Автор неизвестен Древневосточная литература - Предания о дзэнском монахе Иккю по прозвищу «Безумное Облако»

Крестьяне подозвали его и попросили:

— Напишите, пожалуйста, для нас прошение!

— Ничего нет проще! А в чём дело? — тут крестьяне ему объяснили, так, мол, и так, вот какое дело.

— Слишком длинное прошение не годится. Вот вам бумага, её и передайте господину Коноэ! — и написал следующее:

Иккю отдал бумагу крестьянам, но те говорили:

— С таким прошением нам вряд ли сильно убавят подати! — а Иккю убеждал их:

— Передайте только эту бумагу! — и вернулся к себе. Крестьяне же поспорили, поговорили, а поскольку были они всего лишь мужики, пачкающиеся в земле, и среди них никто читать-писать не умел, поделать было нечего, и они передали эту бумагу хозяину, господину Коноэ. Тот прочитал и спросил:

— Кто это написал? — а крестьяне отвечали:

— Это был Иккю из Такиги.

— Ну, другого такого шутника не сыщешь! — удивлялся тот и снизил многие подати.

Крестьяне передали стихи Иккю хозяину, господину Коноэ. Тот прочитал и спросил: «Кто это написал?» — а крестьяне отвечали: «Это был Иккю из Такиги». «Ну, другого такого шутника не сыщешь!» — удивлялся хозяин и снизил многие подати.

Когда в Сэки[30] впервые сделали статую Дзидзо[31], местные жители собрались и принялись решать, кого из монахов просить об обряде «открытия глаз»[32] изваяния. Каждый говорил своё, а один из них сказал:

— Когда мы в последний раз были в столице, тамошние парни говорили: «Нынче нет монаха, что сравнялся бы с Иккю из Мурасакино!» Раз уж мы такого Дзидзо сделали, то чем просить обычного монаха — не лучше ли обратиться к преподобному Иккю?

Все заговорили: «Да, так и нужно поступить!» — и скорее поспешили в Мурасакино, что в столице.

В то время Иккю как раз был в храме. Люди из Сэки выразили ему своё почтение и рассказали в подробностях, чего хотят. Иккю изволил сказать:

— К счастью, я как раз собираюсь пойти на медитации в Канто[33], а по дороге зайду к вам и проведу обряд!

Деревенские возрадовались, бегом пустились домой и сообщили: «К нам приедет сам Иккю!» Тут поднялась суматоха, всё перевернули вверх дном, подмели дорогу, хоть там пыли и не было, сделали всё мыслимое и немыслимое[34] и высыпали его встречать. Тут в одиночестве неспешно приковылял Иккю. Жители ликовали и выражали своё почтение, а Иккю сказал:

— Ну, где ваш Дзидзо?

Ему показали Дзидзо — под балдахином, украшенного ожерельями и праздничными флажками, перед ним были сложены подношения, стояли цветы и благовония.

— Так просим же провести обряд открытия глаз! — просили Иккю жители. Толкаясь и наступая друг другу на ноги, каждый вытягивал шею в нетерпении увидеть, как же Иккю освятит статую. А Иккю вмиг подскочил к Дзидзо и помочился на него — окатил с головы до ног так, что было это подобно водопаду в Лушань![35] Помочившись от души, так, что все многочисленные подношения поплыли, сказал:

— Открытие глаз на этом окончено! — и с тем поспешил в сторону восточных земель Адзума.

Жители, увидев это, возроптали:

— Прямо зло берёт, что за кощунство — пришёл этот тощий сумасшедший монах и обмочил нашего дорогого Дзидзо! За ним! Не дайте уйти этому никчемному монаху! — и все побежали вдогонку, скрипя зубами от злости. Послушницы в миру[36] собрались и возопили:

— Что за страшное дело сотворил этот монашек Иккю! — набрали чистой воды и принялись поливать Дзидзо и отмывать его от мочи, украшали его заново и молили: «Прости нас!» Вдруг те парни, что бежали вдогонку, по дороге попадали, а те, кто отмывал мочу, затряслись, как в лихорадке, помутились рассудком и кричали в бреду: «Зачем же мы смыли освящение, сотворённое Старым наставником Поднебесной?» Все всполошились, жёны, дети и родичи потерпевших ужаснулись.

— Ох, надо догнать того наставника Иккю и просить его освятить ещё раз! — Пошли гурьбой за ним, но догнали его лишь на переправе в Кувана, где он как раз садился в лодку. В подробностях рассказали ему о том, что случилось, и он сказал:

— Как жаль, что так получилось! Но отсюда уж я возвращаться не стану, — извлёк свою набедренную повязку-ситаоби[37], которая выглядела так, как будто ей восемь сотен лет, и наказал:

— Обмотайте этим шею Дзидзо, и недуги враз исцелятся!

Жители, хоть и думали про себя: «Что за кощунство!» — но, памятуя о предшествующих чудесах, со страхом почтительно это приняли и пошли домой, в Сэки, а Иккю поспешил в Канто.

Деревенские жители вернулись домой, в страхе обмотали шею Дзидзо этой старой набедренной повязкой, как им было сказано, — и вмиг одержимость прошла! «Что за чудесное дело!» — думали они, и не решались снять этот ситаоби с шеи изваяния. А Иккю на обратном пути в столицу снова зашёл к ним, снял ситаоби с шеи статуи и прикрепил к ритуальному бубенцу-канэ[38]. С тех пор и повелось, что верёвка этих бубенцов такой же длины, что и ситаоби, — шесть сяку[39]. Как это удивительно!

Иккю подскочил к Дзидзо и помочился на него от души, так, что все многочисленные подношения поплыли, сказал: «Открытие глаз на этом окончено!» — и с тем поспешил в сторону восточных земель Адзума.

Как-то Иккю размышлял о сути причин и связей, ведущих к просветлению. Миряне и друзья каждый день приходили к нему, а ему это мешало, и он хотел избавиться от этой помехи, сказал всем: «Мне нездоровится!» — и перестал принимать кого-либо. Все о нём беспокоились и временами приходили его проведать, и за всклокоченной отросшей бородой не могли разглядеть, что с ним, а он только и говорил: «Болею я!» Тогда собрались миряне и друзья, рассудили, что это странно, и приглашали к нему известных в те времена целителей одного за другим, потом спрашивали: «Что у него за болезнь?» — а те только и отвечали: «Пульс у него хороший, и причина болезни непонятна». Как-то раз миряне и друзья собрались снова, и один из них рассудил:

— Непохоже, чтоб эта болезнь с ним случилась из-за влажности или жара. Он монах ещё молодой, может, это его недомогание душевное, оттого, что влюбился в кого-нибудь? — и все согласились: «Должно быть, так и есть! Может, сделаем так? Или эдак?» — рассуждали они, и порешили так: «Если к нему заявится много людей, он откровенничать не станет. А если заглянут к нему двое-трое тех, с кем он дружен, да поговорят по душам, назовёт он и имя. А узнаем, в кого он влюблён, тогда уж и будем решать. Не может быть, чтобы мы не могли что-нибудь придумать, если вместе возьмёмся!» — так договорились они и обрели надежду на успех. К Иккю пошли трое его друзей.

Иккю их принял, поговорили они о том о сём, и, наконец, один из них прямо спросил Иккю:

— С недавних пор пробовали вас лечить по-разному, и каждый целитель говорил, что пульс у вас хороший. Болезнь у вас необычная, — может, потому, что таите что-то на сердце? Думается, вам случилось влюбиться, или я ошибаюсь? Расскажите нам всё без утайки, а мы уж придумаем, как вам помочь!

Иккю радостно просветлел лицом:

— Что уж тут скрывать! Так и есть, недавно я влюбился, и вот теперь сохну. Как вы хорошо угадали! Что тут скажешь, совсем это на меня не похоже, но если бы вы только могли что-нибудь с этим поделать! Хоть жизнь не связана шёлковой нитью, но мысли спутываются[40], и я в смятении. Но стеснительно мне назвать её имя при вас. Я лучше напишу и отдам вам. Как выйдете за ворота, откройте и прочитайте. Если сможете что-нибудь устроить, то тем излечите меня и продлите мне жизнь, а я за это научу вас хорошему Пути! — с этими словами он юркнул в другую комнату, быстро черкнул письмо, сложил его и передал тем троим друзьям.

Друзья возрадовались: «Будьте покойны, уж мы что-нибудь придумаем!» — вышли от него и бегом устремились за ворота, сказали друг другу: «Так и оказалось, как мы думали!» — и поспешили развернуть письмо, вот как не терпелось им узнать имя возлюбленной Иккю. В письме были стихи:

Эти трое увидели, насколько они ошиблись, и всплеснули руками: