О людях, которые, взирая на миротворение глазами, озаренными светом знания, воздают хвалу зиждителю
Искандар приводит в порядок свои войска для охоты на сонмище муравьеподобных, и то стадо дивоподобных, обезумев, появляется и выстраивается напротив его войска, и из них один — разрушитель рядов — выступает впереди войска и побеждает богатырей Искандара; чинская газель, как львица, выходит на майдан и охотится за драконом. Искандар избирает ее газелью своего гарема; а пленника пленяет еще раз своей милостью, и тот вместе с побежденными им возвращается к царственному собранию
Описание тьмы ночи разлуки; дым ада несчастья по сравнению с ним — гиацинт рая радости; о трудности положения тех, чья жизнь омрачена ночью разлуки и чьи глаза не освещаются рассветом свидания
Тот счастлив, — будь в разлуке он сто лет, —
Пред кем желанной встречи вспыхнул свет.
Пусть перенес он муки ста смертей,
Но встретился с возлюбленной своей,
В той встрече — искупленье мук его,
В той встрече — вечной жизни торжество.
Пусть утром, после пира, муж любой
Порою тяготится сам собой,
Но если чашу выпьет ввечеру,
Забудет все на новом том пиру.
Разлука с другом так трудна для нас,
Что смерть любая легче во сто раз!
А миг слиянья с милой — этот миг,
Как счастье бесконечное, велик.
Но если дни разлуки тьмы темней,
То безнадежна тьма ее ночей.
О ночь разлуки! С этой грозной тьмой
Сравним лишь ужас гибели самой!
Томление разлуки — черный день,
Чья безнадежна тягостная тень.
Не будь разлуки, не было б средь нас
Роняющих, как слезы, кровь из глаз.
Там — за морем разлуки — грозный суд
Провидит он, где слезы не спасут…
Не потому ль, что розы далеки,
Тюльпаны рвут свой пурпур на куски.
И небосвод, когда б не тосковал
О солнце, туч кошму б не надевал.
И туча, разлученная с луной,
Рыдает над пустынею степной.
А перстень, что без Сулеймана он,
Хотя и талисманом наделен?
Что без души Фархада Бисутун?
Что степь, когда навек ушел Меджнун?
Гора в разлуке стоны издает,
Глухая степь ушедшего зовет.
Тоской о розе соловей спален,
Не потому ли цвета пепла он?
Он серым стал от горя, как зола:
Упала молния и сад сожгла.
Кто разлучен с любимой, только тот
И понял, как огонь разлуки жжет.
Ты у того, кто плачет, сна лишен,
Спроси — и все тебе откроет он.
Но скорбь скрывают тайную одну
Все, кто, как я, в разлуке и в плену.
Я плакать кровью сердца обречен
С тех пор, как с милой сердцу разлучен.
Пусть в этом истребляющем огне
Никто не мучится, подобно мне!
Лишь встреча может муки утишить,
Негаснущее пламя потушить.
Но стала бесконечной для меня
Разлуки нашей ночь. Дождусь ли дня?
Я так страданья книгу изучил,
Что все страданий виды различил:
С богатством разлученье — это знай —
Беда для тех, кто в бренном видит рай.
Отторженность от милых, от друзей —
Для сердца благородного больней.
Разлука с близкими, с семьей своей,
Еще ужасней, нет ее страшней.
Как пережить разлуку, коль в крови,
Коль в существе твоем — болезнь любви?
Не равны тягостью рода разлук,
Но всякая из них — источник мук.
Тягчайшая из них, когда пути
Не смог ты сердцем к Истине найти.
Все — кроме первого — рода разлук
Я испытал и стал горнилом мук.
Но человек, пускай всего лишен,
Коль сердцем тверд, не ослабеет он.
Пускай в душе предела мукам нет,
Тогда надежда свой подъемлет свет,
И мы к устам тот кубок поднесем,
Наполненный слияния вином.
Зови его напитком бытия.
Навек в нем возродится жизнь твоя.
О боже, новой жизни весть яви!
Надежду дай страдальцу Навои!
Когда, после завоевания Магриба, Искандар направлялся в Рум, народ страны Кирван пожаловался ему на притеснение яджуджей. И он, чтобы закрыть дорогу этому бедствию, строит стену; и строители, подобные ученым-геометрам, и каменщики, подобные звездочетам, шнуром наметили место стены. И литейщики, по мысли Утарида, и кузнецы, по знаку Сухейля, заливая гипс расплавленной бронзой, а известь блестящей сталью, возвели стену до небесного купола
Тот, кто событья века записал,
Так мускусом по амбре начертал:
Когда правитель Рума, скажешь ты,
Дошел до крайней западной черты —
На западе увидел племя он,
Чьей злобой род людской был изнурен.
Хан из улуса к Искандару в плен
Попал — и милость получил взамен.
Он, покорясь румийскому ярму,
Привел все племя в подданство ему.
Им Искандар сказал: «Вы все со мной,
Чтоб верность доказать, пойдете в бой,
Чтоб муравьев огромных истребить,
Мир от опасности освободить!»
«О царь! — сказало войско дикарей, —
Опора мира и вселенной всей!
Коль этих муравьев мы перебьем,
Мы — великаны — сами пропадем:
Когда мы десять суток спим подряд,
В ту пору муравьи нас сторожат.
Мы десять суток бодрствуем; потом
Мы десять суток спим глубоким сном.
В ту пору к нам враги не подойдут —
Врага любого муравьи убьют!»
В ответ им шах ни слова не сказал,
Всем муравьям помилованье дал.
Сказал: «А где из золота гора?
И где еще гора из серебра?»
Тот исполин, себя ударив в грудь,
Сказал: «О них и думать позабудь!
Нельзя пойти по этому пути,
А кто пошел — того нельзя спасти.
Отсюда, где стоим, от степи сей
До этих гор дорога — в десять дней.
Но мы их не видали никогда,
Хоть и недальний путь ведет туда.
На той дороге бедствий и вреда
Подстерегает путника беда.
Там воды смертоносные текут,
Деревья ядовитые растут.
Там, жаждой разрушенья обуян,
Свирепствует пустынный ураган.
Все на своем пути сжигает он,
Дракона в воздух подымает он.
Те, кто, минуя этот смерч, пройдут,
Без счета на дороге змей найдут.
Там кобры и очковые кишат,
И каждая хранит старинный клад.
А змей число, как старцы говорят,
Тьмы тысяч, а вернее — мириад.
И воздух напоен над степью всей
Дыханьем ядовитым этих змей.
И аспиды, чей убивает взгляд,
На том пути к сокровищам стоят.
Ты не ходи к пределам той земли,
Мы до нее и сами не дошли!»
Ответил Искандар ему: «Ты прав!
Рассказ твой необычный услыхав,
Куда хотел пойти, я не пойду,
Войска в обитель бед не поведу.
Зачем нам золото и серебро,
Когда от них беда, а не добро?
Несовместимо с нашим естеством,
Идя за золотом и серебром,
Войска в пути беспечно истребить,
Богатство жизни вечной погубить!»
За золотом и серебром в поход
Он не пошел; освободил народ.
Суровых этих диких степняков
Он защитил от рабства и оков
И отпустил их, поручив судьбе.
Но нескольких оставил при себе.
Из-за ужасного обличья их
Поставил среди избранных своих.
Когда Магриб им завоеван был,
Он взгляд опять на север обратил.
И кручи снежных гор перевалил,
И голубое море переплыл.
Пока корабль его, как колыбель,
Качали волны, чинская газель,
Чья в бедствии рука его спасла,
Кудрей арканом в плен его взяла.
Взяла его в глубоких плен утех,
Для Искандара став желанней всех.
С утра была, как кравчий, на пиру.
Зухрой ему сияла ввечеру.
Вот близ Фаранга корабли царя
Пристали, опустили якоря.
Пред ним лежала хмурая страна,
Меж западом и севером она.
Там, где зима свирепая грозна,
Разрозненные жили племена.
И приступали к шаху: «В добрый час,
Бери свой меч и заступись за нас!
Там, где порядок свой построил ты,
Судьбу людей благоустроил ты.
А мы твоей защиты лишены, У
гнетены врагом, разорены!»
А царь: «Какие к вам враги пришли,
Рассыпали вас по лицу земли?»
Ответили: «Из неизвестных стран
Они идут через страну Кирван,
Где солнце от захода до утра
Скрывается, там высится гора.
К нам из-за той горы беда идет,
Оттуда — ужас, и оттуда — гнет.
Предел вселенной, той горы хребет
Дневного солнца заслоняет свет.
В горах — ущелье; по тому пути
Нельзя сквозь горы никому пройти,
Яджуджи злобные гнездятся там,
Подобные чудовищным зверям.
Оттуда вихри бедствий к нам летят.
Их нападенье — сущий кыямат.
Видать, их породил аллах святой,
Разгневавшись на грешный род людской.
За чью вину мы — жертва мести их?
В словах не описать нечестья их!
Как дивов тьма, бесчисленны они,
Как бездны тьма, немыслимы они.
На их макушках волосы — копной,
Торчат их космы — в семь пядей длиной,
Ничем не одеваются они,
Ушами укрываются они.
Страшны их лица — желты и черны,
Их бороды, как ржавчина, красны.
У них глаза свирепых обезьян;
Их темный разум злобой обуян.
Даны еще, как печи, ноздри им, —
Они их чистят языком своим.
Они клыками, словно кабаны,
Изрыли землю нашей стороны.
Там, где яджудж, как злой кабан, пройдет,
Не то что злак, былинка не взрастет.
Самцы они иль самки, но подряд
У всех две груди длинные висят.
С тех пор, как существует этот свет,
Их сквернословию сравненья нет,
А круча той горы так высока,
Что у ее подножий — облака.
Весь тот хребет в сединах снежных глав
Зовется издревле горою Каф.
Она, подковой кругозор объяв,
Подобна начертанью буквы «каф».
Хребты заоблачные разорвав,
Теснина есть в горах, как в букве «гаф».[49]
И через узкий горный тот проход
К нам от яджуджей бедствие идет.
Из горных нор своих два раза в год
На мир яджуджи движутся в поход.
И все живое губят на пути,
Как нам спастись? Куда от них уйти?
И вот — покинули мы навсегда
Поля свои, сады и города.
Скитаемся мы по пескам степей,
Оторванные от своих корней.
Все города великой сей страны
В развалины врагом превращены.
А эти изверги зверей лютей,
Поверишь ли — они едят людей!
Овец, коров, коней — забрали все,
К себе угнали и пожрали все.
Здесь ни зерна нет в закромах пустых.
Все съели! Только смерть насытит их.
Вот все сказали мы тебе! Прости!
Народ наш можешь только ты спасти!»
Шах Искандар спросил: «Когда же тут
На вас яджуджи злобные идут?
Как вы догадываетесь о том,
Чтобы успеть уйти перед врагом?»
Ответили ему: «Два раза в год
Идет на нас народ свирепый тот.
Тогда, клубясь, как туча, пыль встает,
Зеркальный затмевая небосвод.
Пыль, омрачающая блеск небес,
Предозначает нам, что мир исчез».
И царь спросил: «Когда вы ждете их?»
Сказали: «По примеру лет былых
Жить нам в покое — месяц или два».
Запали в сердце шаха те слова.
И войску станом там он стать велел,
Стан войска валом окопать велел.
Но возроптали толпы бедняков,
Рассеянные сонмы степняков:
И молвили царю: «До коих пор
Терпеть нам это горе и позор?»
Нас от врага не можешь ты спасти…
И просим мы тебя от нас уйти!
В тот день, когда чудовища придут,
Твоих румийцев воинства падут.
Вы все погибнете! А нам тогда
В сто крат настанет худшая беда!»
Царь им ответил: «Не пугайтесь вы!
Но все же здесь не оставайтесь вы.
До нитки все забрав, что есть у вас,
Подальше откочуйте — в добрый час!
Спешите! Бог — свидетель, я не лгу, —
Надеюсь — помогу вам, как смогу!»
Ушли они… Но там остался сам
Шах Искандар, подобный небесам.
Сказал он, и к ущелью, словно львы,
Пришли мужи и выкопали рвы.
И клич он кликнул лучшим мастерам,
Прислали лучших Рум, Фаранг и Шам.
Постигших числа мира и расчет
Движенья, где река светил течет.[50]
Нет, не литейщиков, не кузнецов —
Он созвал мироздания творцов!
Чтоб мир стеною вечной защитить,
Навек дорогу бедствий преградить.
Медь, олово и сталь со всей земли
На тысячах верблюдов привезли.
Печей плавильных тысячи зажгли,
И реки огненные потекли.
А Искандар — при первом свете дня,
Встав раньше всех, садился на коня;
И объезжал подошву Кафских гор,
Стеной загородивших кругозор.
А там — скалу валили за скалой
И камень резали стальной пилой.
Но увидали, дел не завершив,
Что пыль встает, полнеба омрачив.
Яджуджи шли, — скажи, за дивом див!
Неудержим, как сель, был их порыв…
Искандар, скрыв свое войско за неприступными рвами и устроив засады, дал отпор яджуджам, выждав срок, пока не истощится сила этого племени, и, оплакав погибших воинов, приступил к завершению своего замысла
