2
Как преподобный Иккю подписал картину
Один человек втайне попросил главу школы Тоса[47] написать для него картину, а тот всё никак не собирался это сделать. Истомившись ожиданием, тот человек снова пошёл в дом мастера Тоса, а мастер, хоть и не служил он отбивающим ночные часы[48], предавался дневному сну. Тот человек был в общении деликатный, да и просьба была тайная, но всё-таки кое-как растолкал он мастера, а тот сказал:
— Не выспался я. Вечером нарисую, пусть придётся хоть всю ночь просидеть! — и снова завалился спать.
— Вы говорите — вечером, но ведь сердце человеческое изменчиво, подобно стремнине реки Асука, — а если вы опять передумаете? Очень прошу вас! — говорил тот человек. Поделать было нечего, взял мастер кисть, поводил ей туда-сюда, взял щётку, быстро что-то нарисовал и вручил:
— Вот, возьмите!
«Наконец-то!» — подумал тот человек, принял картину и пошёл домой. Там развернул её, вертел и так и сяк — ничего не понятно. Вроде бы нарисована вода, а в воде — что-то круглое, не пойми что, вроде как по кругу кистью провели. Так ничего и не понял. В растерянности пошёл снова к мастеру:
— Что это? — спросил он.
— Я и сам не знаю! — отвечал тот.
«Что же мне с ней делать? Порвать, что ли?» — думал он, но было ему жалко: уж очень красиво было нарисовано, пожалуй, в трёх странах[49] лучше не найти. Прикидывал он и так и эдак, пока наконец не решил: «Вот что! Попрошу-ка преподобного Иккю сделать надпись к этой картине, да и повешу!» — и поспешил в Дайтокудзи и обратился к Иккю:
— Написал эту картину для меня мастер Тоса, а вот что это такое в воде — непонятно. А как вам кажется?
— Да уж, и правда — ни на что не похоже. Но если хотите к ней подпись — сделаю.
— Прошу вас, пожалуйста! — попросил тот человек, и Иккю написал:
«Что-то в воде. Что это за вещь, написавший мастер не знает. Хозяин тоже не знает. И я, что пишу эту подпись, тоже не знаю».
Видевшие и слышавшие о том говорили: «Вот какой прямодушный монах! Это и впрямь картина, каких больше не найти в трёх странах!» И до сих пор та картина ценится гораздо более, ведь приложил к ней руку не простой человек.
«Написал эту картину для меня мастер Тоса, а вот что это такое в воде — непонятно. А как вам кажется?» «Да уж, и правда — ни на что не похоже. Но если хотите к ней подпись — пожалуйста», — отвечал Иккю.
3
Как преподобный Иккю перечислял имена пятисот архатов
В одном храме изготовили изваяния пятисот просветлённых святых-архатов[50], и на обряд освящения собралось посмотреть великое множество знати и простонародья. После окончания службы один монах прибирал цветы и благовония, стоявшие перед архатами. Двое-трое мирян с умным видом смотрели на статуи. Все уже разошлись, и только эти подробно осматривали каждое изваяние, а потом спросили у монаха:
— Ведь каждого из этих архатов как-то звали? Интересно узнать, как их зовут — ведь господин монах наверняка знает эти имена? — А монах и знал по именам только Троих почитаемых[51], ничего тем мирянам не ответил и скрылся в келье.
Пребывавший тогда в том храме Иккю спросил:
— Что там? — и ему объяснили, в чём дело.
— Эти миряне умничают без нужды. Кто станет запоминать все эти имена, если они ни к чему не нужны? Я сам их не помню, но пойду, отвечу им.
Иккю прошёл в Зал архатов:
— Это вы тут хотите узнать имена архатов? Тогда спрашивайте о каждом из них!
— Вот этот посередине?
— Это Шакьямуни.
— А слева от него?
— Махакашьяпа.
— А справа?
— Ананда.
— А следующий?
— Намусатандо![52]
— А за ним?
— Сугиятоя!
— А дальше?
— Оракоти! — так он отвечал о каждом из архатов словами из Сурангама-сутры. Что там пять сотен архатов — он мог бы так отвечать хоть о сотне мириад архатов без запинки! А миряне всё подробно выспросили и говорили:
— Ну и память же у вас! — на что Иккю отвечал:
— Да пустяки! Когда-то заучил наизусть один-единственный свиток[53], — и удалился, посмеиваясь.
Люди поражались его находчивости. Замечательно, что он сумел ответить, когда сделать это было лучше, чем промолчать, пускай и спрашивали о вещах ненужных, которые и запомнишь, а прока от них нет. Тех, кто с умным видом задаёт глупые вопросы, могут и провести. То же можно сказать не только об именах архатов.
4
Как преподобный Иккю на Новый год ходил с черепом
Новый год, Три начала — это начало первого дня, начало месяца и начало года. Все люди Поднебесной средь Четырёх морей — и рассудительные, и легкомысленные, и те, кто в печали, и не имеющие поводов печалиться, и знатные, и простые — нет меж ними различий. И те, что пили новогоднее лекарство Ту Су[54], выглядят так, будто макнули усы в сусло, а другие, вместо того, чтоб толочь рис на лепёшки-кагамимоти[55], трамбуют улицу задницей[56], всяк празднует, как может, и вроде бы со вчера ничего не изменилось, и небо всё так же затянуто серой пеленой, но перед домами на широких улицах столицы красуются сосны[57], дома обмотаны ритуальными верёвками из соломы — знаком долголетия. Вчера до полночи стучали в ворота, непонятно зачем, все носились так, что ноги летели над землёй, а прошла лишь ночь — и всё по-другому, сердца трепещут, все забывают о том, что последний день года снова придёт, молятся о долгом веке в тысячу, десять тысяч поколений, не помышляя о том, что когда-нибудь умрут. Печалятся о десяти тысячах вещей, гонятся за славой и богатством, что подобны утренней росе, в вечернюю пору жизни отдают свою любовь детям, и так по кругу, по кругу, как муравьи бегают по венцу ступы, раз за разом повторяют одно и то же, желают друг другу века в пятьсот восемьдесят лет и семь смен цикла[58], и ни на короткий миг не появится в сердце у них осознание осенних ветров[59] этого мира. Иккю казалось всё это странным, и он думал: «Какая глупость! Они думают, будто бы цветение „утреннего лика“, что цветёт от рассвета до полудня, вечно, подобно бабочке-однодневке, воспарившей в небо в мире, где радость недолговечна, для них Новый год — это ведь лишь золотая обёртка для дерьма! Всё рассеется с дымом времён, в мгновение ока![60] Ну я им покажу!» — пошёл на кладбище, подобрал валявшийся там череп, насадил на бамбуковую палку — а время было на рассвете первого дня года — и принялся ходить по столице, в каждом доме вдруг просовывал этот череп в дверь со словами: «Поберегись! Поберегись!» Люди в суеверном ужасе захлопывали двери и ставни, и потому-то сейчас люди запирают окна и двери в первые три дня года.
Какой-то человек увидел Иккю и сказал:
— «Поберегись!» — лучше и не скажешь! Как бы ни праздновали, как бы ни украшали дом — в конце все станут такими. Но это ведь просто такой обычай — не ошибаетесь ли вы, когда суёте этот свой ужасный череп в дома, где празднуют и веселятся? — на что Иккю сказал:
— Так ведь и я о чём! Я ведь тоже в честь праздника всем показываю эту голову! Вот как вы понимаете, что такое «Благостно!»?[61] Говорят, это пошло с тех пор, как Великая богиня Аматэрасу открыла дверь Небесной пещеры, но более благостного вида, чем у этого черепа, просто не бывает! — и тут же сложил стихи[62]:
Вовсе не ужасный,
Этот череп
Великолепен!
Благостнее этой
В мире вещи нет!
Без остатков мяса
Этот череп
Красиво зияет глазницами
Настолько пустоглазой
В мире вещи нет!
Никугэнаки
Коно сярэко:бэ
Анакасико
Мэдэтакукасику
Корэёри ва наси
А после того сказал:
— Смотрите на это, люди! Вот остов с пустыми глазницами — это ваше веселье! Все об этом и без меня знают, но, прожив вчерашний день, по привычке отгораживаются завесой дня сегодняшнего. Не видно глазами, что этот мир текуч, как стремнины реки Асука[63], и хочу предостеречь людей, что не страшатся воя ветров[64]. Пока человек не становится как вот это — праздновать нечего!
И все, слышавшие это, говорили: «Надо же, какой великий мудрец!» — и не было таких, кто бы не почтил его.
Иккю пошёл на кладбище, подобрал валявшийся там череп, насадил на бамбуковую палку и принялся ходить по столице, в каждом доме он просовывал этот череп в дверь со словами: «Поберегись! Поберегись!»
5
Как преподобный Иккю читал наставление у гроба князя-даймё
В какой-то западной провинции скончался один даймё. Перед кончиной своей он говорил:
— Когда я умру, не нужно никаких буддийских церемоний. Пригласите лишь для наставления-индо дзэнского учителя Иккю, что живёт в Мурасакино. А более я ничего не желаю! — с теми словами и умер. Чтоб исполнить последнюю волю усопшего, спешно послали гонца в столицу и пригласили Иккю. Гонец как раз застал Иккю в храме.
