Тюнагон стал допрашивать слугу, который был оставлен сторожить дом. Тот отвечал:
– Знать ничего не знаю. Видел только, что приехал незнакомый экипаж с плетеным верхом и спущенными занавесками. Оттуда вышли какие-то люди и сейчас же вновь сели в него и уехали.
– Так это они и были! Разве могли одни женщины своими силами взломать такую крепкую дверь! Ясно, что им помогали мужчины. Но кто они, как посмели ворваться в мой дом посреди бела дня и учинить в нем неслыханный разбой!
Как ни выходил из себя тюнагон от гнева, но было поздно! Похитителей и след простыл.
Между тем Китаноката нашла письма, которые Акоги нарочно оставила на самом видном месте. Прочитав их, она поняла, что старик так и не сблизился с Отикубо, и ей стало еще досаднее. Мачеха позвала к себе тэнъяку-но сукэ и начала ему выговаривать:
– Отикубо сбежала. Я поручила эту девушку вашему надзору, понадеялась на вас, а вы ее не устерегли. Растяпа, так и не сумели овладеть ею. – Китаноката показала ему письма. – Вот что я нашла. Кажется, это ваши любовные послания к ней? Она бросила их, убегая…
Старик рассердился:
– Напрасно вы меня упрекаете. В ту ночь, когда вы меня к ней послали, она так страдала от боли в груди, что и притронуться к себе не давала. Акоги ни на шаг от нее не отходила и все упрашивала меня: «Потерпите эту ночь, только одну эту ночь, госпожа моя как раз соблюдает пост и воздержание». Что же мне было делать, если девушка так сильно мучилась болью? Я потихоньку притулился возле нее, да и заснул. А на следующую ночь я думал было уговорить свою невесту по-хорошему. Стал открывать дверь в кладовую, а она не поддалась, видно, приперли ее изнутри. Я простоял возле двери на холодных деревянных досках до глубокой ночи, все пытался отворить дверь, да и продрог до самых костей. В животе рези поднялись, мочи нет. Я перетерпел раз-другой, все думал, вот-вот открою дверь, тут и случилась со мной нежданная беда. Не помня себя, кинулся я бежать. Пока я замывал свое платье, уж и рассвет наступил. Нет, не повинен я ни в какой оплошности. Что ж делать, так уж вышло, – говорил в свое оправдание тэнъяку-но сукэ.
Несмотря на всю свою досаду, Китаноката не могла удержаться от усмешки, а о ее прислужницах и говорить нечего.
– Ну, довольно! Ступайте отсюда! Напрасно я на вас положилась. Лучше бы поручила надзор за этой девушкой любому постороннему человеку.
Старик до смерти обиделся.
– Напраслину вы возводите. В душе я был полон молодого пыла и готов на все, но, на беду, лет мне уж немало И со мной легко случается известный грешок. Разве я виноват? А все потому, что я, старый человек, упорно старался открыть эту проклятую дверь. – И старик ушел, не переставая брюзжать.
Все бывшие там хохотали до слез.
Но маленький Сабуро сказал серьезно, совсем как взрослый:
– Матушка, вы поступили дурно. Зачем вы заперли сестрицу в кладовой и хотели отдать ее в жены этому глупому старику? Сестрица вправе думать, что вы были с нею жестоки. Нас много, братьев и сестер, и впереди у нас, ваших детей, еще долгая жизнь. Значит, придется нам на нашем веку еще много раз слышать о сестрице Отикубо и видеться с нею. Как мы теперь встретимся с нашей сестрицей? Не будем знать, куда глаза девать от стыда.
– Подумаешь, беда! – отвечала ему мать. – Какая нам забота, куда она сгинула? Хоть бы вам в будущем и довелось встретиться где-нибудь с этой негодницей, вам, моим детям, она ни в чем повредить не может.
А надо сказать, что маленький Сабуро был третьим сыном Госпожи из северных покоев. Старший ее сын, исправлявший должность правителя провинции Этидзэн, Жил далеко от столицы, а второй сын пошел в монахи. Один Сабуро еще находился при своих родителях.
Долго в доме не стихала сумятица, но упущенного не вернешь. Все понемногу успокоились и легли спать.
Тем временем во дворце Нидзедоно зажгли светильники. Митиери попросил Акоги:
– Расскажи мне теперь в малейших подробностях обо всем, что случилось с вами за эти дни. Госпожа твоя многого мне не сказала…
Акоги изобразила в самых живых красках бесчеловечные поступки мачехи. Митиери слушал, думая про себя: «Какая страшная женщина! Нет ей прощения!» И жажда мести разгоралась в нем все сильнее.
– Здесь, в доме, нет людей, это плохо, – сказал он Акоги, – поищи, пожалуйста, хороших слуг. Я думал было прислать сюда служанок из дома моих родителей, но скучно видеть все те же, слишком привычные лица. А ты будешь у нас домоправительницей. Годами ты молода, но характер у тебя твердый.
Много еще отдал Митиери таких заботливых распоряжений, которые приятно было исполнять.
Ночь минула, но все в доме, избавившись наконец от забот и огорчений, беззаботно проспали до самого полудня.
В полдень Митиери отправился в Главный дворец, к своим родителям.
– Побудь возле госпожи, – приказал он меченосцу. – Я скоро вернусь.
Акоги снова написала своей тетушке:
«За последнее время у меня было столько хлопот, что я несколько дней не давала о себе знать. А сейчас я опять докучаю вам спешной просьбой. В вашем доме много красивых прислужниц. Прошу вас, выберите из их числа какую-нибудь женщину или девушку приятной наружности и пришлите мне ее на самое короткое время для услуг моим господам. Подробности при встрече. Навестите меня, я очень хочу рассказать вам обо всем».
Когда Митиери пришел в дом к своим родителям, то женщина, сватавшая за него младшую дочь тюнагона – Синокими, сказала ему:
– Прошу минутку вашего внимания. Так вот насчет того, о чем я вам недавно говорила… Родители девушки хотели бы покончить с делом еще до наступления нового года. Они просят, чтобы вы скорее написали письмо их дочери.
Мать Митиери, присутствовавшая при этом разговоре, заметила:
– Обычно просит родня жениха, а тут наоборот. Но если уж они первыми затеяли сватовство, то отказаться – значило бы нанести им смертельную обиду. И ты, мой сын, уже в таких годах, когда не подобает мужчине оставаться холостым.
– О, если вы, матушка, этого желаете, то я немедленно женюсь, – ответил, смеясь, Митиери. – Просят, чтобы я послал письмо невесте? Ну что ж, сейчас же напишу! Однако это старомодно. В наши дни не принято писать любовные письма невесте, молодые люди женятся без дальних околичностей…
Митиери прошел в свои покои и велел отвезти в Нидзедоно нее письменные принадлежности, которыми обычно Пользовался, вместе с шкафчиком для них.
«Как ты сейчас? – написал он Отикубо. – Я все время о тебе тревожусь. Мне необходимо посетить дворец императора, оттуда я поспешу прямо к тебе.
Просторны и прочны рукава
У китайской одежды моей,
Но сразу они порвутся,
Если я спрячу в их глубине
Великое счастье быть вместе с тобой…
Мы соединились навек, а я почему-то жду нашей встречи с какой-то непонятной робостью…»
Ответ Отикубо гласил:
«Скажу тебе на это:
Так долго не просыхали от слез
Рукава китайской одежды моей,
Что, верно, уже истлели.
Скажи, какое счастье теперь
Могу я спрятать в их глубине?»
Это письмо показалось Митиери очень трогательным. Акоги и меченосец чувствовали себя на новом месте Как нельзя лучше. Меченосец заботливо служил своей госпоже, предупреждая каждое ее желание.
Скоро Акоги получила весточку от своей тетки, жены правителя Идзуми.
«Не имея долго вестей от тебя, – писала тетушка, – отправила вчера нарочного в дом твоих господ. Они объявили ему, что ты убежала от них, натворив много дурных дел. Нарочного моего чуть не избили, он еле спасся бегством. Я места себе не находила от тревоги: что произошло? Но наконец пришла от тебя весть, – ты жива и здорова, – Какое счастье! Я вздохнула с облегчением. Подыскиваю для вас служительницу, достойную вашего дома. У нас гостит двоюродная сестра моего мужа, она, я думаю, вам подойдет».
Когда начало смеркаться, вернулся Митиери.
– Твои родные усиленно сватают за меня Синокими, – стал он рассказывать Отикубо. – Я скажу им, что женюсь на ней, а на самом деле пошлю вместо себя кого-нибудь другого.
– О, не делай этого! – воскликнула Отикубо. – Если ты не хочешь жениться на ней, откажись по-хорошему. Подумай, в каком она будет отчаянии, как будет упрекать тебя!
– Нет, я должен отомстить мачехе! – ответил Митиери.
– Забудь о мести! В чем виновата девушка?
– О, у тебя мягкое, отходчивое сердце. Ты не способна помнить зло, – воскликнул он. – Оттого мне так легко с тобой!
Сваха должным образом известила тюнагона, что ей удалось получить согласие жениха на скорую свадьбу. По этому поводу в доме была большая радость. Начались спешные приготовления к торжеству, и мачеха скоро пожалела, что больше нет Отикубо, которой можно было поручить какую угодно работу, и все бывало готово к сроку, как по волшебству.
«Ах, милостивый Будда, если она еще в живых, сделай так, чтобы Отикубо вернулась к нам!» – молилась в душе мачеха. А когда ее любимый зять куродо начал ворчать, что не наденет новой одежды, потому что ему не нравится, как она сшита, Госпожа из северных покоев и совсем голову потеряла. Она повсюду искала хорошую мастерицу-швею, но найти такую оказалось непросто.
