И гости Ала-ад-дина проводили ночь в радости и согласии, обмениваясь словами, пока не настало утро, и тогда халиф положил сто динаров под молитвенный коврик, я они попрощались с Ала-ад-дином и ушли своею дорогою.
И женщина подняла коврик и увидела под ним сто динаров и сказала своему мужу: "Возьми эти сто динаров, которые я нашла под ковриком, дервиши положили их, прежде чем уйти, и мы не знали об этом".
И Ала-ад-дин взял деньги и пошёл на рынок и купил на них мяса, и рису, и топлёного масла, и всего, что было нужно.
А на другой день он зажёг свечи и сказал своей жене: "Дервиши-то не принесли десяти тысяч динаров, которые они мне обещали. Это просто нищие".
И пока они разговаривали, дервиши вдруг постучали в ворота. И жена Ала-ад-дина сказала: "Выйди, открой им", - и Ала-ад-дин открыл ворота и, когда они вошли, спросил: "Вы принесли десять тысяч динаров, которые вы мне обещали?" - "О, ничего из них не удалось достать, - отвечали дервиши, - но не бойся дурного: если захочет Аллах великий, мы сварим тебе завтра химический состав. Прикажи твоей жене дать нам послушать музыку, от которой ободрились бы наши сердца, так как мы любим музыку".
И Зубейда сыграла им на лютне музыку, от которой Заплясала бы каменная скала, и они провели время в наслаждении, радости и веселье, рассказывая друг другу разные истории; и когда взошло утро и засияло светом и Заблистало, халиф положил под коврик сто динаров, а потом они простились с Ала-ад-дином и ушли своей дорогой.
И они продолжали ходить к нему таким образом в течение девяти вечеров, и каждый вечер халиф клал под коврик сто динаров. А когда подошёл десятый вечер, они не пришли, и причиною их отсутствия было то, что халиф послал за одним большим купцом и сказал ему:
"Приготовь мне пятьдесят тюков тканей, которые привозят из Каира..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести пятьдесят восьмая ночь
Когда же настала двести пятьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что повелитель правоверных сказал тому купцу: "Приготовь мне пятьдесят тюков материй, которые приходят из Каира, и пусть цена каждого тюка будет тысяча динаров. Напиши на каждом тюке, сколько он стоит, и пришли мне абиссинского раба".
И купец доставил все, что халиф приказал ему, и потом халиф дал рабу таз и кувшин из золота, и путевые припасы, и пятьдесят тюков, и написал письмо от имени Шамс-ад-дина, старшины купцов в Каире, отца Ала-аддина, и сказал рабу: "Возьми эти тюки и то, что есть с ними, ступай в такой-то квартал, где дом старшины купцов, и спроси, где господин Ала-ад-дин Абу-ш-Шамат; люди укажут тебе и квартал и его дом".
И раб взял тюки и то, что было с ними, как велел ему халиф, и отправился.
Вот что было с ним. Что же касается двоюродного брата женщины, то он отправился к её отцу и сказал ему: "Идём сходим к Ала-ад-дину, чтобы развести с ним дочь моего дяди"; и они вышли и пошли с ним и отправились к Ала-ад-дину.
А достигнув его дома, они увидели пятьдесят мулов и на них пятьдесят тюков тканей, и раба, сидевшего на муле, и спросили его: "Чьи это тюки?"
"Моего господина Ала-ад-дина Абу-ш-Шамата, - ответил раб. - Его отец собрал для него товары и отправил его в город Багдад, и на него напали арабы и взяли его деньги и тюки, и весть об этом дошла до его отца, и он послал меня к нему с другими тюками вместо тех, и прислал ему со мною мула, на которого нагружены пятьдесят тысяч динаров, и узел с платьем, стоящим больших денег, и соболью шубу, и золотой таз и кувшин". - "Это мой зять, и я проведу тебя к его дому", - сказал отец девушки.
А Ала-ад-дин сидел в своём доме сильно озабоченный, и вдруг постучали в ворота. "О Зубейда, - сказал Ала-аддин, - Аллах лучше знает! Поистине, твой отец прислал ко мне посланца от кади или от вали". - "Выйди и посмотри, в чем дело", - сказала Зубейда. И Ала-ад-дин спустился и открыл ворота и увидел своего тестя - старшину купцов, отца Зубейды, и абиссинского раба с коричневым лицом, приятного видом, который сидел на муле.
И раб спешился и поцеловал ему руки, и Ала-ад-дин спросил его: "Что ты хочешь?" И раб сказал: "Я раб господина Ала-ад-дина Абу-ш-Шамата, сына Шамс-ад-дина, старшины купцов в земле египетской, и его отец послал меня к нему с этим поручением", - и он подал ему письмо; и Ала-ад-дин взял его и развернул, и увидел, что в нем написано:
"О посланье, когда увидишь любимых,
Поцелуй ты сапог и пол перед ними.
Дай отсрочку, не будь ты с ними поспешен, -
Ведь и дух мой у них в руках и мой отдых."
После совершённого приветствия и привета и уважения от Шамс-ад-дина его сыну Абу-ш-Шамату. Знай, о дитя моё, что до меня дошла весть об убиении твоих людей и ограблении твоего имущества и поклажи, и я послал тебе вместо неё эти пятьдесят тюков египетских тканей, и одежду, и соболью шубу, и таз и кувшин из золота. Не бойся же беды! Деньги - выкуп за тебя, о дитя моё, и да не постигнет тебя печаль никогда. Твоей матери и родным живётся хорошо, они здоровы и благополучны и приветствуют тебя многими приветами. И дошло до меня, о дитя моё, что тебя сделали заместителем у девушки Зубейды лютнистки и наложили на тебя ей в приданое пятьдесят тысяч динаров. Эти деньги едут к тебе вместе с тюками и твоим рабом Селимом".
Окончив читать письмо, Ала-ад-дин принял тюки и, обратившись к своему тестю, сказал ему: "О мой тесть, возьми пятьдесят тысяч динаров - приданое за твою дочь Зубейду, и возьми также тюки и распоряжайся ими: прибыль будет твоя, а основные деньги верни мне". - "Нет, клянусь Аллахом, я ничего не возьму, а что до приданого твоей жены, то о нем сговорись с ней", - отвечал купец; и Ала-ад-дин поднялся, и они с тестем вошли в дом, после того как туда внесли поклажу.
И Зубейда спросила своего отца: "О батюшка, чьи это тюки?" И он отвечал ей: "Это тюки Ала-ад-дина, твоего мужа, их прислал ему его отец вместо тех тюков, которые забрали арабы, и он прислал ему пятьдесят тысяч динаров, и узел с платьем, и соболью шубу, и мула, и таз и кувшин из золота, а что касается приданого, то решать о нем предстоит тебе".
И Ала-ад-дин поднялся и, открыв сундук, дал Зубейде её приданое; и тогда юноша, её двоюродный брат, сказал: "О дядюшка, пусть Ала-ад-дин разведётся с моей женой"; но её отец ответил: "Это уже больше никак не удастся, раз власть мужа в его руках".
И юноша ушёл огорчённый и озабоченный, и слёг у себя дома, больной, и было в этом исполнение его судьбы, и он умер.
Что же касается Ала-ад-дина, то, приняв тюки, он пошёл на рынок и взял всего, что ему было нужно: кушаний, напитков и топлёного масла, и устроил пир, как и всякий вечер, и сказал Зубейде: "Посмотри на этих лгунов дервишей: они обещали нам и нарушили обещание". - "Ты сын старшины купцов, и у тебя были коротки руки для серебряной полушки, так как же быть бедным дервишам?" - сказала Зубейда; и Ала-ад-дин воскликнул: "Аллах великий избавил нас от нужды в них, но я больше не открою им ворот, когда они придут к нам!" - "Почему? - сказала Зубейда. - Ведь благо пришло к нам после их прихода, и всякую ночь они клали нам под коврик сто динаров. Мы обязательно откроем им ворота, когда они придут".
И когда свет дня угас и пришла ночь, зажгли свечи, и Ала-ад-дин сказал: "О Зубейда, начни, сыграй нам музыку". И вдруг постучали в ворота. "Встань посмотри, кто у ворот", - сказала Зубейда; и Ала-ад-дин вышел и открыл ворота и увидел дервишей. "А, добро пожаловать, лжецы, входите!", - воскликнул он; и дервиши вошли с ним, и он посадил их и принёс им скатерть с кушаньем, и они стали есть и пить, радоваться и веселиться.
А после этого они сказали ему: "О господин наш, наши сердца заняты тобою: что у тебя произошло с твоим тестем?" - "Аллах возместил нам превыше желания", - ответил Ала-ад-дин; и дервиши сказали: "Клянёмся Аллахом, мы за тебя боялись".
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести пятьдесят девятая ночь
Когда же настала двести пятьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что дервиши сказали Ала-ад-дину: "Клянёмся Аллахом, мы за тебя боялись, и нас удерживало лишь то, что у нас в руках не было денег". - "Ко мне пришла помощь от моего господа, и мой отец прислал мне пятьдесят тысяч динаров и пятьдесят тюков тканей, ценою каждый в тысячу динаров, и платье, и соболью шубу, и мула, и раба, и таз и кувшин из золота, и между мной и моим тестем наступил мир, и жена моя мне принадлежит по праву, и хвала Аллаху за все это", - ответил Ала-ад-дин.
А затем халиф поднялся, чтобы исполнить нужду, и везирь Джафар наклонился к Ала-ад-дину и сказал ему: "Соблюдай пристойность: ты находишься в присутствия повелителя правоверных". - "Что я сделал непристойного в присутствии повелителя правоверных и кто из вас повелитель правоверных?", - спросил Ала-ад-дин; и Джафар сказал: "Тот, кто разговаривал с тобой и поднялся, чтобы исполнить нужду, - повелитель правоверных, халиф Харун ар-Рашид, а я - везирь Джафар, а это - Масрур, палач мести, а это Абу-Новас аль-Хасан ибн Хани. Обдумай разумом, о Ала-ад-дин, и посмотри: на расстоянии скольких дней пути Каир от Багдада?" - "Сорока пяти дней", - ответил Ала-ад-дин; и Джафар сказал: "Твои тюки отняли у тебя только десять дней назад, так как же весть об этом достигла до твоего отца и он собрал тебе тюки, которые покрыли расстояние сорока пяти дней в эти десять дней?" - "О господин мой, откуда же это пришло ко мне?" - спросил Ала-ад-дин. "От халифа, повелителя правоверных, по причине его крайней любви к тебе", - ответил Джафар.
