«О трубач, — воскликнул рыбак Халифа, — клянусь Аллахом, ты какой-то придурковатый, но, если я помогу тебе и научу тебя, из тебя выйдет великий рыбак. А теперь садись-ка на своего мула и отправляйся на рынок. Приведи сюда двух носильщиков, а я останусь стеречь рыбу; когда ты вернешься с людьми, мы погрузим рыбу на твоего мула и вместе отвезем на рынок. Там у меня есть весы, гири и все остальные необходимые нам приспособления. Мы продадим всю эту рыбу. Тебе придется только следить за весами и получать деньги, а рыбы у нас много, на двадцать динаров! Поторапливайся и поскорей приведи носильщиков», — «Слушаю и повинуюсь!» — сказал Харун ар-Рашид. Затем он оставил рыбака с рыбой и, веселый, поскакал вперед. Всю дорогу он смеялся над тем, что произошло с ним и рыбаком, и наконец прибыл к Джаафару. «О повелитель правоверных, быть может, по дороге за водой тебе встретился тенистый сад и ты зашел туда отдохнуть?» — спросил Джаафар.
Услышав слова Джаафара, Харун ар-Рашид весело рассмеялся. Тогда все люди из рода Бармекидов собрались вокруг халифа, поцеловали перед ним землю и сказали:
«О повелитель правоверных, да продлит Аллах твои радости и удалит от тебя печаль! В чем причина твоей задержки, что случилось с тобой, когда ты отправился за водой?» — «Со мной случилось веселое и забавное приключение», — воскликнул халиф. И он рассказал им, что у него было с рыбаком Халифой, о том, как тот обвинил его в том, что он украл его одежду, как взамен ее халиф отдал рыбаку свой кафтан, как рыбак обрезал полы кафтана, когда увидел, что кафтан ему велик.
«О повелитель правоверных, — воскликнул Джаафар, — заклинаю тебя Аллахом, оставайся здесь, а я сейчас же пойду и выкуплю кафтан у рыбака».
«Клянусь Аллахом, он уже укоротил мой кафтан, — сказал халиф, — но, Джаафар, я основательно потрудился у реки и выловил огромное количество рыбы, вся она лежит на берегу у моего учителя Халифы. Он сейчас стоит там и ждет, когда я вернусь с двумя рабочими и ножом для разделки рыбы. Затем мы должны отправиться вместе на рынок, продать наш улов и поделить выручку между собой», — «О повелитель правоверных, — воскликнул Джаафар, — а я приведу к вам людей, чтобы они купили вашу рыбу!» — «О Джаафар, — молвил халиф, — клянусь честью своих благородных предков, я дам по динару за каждую рыбу тому, кто купит ее у рыбака и принесет мне».
Тут же глашатай призвал воинов идти и покупать рыбу для повелителя правоверных.
Воины тотчас отправились к берегу реки, где Халифа ждал своего помощника с двумя рабочими. Воины бросались на него, словно коршуны, хватали рыбу и клали ее в златотканые платки и даже передрались между собой. «Нет сомнения, эта рыба райская», — думал Халифа. Он взял двух рыб правой рукой и двух левой, спустился к реке и стал повторять: «О Аллах, заклинаю тебя этой рыбой, пусть твой раб, трубач, мой помощник, вернется немедленно!» В это время показался воин верхом на коне, который направлялся к нему. Это был начальник всего войска, которое сопровождало халифа, он немного опоздал из-за того, что его конь по дороге остановился помочиться. Доехав до берега, начальник увидел, что рыба давно разобрана и ничего не осталось. Он оглянулся и посмотрел направо и налево и увидел рыбака, который стоял у реки с четырьмя рыбами в руках. «Эй, рыбак, подойди сюда!» — позвал его начальник. «Уходи своей дорогой по-хорошему!» — сказал ему Халифа. Тогда начальник подъехал к нему и сказал: «Дай мне этих рыб, и я заплачу за них».
«Ты что, безумный? — воскликнул рыбак Халифа. — Я не продаю эту рыбу». Тогда воин вытащил свою палицу.
«Не надо бить меня, разбойник! — сказал ему Халифа. — Хорошо, лучше расплатись деньгами, а не ударами».
Сказав это, он бросил воину рыб. Тот взял их, сунул руку в карман, чтобы расплатиться, но не нашел ни одного дирхема. «О рыбак, — сказал Халифе воин, — ты неудачливый человек, потому что, клянусь Аллахом, у меня нет сейчас ни гроша. Завтра приходи во дворец халифа и попроси, чтобы тебя провели к евнуху Сандалу; слуги приведут тебя ко мне, и я заплачу тебе то, что полагается, и ты, получив свое, уйдешь своей дорогой».
«Какой сегодня благословенный день! С самого утра видно было, что он будет благоприятный», — воскликнул Халифа.
Затем он взвалил свою сеть на плечи и двинулся в путь. Прибыв в Багдад, он направился на рынок. Увидев на рыбаке кафтан халифа, люди в недоумении глядели на него. Наконец он подошел к той части рынка, где находилась мастерская портного Харун ар-Рашида. Увидев рыбака в царском кафтане, который стоил тысячу динаров, портной спросил его: «О Халифа, откуда у тебя такой кафтан?» — «Почему ты суешь свой нос в чужие дела? — строго ответил Халифа. — Я взял его у человека, которого учил искусству рыбной ловли. Он стал моим помощником, и я простил его, не отрубил ему руку за то, что он украл мою одежду. Он отдал мне этот балахон взамен моей одежды».
Портной понял, что халиф случайно проходил мимо, когда Халифа рыбачил, пошутил с ним и подарил ему свой кафтан. Халифа отправился домой.
Вот что было с рыбаком, что же касается халифа Харун ар-Рашида, то он отправился на охоту только для того, чтобы отвлечься от невольницы Кут ал-Кулуб.
Жена халифа Зубайда была, как это бывает со всеми женщинами, страшно разгневана от ревности, когда узнала, что халиф занят только новой невольницей. Она не ела, не пила и не спала так сладко, как это было раньше, и искала удобного случая, когда халиф отлучится куда-нибудь, чтобы каким-нибудь способом избавиться от Кут ал-Кулуб. Когда Зубайда узнала, что халиф поехал на охоту, она приказала своим служанкам празднично убрать и украсить ее дворец, приготовив все для празднества, накрыть столы изысканными яствами и сладостями. На один из столов она велела поставить особенно изысканные лакомства и положить туда дурман. Потом она послала одного из своих невольников к Кут ал-Кулуб, чтобы пригласить ее в гости к госпоже Зубайде, дочери Касима, супруге повелителя правоверных, и сказать ей: «Супруга повелителя правоверных сегодня приняла лекарство и, услышав о том, что ты прекрасно поешь, хочет немного развлечься искусством». Кут ал-Кулуб ответила: «Слушаю и повинуюсь!» Затем она тотчас же встала, не зная, что ждет ее, взяла свои музыкальные инструменты и пошла за слугой. Кут ал-Кулуб вошла к госпоже Зубайде, несколько раз поцеловала перед ней землю и, почтительно поклонившись, сказала: «Мир этому высокому чертогу и его достойной владычице, наследнице Аббаса из рода пророка! Да ниспошлет тебе Аллах счастье и мир на веки веков!» Затем она встала рядом с другими служанками и слугами.
Госпожа Зубайда подняла голову и взглянула на прекрасную Кут ал-Кулуб. Она увидела ее гладкие румяные щеки, лик белее луны, сияющий лоб, скромно опущенные длинные ресницы. Лицо девушки излучало свет восходящего солнца, локоны были темнее ночи, уста источали мускус, и вся она благоухала цветами, чело Кут ал-Кулуб сияло, словно месяц, стан походил на стройный кипарис, брови изгибались, подобно луку, губы ее были подобны красным кораллам, краса наложницы халифа смущала каждого, кто глядел на нее, и был очарован всякий, кто ее видел. Слава тому, кто создал ее такой совершенной и чудесной! Она была похожа на ту, о которой говорил влюбленный поэт:
Если ты разгневаешься на меня, то я умру при всех.
Если ты будешь довольна мной, то душа
снова вернется ко мне.
Затем госпожа Зубайда молвила: «Привет тебе, добро пожаловать, о Кут ал-Кулуб! Садись, рассей нашу печаль и развлеки нас своим искусством». — «Слушаю и повинуюсь!» — ответила Кут ал-Кулуб.
Она села, протянула руку и взяла тамбурин, о котором поэты сложили такие стихи:
О ты, обладающий звонкими колечками,
от страсти изнывает мое сердце И стонет, когда ты переливаешься чарующим звоном,
Ты отнимаешь у меня израненное сердце,
Но я все стремлюсь услышать твои звуки.
Говори хоть жестокое, хоть мягкое слово,
Пой о чем хочешь — ты вселяешь радость.
Девушка долго играла на тамбурине с таким искусством, что птицы останавливались в полете, зачарованные мелодией. Затем она отложила тамбурин и взяла свирель, о которой сложены такие строки:
У нее несколько источников звука, и человек пальцами
Извлекает нужную мелодию без труда.
Восхитив всех присутствовавших своей игрой, Кут ал-Кулуб оставила свирель и взяла лютню, о которой сказано:
Свежая ветка согнулась, чтобы стать лютней
для певицы.
Чтобы она услаждала ею слух благородных
и достойных.
Искусная, она кончиками пальцев пробегает по струнам и извлекает
Приятные звуки, как будто бы у нее под руками
не струны, а уста.
Затем Кут ал-Кулуб, настроив лютню на новый лад, склонилась над ней, словно мать над ребенком, и казалось, что о ней и о ее лютне сложил поэт такие строки:
