Когда Иккю был в бухте Сакаи, там была гостиница для путников. В ней обитала дева веселья, которую звали «Ад». Узнав Иккю, она послала ему стихи.
8
О том, как в земле Каи велась смешная дзэнская беседа
Когда Иккю пришёл в землю Каи, кто-то из местных жителей, будучи наслышан, как легко Иккю ведёт беседы, подумал: «Надо бы самому услышать, насколько он находчив!» — подозвал мальчика-служку, случившегося поблизости, и наказал ему:
— Когда Иккю будет проходить здесь, скажи ему: «Что вы будете делать с тем настоящим, что есть?»[299] Если он что-нибудь ответит, скажи «Кацу!» и убегай!
Мальчик таких слов не знал и ему было трудно запомнить так сразу, поэтому тот человек объяснил:
— «Настоящее» пишется иероглифом «нама», сырое, а «то, что есть», «иммо», похоже на «имо», картофель, так и запоминай.
Стал он с нетерпением ждать, когда же пройдёт Иккю, и вот появился наконец преподобный, тут мальчишка выскочил и спросил:
— Что вы делаете с сырой картошкой? — а преподобный ответил:
— Можно сварить, запечь тоже неплохо…
Когда он так сказал, мальчик крикнул, как его научили:
— Кацу![300]
Преподобный тогда спросил:
— Что, сырого обожрался?
Всем, кто это видел, было очень смешно, и они поняли, как Иккю находчив.
9
О том, как Иккю отвечал на вопрос о красном рисе
Преподобный Иккю как-то пошёл к одному своему приятелю из мирян, а тому как раз принесли «сэкихан» — красный рис[301], которым он угостил Иккю. Хозяин того дома любил показать свою учёность, и сказал преподобному, ожидая немедленного ответа:
— Вот что, преподобный! Этот «сэкихан» не зря называется «рис-застава», он так просто в живот не пролезет, застрянет в груди. Не стоит безрассудно его поглощать.
Тогда Иккю, ничего не сказав, пододвинул к себе рис, руками слепил из него лепёшку и тут же съел. Хозяин бранил его на все лады:
— Что это вы, ничего не ответили, а съели! Отвечайте!
Тогда преподобный отвечал:
— Так смотрите же! Как раз потому, что услышал о «заставе», я отпечатал на нём свою руку, а с отпечатком руки[302] сколько угодно можно этого риса съесть! — И тогда хозяину пришлось признать поражение и удалиться к себе.
Иккю пододвинул к себе рис, руками слепил из него лепёшку и тут же съел.
Среди последователей Будды в миру, часто посещавших Иккю, был один, который всей душой искренне уповал на перерождение в Чистой земле будды Амиды. Поэтому он во всякий день со всех ног спешил к знаменитым монахам Восьми и Девяти школ[303], расспрашивая о возрождении в Чистой земле высшей радости.
Как-то раз он пришёл к Иккю и спросил:
— Неглубока моя вера, рождён я во тьме и заблуждениях, но стремлюсь осознать природу будды, хоть это непросто, занимаюсь всяческими практиками, поскольку искренне хочу в будущей жизни возродиться в Земле высшей радости. Поэтому я хожу к просвещённым монахам, и вот другие учителя говорят: «Край высшей радости далеко, до него сто восемь тысяч ри», а вы, преподобный, говорите: «Ад и Земля высшей радости — перед вами». Ладно бы речь шла о разнице в сотню или две сотни ри, но такое огромное различие сбивает меня с толку. Пожалуйста, сжальтесь, разъясните мне истину! — молил он, проливая слёзы.
Иккю выслушал его и отвечал:
— Вот как обстоят дела — людям, глубоко увязшим в заблуждениях, говорят, что Земля высшей радости находится в сотне десятков тысяч сотен миллионов земель отсюда, но для тех, кто обрёл просветление, она прямо перед ними. В сутре сказано: «Скрыта она недалеко»[304] — это как раз об этом.
Так он объяснил, а мирской последователь Будды снова спросил:
— Вы так хорошо всё объяснили, но всё же, как ни вглядываюсь, не могу увидеть изукрашенную семью драгоценностями Землю высшей радости[305]. Велико сострадание ваше, и хотелось бы услышать от вас ещё одно ясное толкование.
Преподобный выслушал его и сказал:
— Хорошо! Дело вот в чём: «Земля высшей радости — перед вами» — это не значит, что она имеет вид именно страны, изукрашенной семью драгоценностями. Что она такое, нельзя выразить в словах так, чтобы людям было понятно. Если люди не стараются постичь себя и достигнуть просветления, отбросив слова, то и не поймут. Постоянно упражняйся в сидячей медитации, тогда и увидишь.
— Благодарю вас! — сказал тот, вернулся домой, уничтожил постель[306], думал день и ночь, а на рассвете в спешке прибежал к преподобному и сказал, задыхаясь:
— Я нашёл Землю высшей радости, которая перед глазами! Как мне жаль всё то множество бесчисленных существ, которые заблуждаются и не знают о ней! Я достиг просветления! — говорил он, смеясь и пританцовывая от радости.
Иккю, услышав это, спросил:
— Да неужто? Ну, если раскрыл ты глаза своей души, то сомнений у тебя быть не может. И всё же, что тебе открылось?
— Вот что — эта Земля высшей радости достижима для всех, вне зависимости ни от чего, для бедных и богатых, старых и молодых, мужчин и женщин, днём и ночью!
Иккю кивнул:
— Хорошо, хорошо, вот это правильное понимание! И что же лучше всего в этой Земле высшей радости? — спросил он.
— Вот в чём суть — неважно, обладает ли еда изысканным вкусом, или это простая пища, — высшая радость в том, чтобы наедаться, хоть днём, хоть ночью! — отвечал тот с важностью, и, похоже, гордился собой. Иккю всплеснул руками и рассмеялся.
11
О том, как Иккю вёл дзэнскую беседу о сакэ, когда отшельничал в горах
Когда преподобный Иккю отшельничал в горах, один приятель, которому он позволил его навещать, заходил иногда к нему. Как-то, когда он пришёл, Иккю как раз угощался неочищенным сакэ, и этот человек сказал:
Слышал я,
Что ты в горах
Усмиряешь страсть,
Почему же ты тогда
Смело пьёшь сакэ?
Ямаи ситэ
Кокоро сумасу то
Кикицуру ни
Нигоридзакэ о ба
Ика дэ ному ран
А преподобный на это ответил:
Именно в горах
Если пить, то нужно пить
Именно сакэ —
Помогает забывать
Этот бренный мир страстей.
Ямаи ситэ
Ному бэки моно ва
Нигоридзакэ
Тотэмо укиё ни
Суму ми тэ мо наси
12
О том, как Иккю слагал стихи на тему любви и стены
Один человек, знавший о том, насколько остёр на язык Иккю, захотел сам услышать пример его находчивости, пошёл к преподобному и дал ему тему «Любовь и стена»: — Сложите, пожалуйста, японские стихи!
Ждал я тебя,
А ты не приходишь,
Спать одиноко,
Только началась любовь —
Не зря имя ей —
«быстротечность»[307].
Мажу тебя,
В одиночестве
Глиной
обмазываю,
А чтоб плетёнку
связать,
Верёвку я
приготовил.
Кими мацути
Конэба я хитори
Нуру бакари
Кои о ситатэ но
На ва
татиникэри
Потом тот человек задал ему написать китайское стихотворение на тему «Дым и любовь», а Иккю сложил:
Тонкая струйка летучего дыма
Как будто уносит печаль.
В Шести покоях пир отгремел,
Луну скрывает туман.
Простым повозкам путь закрыт
В Розовый дворец,
Красавицы благовония жгут
В надежде на встречу с любимым.
13
О том, как Иккю направлялся в Канто и по дороге беседовал с монахом-ямабуси
Когда преподобный Иккю направлялся в Канто, на ходу он наигрывал на флейте, как бывает у монахов-комусо[308].
В пути встретился ему монах-ямабуси. Увидев Иккю, он спросил:
— Что, уважаемый комусо, куда направляетесь?
— Куда ветер дует! — отвечал преподобный. Тогда ямабуси спросил:
— А когда не дует?
Иккю ответил:
— Буду сам дуть и идти.
Ямабуси смирился и умолк.
Иккю на ходу наигрывал на флейте. В пути встретился ему монах-ямабуси. Увидев Иккю, он спросил: «Что, уважаемый, куда направляетесь?» «Куда ветер дует!» — отвечал преподобный.
В Итинотани[309]
В третью луну третьего года Дзюэй
Воины Ёсицунэ сели на корабли.
Жестокую битву с войском Тайра словами не описать,
Сколько десятков тысяч погибших камнем ушли на дно.
О чайнике
Есть рот, но он слова не скажет, весь круглый,
Без привязанности он в бренном мире живёт,
Всё равно, морская вода, речная —
Из носика льётся дзэн Чжаочжоу[310].
Некто тайно установил у себя старое изваяние Фудо, а Иккю, бывавший в том доме, впервые увидев изваяние, тут же сложил:
