И аль-Мамун посидел некоторое время, оглядывая комнату, потолок и стены, и затем сказал: "Угости нас чемнибудь!" И Али ибн Хишам в тот же час и минуту велел принести ему около ста кушаний из куриц, кроме прочих птиц, похлёбок, жарких и освежающих. А после аль-Мамун сказал: "Напои нас чем-нибудь, о Али!" И Али принёс им вина, выкипяченного до трети, сваренного с плодами в хорошими пряностями, в сосудах из золота, серебра и хрусталя, а принесли это вино в комнату юноши, подобные месяцам, одетые в александрийские одежды, вышитые золотом, и на груди их были повешены хрустальные фляги розовой воды с мускусом. И аль-Мамун пришёл от того, что увидел, в сильное удивление и сказал: "О Абу-ль-Хасан!" И тот подскочил к ковру и поцеловал его, а затем он встал перед халифом и сказал: "Я здесь, о повели гель правоверных!" И халиф молвил: "Дай нам услышать какиенибудь волнующие песни!" - "Слушаю и повинуюсь, о повелитель правоверных!" - ответил Али, и затем он сказал кому-то из своих приближённых: "Приведи невольницпевиц!" И тот отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" И евнух скрылся на мгновение и пришёл, и с ним было десять евнухов, которые несли десять золотых скамеечек, и они поставили их, и после этого пришли десять невольниц, подобных незакрытым лунам или цветущим садам, и на них была чёрная парча, а на головах у них были венцы из золота. И они шли, пока не сели на скамеечки, и стали они петь на разные напевы, и аль-Мамун взглянул на одну из невольниц и прельстился её изяществом и прекрасной внешностью.
"Как твоё имя, о невольница?" - спросил он. И девушка ответила: "Моё имя Саджахи, о повелитель правоверных". - "Спой нам, о Саджахи", - молвил халиф. И невольница затянула напев и произнесла такие стихи:
"Иду я, испуганный беседой с любимою,
Походкою низкого, двух львов увидавшего.
Покорность - мой меч, и сердце в страхе, влюблено? -
Страшны мне глаза врагов, глаза соглядатаев.
И к девушке я вхожу, что в неге воспитана,
Похожей на лань холмов, дитя потерявшую".
"Ты отлично спела, о невольница! - сказал халиф. - Чьи это стихи!" - "Амра ибн Мадикариба аз-Зубейдй, а песня - Мабада", - отвечала невольница. И аль Мамун, Абу-Иса и Али ибн Хишам выпили, а потом невольницы ушли, и пришли ещё десять невольниц, и на каждой из них быля шёлковые, йеменские материи, затканные золотом. И они сели на скамеечки и стали петь разные песни, и аль-Мамун посмотрел на одну из невольниц, подобную лани песков, и спросил её: "Как твоё имя, о невольница?" И невольница отвечала: "Моё имя Забия, о повелитель правоверных". - "Спой нам, о Забия", - сказал аль-Мамун. И девушка защебетала устами и произнесла такие два стиха:
"Девы вольные, что постыдного не задумали -
Как газелей в Мекке ловить их нам запретно.
За речь нежную их считают все непотребными,
Но распутничать им препятствует их вера".
О А когда она окончила свои стихи, аль-Мамун сказал ей: "Твой дар от Аллаха..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четыреста шестнадцатая ночь
Когда же настала четыреста шестнадцатая ночь, она оказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда невольница кончила декламировать, альМамун сказал ей: "Твой дар от Аллаха! Чьи это стихи?" - "Джерира, - ответила девушка, - а песня - ибн Сурейджа".
И аль-Мамун и те, кто были с ним, выпили, и невольницы ушли. А после них пришли десять других невольниц, подобных яхонтам, и на них была красная парча, шитая золотом и украшенная жемчугом и драгоценными камнями, и были они с непокрытыми головами. И они сели на скамеечки и стали петь разные песни, и аль-Мамун посмотрел на невольницу среди них, подобную дневному солнцу, и спросил её: "Как твоё имя, о невольница?" - "Моё имя Фатии, о повелитель правоверных", - отвечала она. И халиф сказал ей: "Спой нам, о Фатин". И она затянула напев и произнесла такие стихи:
"Подари мне близость - ведь время ей пришло теперь,
Достаточно разлуки уж вкусила я.
Ты тот, чей лик все прелести собрал в себе,
Но терпение я покинула, на него смотря,
Я жизнь свою истратила, любя тебя,
О, если бы за это мне любовь иметь!"
"Твой дар от Аллаха, о Фатин! Чьи это стихи?" - спросил халиф. И девушка отвечала: "Ади ибн Зейда, а песня - древняя". И аль-Мамун с Абу-Исой и Ал и ибн Хишамом выпили. Затем эти невольницы ушли, и пришли после них десять других невольниц, подобные жемчужинам, и была на них материя, шитая червонным золотом, а стан их охватывали пояса, украшенные драгоценными камнями. И невольницы сели на скамеечки и стали петь разные песни. И аль-Мамун спросил одну из невольниц, подобную ветви ивы: "Как твоё имя, о невольница?" И девушка отвечала: "Моё имя Раша, о повелитель правоверных". - "Спой нам, о Раша", - сказал халиф. И девушка затянула напев и произнесла такие стихи:
"Как ветвь, темноглазый, тоску исцелит,
Газель он напомнит, коль взглянет на нас.
Вино я пригубил" ладит его в честь,
И чашу тянул я, пока он не лёг,
Со мною на ложе проспал он тогда,
И тут я сказал: "Вот желанье моё!"
"Ты отлично спела, о девушка, - воскликнул аль-Мамун, - прибавь нам!" И невольница встала и поцеловала Землю меж рук халифа и пропела такой стих:
"Она вышла взглянуть на пир тихо-тихо,
В одеянье, пропитанном духом амбры".
И аль-Мамун пришёл от этого стиха в великий восторг, и, когда девушка увидала восторг аль-Мамуна, она стала повторять напев с этим стихом. А после этого аль-Мамун оказал: "Подведите Крылатую!" И хотел садиться и уехать, и тут поднялся Аля ибн Хишам и сказал: "О повелитель правоверных, у меня есть невольница, которую я купил за десять тысяч динаров, и она взяла все моё сердце. Я хочу показать её повелителю правоверных. Если она ему понравится и он будет ею доволен, она принадлежит ему, а нет пусть послушает её пение", - "Ко мне с нею!" - воскликнул, халиф, и вышла девушка, подобная ветви ивы, - у неё были глаза прельщающие и брови, подобные двум лукам, а на голове её был венец из червонного золота" украшенный жемчугом и драгоценными камнями, под которым была повязка и на повязке был выведен топазом такой стих:
Вот джинния, у неё есть джинн, чтоб учить её
Искусству разить сердца из лука без тетивы.
И эта невольница прошла, как блуждающая газель, и искушала она богомольного. И она шла до тех пор, пока не села на скамеечку..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четыреста семнадцатая ночь
Когда же настала четыреста семнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка прошла, как блуждающая газель, и искушала она богомольного. И она шла до тех пор, пока не села на скамеечку.
Когда аль-Мамун увидел её, он изумился её красоте и прелести, и Абу-Иса почувствовал боль в душе, и цвет его лица пожелгел и вид его изменился.
"О Абу-Иса, сказал ему аль-Мамун, - твой вид изменился". И Абу-Иса ответил: "О повелитель правоверных, это по причине болезни, которая иногда на меня нападает". - "Знал ли ты эту невольницу раньше?" - спросил это халиф. И Абу-Иса ответил: "Да, о повелитель правоверных, и разве бывает сокрыт месяц?" - "Как твоё имя, девушка?" - спросила аль-Мамун. И невольница ответила: "Моё имя Куррат-аль-Айя, о повелитель правоверных!"
"Спой нам, о Куррат-аль-Айн", - сказал халиф. И девушка пропела такие два стиха:
"Вот уехали все возлюбленные ночью,
Они тронулись с паломниками под утро,
Раскинули палатки славы вокруг шатров
И завесились занавескою парчовой".
"Твой дар от Аллаха! - сказал ей халиф. - Чьи это стихи?" И девушка ответила: "Адбиля аль-Хузаи, а песня Зарзура-младшего".
И посмотрел на неё Абу-Иса, и слезы стали душить его, и удивились ему люди, бывшие в помещении, а девушка повернулась к аль-Мамуну и сказала: "О повелитель правоверных, позволишь мне переменить слова?" - "Пой что хочешь", - отвечал ей халиф. И она затянула напев и произнесла такие стихи:
"Когда лишь угоден ты, и друг твой с тобою хорош
Открыто - так тайно будь вернее ещё в любви.
И сплетников речь ты разъясни - не случается,
Чтоб сплетник не захотел влюблённого разлучить.
Сказали: "Когда влюблённый близок к любимому,
Наскучит он, а когда далёк он - любовь пройдёт".
Лечились по-всякому, но все же нездоровы мы,
И все же жить в близости нам лучше, чем быть вдали.
Но близость домов помочь не может совсем тогда,
Когда твой возлюбленный не знает к тебе любви".
А когда она окончила эти стихи, Абу-Иса сказал: "О повелитель правоверных..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четыреста восемнадцатая ночь
Когда же настала четыреста восемнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, (когда Куррат-аль-Айн окончила эти стихи, Абу-Иса сказал: "О повелитель правоверных, выдав себя, мы находим отдых! Позволишь ли ты мне ответить ей?" - "Да, говори ей что хочешь", - ответил халиф. И Абу-Иса удержал слезы глаз и произнёс такие два стиха:
