— Мой муж дал мне много кусков шелка, чтобы сшить из них наряды. Что мне делать теперь? Все прислужницы из Сандзедоно молоды годами, ни одна не может мне помочь. Навестите меня потихоньку, матушка, мне очень хочется повидаться и с вами и с моей дочкой.
Китаноката позвала к себе Сабуро.
— Синокими зовет меня. Сегодня ночью я тайком привезу к ней ее дочь. Приготовь экипаж.
— Как вы ни прячьтесь от людских глаз, вас наверняка заметят. Не следует Синокими брать свою дочку с собой, — начал возражать Сабуро. — Когда Синокими торжественно тронется в путь как супруга наместника в сопровождении пышной свиты, ребенок будет только стеснять ее. Я слышал также, что наместник не расстается с собственной дочкой, прелестной девочкой лет десяти. Зачем на первых порах навязывать ему чужую дочь? Впрочем, посоветуйтесь с супругой Левого министра. Если она согласна, то поезжайте.
«Вот уже это лишнее», — подумала Китаноката и разразилась потоком жалоб:
— Кажется, я имею право попрощаться с моей дочкой перед долгой разлукой и без соизволения ее светлости. Не смей и шагу ступить без чужого согласия, вот до чего дошло. Бывало, я приказывала людям, а теперь мною помыкает всякий, кому не лень. Несчастная я. Родные дети, моя собственная плоть и кровь, восстают против меня.
Сабуро увидел, что Китаноката опять пришла в неистовство.
— Как вам не стыдно, матушка? Вам, кроме меня, не с кем было посоветоваться. Я и высказал свое мнение. А вы на меня так напустились… — И скорее убежал.
Китаноката день и ночь твердила о том, как она благодарна своим благодетелям, но снова дал знать себя ее необузданно вспыльчивый нрав.
Сабуро поспешил во дворец к Отикубо и сказал ей, что старуха тайком собралась к своей дочери, но, умолчав о настоящей причине задуманного посещения, добавил только:
— Матушка очень стосковалась по Синокими.
— Как же, как же, это ее любимая дочь. Пусть едет к ней поскорее.
— Но ведь наместник не приглашал к себе матушку. Удобно ли ей вдруг ни с того ни с сего явиться к нему в дом незваной?
— Это верно. Так сделай вот что. Поезжай сам в дом наместника под тем предлогом, что привез Синокими письмо от матери, и скажи ему: «Матушка моя стосковалась по Синокими. Она умоляет отпустить к ней дочь хоть на самое короткое время, чтобы проститься перед долгой разлукой. Чем ближе надвигается день отъезда, тем больше матушка горюет и плачет. Ей страшно отпускать свою дочь в далекие края. Пусть Синокими побудет с ней последние дни перед разлукой и успокоит материнское сердце». Послушай, что тебе ответит наместник, и сообразно этому поступай. Храните в тайне прошлое сестры. Когда наместник увидит маленькую дочку Синокими, не говорите ему, кто ее мать. Если же Синокими все-таки надумает взять девочку с собой в Дадзайфу, то пусть сошлется на дорожную скуку, одиночество, тоску по родным… Матушка, мол, посылает к ней эту девочку.
«Как она умна и проницательна! — подумал Сабуро. — Есть ли ей равные на свете! А матушка только злится на нее без всякой причины». Вслух он сказал:
— Прекрасный совет! Я так и сделаю.
Сабуро было не слишком приятно идти к наместнику с такой просьбой, но он пересилил себя из чувства жалости к своей матери.
К счастью, наместник как раз находился в покоях своей жены.
— У меня к вам нижайшая просьба, — начал Сабуро.
— Прошу вас, не стесняйтесь, я вас слушаю, — любезно ответил наместник.
Сабуро стал говорить так, как его научила Отикубо.
— Ах, и мне тоже хотелось бы повидаться с матушкой, — присоединила и Синокими свой голос к просьбе Сабуро. — Я уж вчера говорила мужу, как тоскую по ней.
— Но ведь тогда мне опять придется ездить к тебе. Это очень сложно и неудобно. Проще всего, если твоя матушка пожалует сюда. Здесь посторонних нет, вот разве дети… Но если дети ей помешают, можно всегда отправить их на время в другое место. Мы скоро уедем в дальние края, как же, в самом деле, тебе не повидаться с родной матерью! — сказал наместник.
Это было как раз то, чего желал Сабуро.
— Да, матушка глаз не осушает от слез!
— Везите же ее сюда скорей! Мне бы не хотелось отпускать свою жену из дому… Да еще в самый разгар дорожных сборов.
— Я тотчас же передам вашу волю матушке. — С этими словами Сабуро встал, собираясь уходить.
— Ты смотри, хорошенько попроси ее, чтоб она скорей приезжала ко мне, — сказала вслед ему Синокими.
— Постараюсь. — И Сабуро поспешил домой. Вернувшись, он увидел свою мать еще во власти гнева, со вспухшими на лбу синими жилами. Вид ее был страшен! Сабуро поторопился передать ей весь свой разговор с Отикубо.
— Дело небольшое, но теперь вы видите, почему ее так любят. Она всегда добра и отзывчива.
Китаноката обрадовалась тому, что может наконец беспрепятственно ехать к своей дочери.
— Правда, она посоветовала умно. Так ты говоришь, Синокими зовет меня? Еду, еду сейчас же!
— К чему такая поспешность? Уже поздно. Поедете завтра, — остановил ее Сабуро.
С первыми лучами солнца Китаноката стала тщательно наряжаться для парадного выезда в дом зятя. Она перебрала все свои платья, но, к ее досаде, все они показались ей недостаточно хорошими.
— Нет ли в кладовой чего-нибудь получше? — спросила она.
Но вдруг в эту самую минуту — какое счастье! — из дворца Отикубо принесли новый роскошный наряд. Для девочки тоже были присланы красивые платья.
— Это для вашей внучки. В дороге ее могут увидеть люди, — передал посланец Отикубо слова своей госпожи.
Мачеху и ту проняло до слез.
— Семерых детей я родила, но настоящую заботу о себе вижу только от падчерицы. Я так огорчалась, что внучка моя поедет в старом платье…
Под вечер два экипажа тронулись в путь.
Синокими радостно встретила мать. Рассказам конца не было. Она нашла, что дочка ее подросла за это время и очень мила в своем новом наряде.
— Я все время ломаю голову, под каким предлогом взять ее с собою, — говорила она, лаская девочку, — но боюсь сказать мужу правду…
— Вот что посоветовала госпожа супруга Левого министра, — сообщила ей Китаноката слова Отикубо. — Лучше не придумаешь. И новые платья для меня и твоей дочки тоже она подарила.
— Вот видите, какая она добрая. Не поминает прошлого. По-матерински заботится обо мне, прислала в подарок великолепный столовый прибор. Да только ли это одно… Платья для моих служанок, занавеси, ширмы. Подумайте, как мне было бы стыдно перед старыми служанками этого дома…
— Правда-правда! Смотри не обижай детей своего мужа Береги их пуще собственного детища. Если бы я не обижала свою падчерицу, не пришлось бы мне принять столько сраму на старости лет.
— Никогда не обижу их, матушка, — обещала ей Синокими.
Новый зять понравился Госпоже из северных покоев. Она нашла, что у него внушительный и благородный вид. «Сразу видно настоящего аристократа!» — думала Китаноката, принимаясь помогать своей дочери.
В доме не стихала суета. Все время приходили наниматься новые служанки. Глядя на счастье своей сестры, чувствительный Сабуро со слезами благодарности думал о том, как много сделали для его близких Митиери с женой.
Он поторопился известить своего старшего брата Кагэдзуми, который находился на службе в провинции Харима:
«Господин Левый министр выдал замуж сестру нашу Синокими. Двадцать восьмого числа этого месяца она должна отплыть на корабле в страну Цукуси вместе со своим супругом, наместником Дадзайфу. Прошу тебя устроить им почетную встречу, когда они будут плыть мимо берегов Харима».
Добрый и отзывчивый от природы Кагэдзуми очень обрадовался, узнав о счастливой перемене в судьбе своей сестры. Он поставил всех своих подчиненных на ноги, стараясь устроить наместнику наилучший прием.
Между тем дорожные сборы были в полном разгаре. Служанки из Сандзедоно попросили разрешения вернуться обратно, но Отикубо послала им строгий приказ:
— Оставайтесь в доме наместника до его отъезда. Если кто-нибудь из вас захочет, может даже ехать с ними в Цукуси.
В этом доме прислужниц не слишком обременяли обязанностями, но новые господа, по их мнению не шли ни в какое сравнение с господами Сандзедоно. «Уж если бы мы с самого начала служили наместнику, — думали они, — пришлось бы, пожалуй, последовать за ними из чувства долга но оставить своих любимых господ, оставить Сандзедоно, где нам живется, как в раю, чтобы поехать в дальний край с незнакомыми людьми, — просто безумие!» Все отказались наотрез, даже служанки, которых держали для черной работы.
Согласилась поехать только прислуга наместника, числом более тридцати человек.
Пока в доме шли такие приготовления и все ближе надвигался день отъезда, сестры Синокими собрались у нее и стали вспоминать старые дни.
Одна из них сказала, глядя на разряженных в новые платья прислужниц:
— Пожалуй, после супруги Левого министра, Синокими самая счастливая из нас.
