставшихся в живых.

О Навои, и ты любви своей
Пожертвуй всем, души не пожалей!

Дай чашу, кравчий, если ты мне друг
И в чистой радости, и в море мук.

Я задыхаюсь, мне исхода нет.
Врачуй! Исполни верности обет!