На другой день я по своему обыкновению пошел в лавку юного продавца кофе. Молодой купец тепло приветствовал меня, а потом начал расспрашивать, почему меня не было накануне, отчего я лишил себя радости побывать в этом веселом и радостном собрании. «Впрочем, послушать о том, как веселились друзья, приятно и интересно, — сказал он, — и если ты окажешь мне милость, обрадовав мой слух рассказом о том, как ты вчера провел ночь, я порадуюсь вместе с тобой».
Я по простоте душевной, не подозревая о проделках коварного неба, выпустил из рук нить предосторожности, этот залог безопасности и душевного покоя, и рассказал ему о вчерашнем приключении, не утаив ни одной подробности. Молодой купец, слушая мой рассказ, стал меняться в лице, задумался, а потом сказал: «Ты развязал удивительно трудный узел и разорвал смертельно опасный силок. У неба в кармане много всяких хитростей и козней, а в миске небес много горьких и соленых напитков. Поэтому не следует обольщаться этим миром А теперь нам лучше вопреки проделкам судьбы открыть врата наслаждения, устроить пир, где нам не будут мешать посторонние, и выпить вдвоем. Если бы устроить этот пир в скромной лачуге твоего друга, помня нашу взаимную привязанность, то в этом не будет ничего дурного». — «С удовольствием, — ответил я, — сделаю так, как ты велишь». Я очень дорожил его дружбой и счел своим долгом принять его приглашение и повиноваться ему. Он двинулся в путь, а я пошел за ним следом. Пройдя немного, мы оказались неподалеку от тех мест, где я был накануне, и я подумал: «Если случайно придется проходить мимо того дома, то я покажу ему приют, где мне пришлось за один раз испытать и сладость, и горечь этого голубого небосвода». А друг мой, действительно, направился прямо к тому дому и вошел внутрь. Тут у меня с глаз спала пелена неведения, я понял, что по собственной глупости пустил вола на гумно своего благополучия, что по недальновидности сам ударил себя топором по ноге. Смех радости застрял у меня в горле, словно сласти во флаконе, рассудок вылетел из головы, словно ртуть над огнем, и я подумал: «Горе мне и моему уму! Я по собственной воле влез на виселицу, сам угодил в когти смерти». Но стрела судьбы уже слетела с тетивы, и я не видел пользы в том, чтобы хитрить; я уже согрешил и не видел никакого пути к спасению. Я поневоле смирился с судьбой и вошел в дом, пред которым даже пасть крокодила казалась лишь аллегорией. Я сел на краю того проклятого водоема и притворился, что рассматриваю орнаменты на ковре. От мучительных раздумий и отчаянных мыслей сердце мое раскалывалось, а голова шла кругом, я раскаивался в своих необдуманных словах, проклинал свое легкомыслие, беспечность и неосмотрительность и никого не винил в том. Ведь разумные и рассудительные мужи никому не доверяют своих тайн, не приступают ни к какому делу, не взвесив предварительно всех обстоятельств, не расследовав и не подвергнув их внимательному анализу. Поскольку мудрецы желают, чтобы дротик их слов попал в нужную цель, они сначала пускают стрелу мысли в разные стороны и лишь после этого натягивают зарубкой языка тетиву и спускают стрелу с лука речений, которая заслуживает, вне всякого сомнения, одобрение и похвалу.
Молодой купец меж тем решил, поскольку я сам признался ему во всем, проверить мои слова у жены, наказать ее как следует, а потом взяться за меня, потому он заговорил со мной вкрадчиво и ласково о том о сем, потом вдруг перешел на мое приключение и сказал: «Слава Аллаху! Из какой смертельной опасности ты выбрался с мужеством. Если я не надоел тебе и тебе нетрудно, то прошу тебя, повтори свой рассказ».
Мне ничего не оставалось, как исполнить его желание, и я повторил ему всю историю. Когда я дошел до того, как он бросил в тыкву камнем и я погрузился в воду, я проявил прозорливость, натянул поводья коня моего красноречия, пришпорил свое благоразумие и, решив сбить его со следа, сказал: «Тут я проснулся».
Разгадать я сегодня напрасно пытался свой сон,
Растолкуй его ты ведь ты. мудростью выше других.
Молодой купец изумился такому повороту и спросил: «Как это так?» — «О благородный юноша! — отвечал я. — Я хочу сказать, что все это приключилось со мной во сне, а не наяву». А этот молодой купец еще не испытал добро и зло мира и не был знаком с хитростью людей, потому он по своей простоте поверил мне и перестал сомневаться. Гнев, который бурлил в нем, улегся, и он стал угощать меня и развлекать. Когда мы окончили еду, он проводил меня немного, а потом отпустил.
Спасшись от гибели, я пошел прямо к себе домой и вознес благодарственные молитвы. Так один поворот мысли, когда я уже стоял на краю гибели, принес мне дуновение спасительного ветерка.
— Вне всякого сомнения, — закончил второй товарищ рассказ, — здравый рассудок для тех, кто жаждет блага этого мира, есть счастье, а для тех, кто стремится к наслаждению в высшем рае, он проводник.
Когда второй товарищ окончил с таким блеском свой рассказ, усладив им слух своих приятелей, настала очередь третьего спутника. Этот муж, хотя большую часть своей жизни провел, наблюдая за добром и злом нашего мира, день за днем и ночь за ночью, как-то растерялся и не смог ничего рассказать. И тогда ему пришлось тащить на спине до остановки тех двух приятелей одного за другим.
Дочь властелина той страны увидела путников, очень удивилась и велела позвать во дворец всех троих. Расспросив их обо всем, царевна обратилась к тому глупцу, который тащил других на спине:
— Эх, простодушный! Этот изменчивый и неверный игрок-мир каждый миг показывается нам в новом обличье и каждое мгновение выкидывает новую хитрость. Это вращающееся пестрое колесо судьбы не ведает ничего иного, кроме как разбивать над головами скромных обитателей земли глиняные кувшины с кознями, так что каждому достается черепок на память. Ведь ты провел большую часть жизни в схватках с судьбой, так почему же твое сердце свободно от ее клейма? Почему ты не слышал звона колокола неба? Я происхожу из царского рода, живу за семью стенами падишахского дворца, жизнь моя только начинает расцветать, как весна, но молва обо мне уже распространилась по всему свету и эхом вернулась ко мне.
Тот простодушный человек ответил царевне:
— О сладкоречивая царевна! Да не будет такого времени, чтобы на небе не раздавалась хвала тебе. Я же — скромный крестьянин, всю свою жизнь провел в поле, не зная ни коварства, ни обмана. Землепашец-небо на ниве мира сеяло для меня только бесполезные сорняки, корзина моя и не видывала яств с небесных нив. Я надеюсь, что царевна простит меня и вознесет мою голову до самых звезд рассказом о своих великих приключениях.
Владычица царства сердца благосклонно отнеслась к его просьбе и украсила свиток своего рассказа печатью красноречия.
— В то время, — начала царевна, — когда я была младенцем и не должна была еще соблюдать предписания и установления шариата, свободная, словно кипарис и лилия, когда в саду моего сердца еще не раздавались мелодии любви, я вышла однажды из дворца, затмив красотой луну на небе, увенчанная короной девственности, чтобы поиграть и порезвиться. Словно беспечный пьяный, я стала глазеть по сторонам. Вдруг я увидела юношу, лицо которого еще не знало пушка и было чисто, как лик солнца. Его вьющиеся кудри были свежи, как гиацинты. Говорил он, словно сыпал Царственные жемчуга в полу небесного письмоводителя. Когда он улыбался, это было гибелью для красавиц. Его озорные глаза выпустили в мое сердце стрелу, его безжалостные взоры похитили мое терпение. Одним словом, я стала пленницей его кудрей, преклонила колени перед знаменем властной любви и оказалась в рядах несчастных.
Прошло несколько дней, и пламя, которое полыхало у меня в сердце незаметно для посторонних, стало пробиваться наружу, и на моем челе появились приметы влюбленности. Моя няня, которая держала в своих руках ключ от моего сердца и никогда не расставалась со мной, увидев на моем челе знаки перемен, стала приставать ко мне с расспросами. Лестью и уговорами она сумела проникнуть в глубину моих помыслов и извлечь жемчужину моих надежд. Тогда она открыла врата наставлений и принялась поучать меня. «О кипарис на берегу величавого ручья! — говорила она. — Ты ведь еще молодой бутон, тебе не подобает распускаться как розе и недостойно клониться к земле, словно трава. Берегись, не уколи шипом страсти лепестков отцовской чести. Сиди неотлучно во дворце, не бегай как безумная по крышам и улицам». — «О любезная мать! — отвечала я. — Как же я послушаюсь тебя, коли безжалостная любовь устремилась в мое сердце, словно воины врага на крепость, и крепко схватила меня за ворот терпения властной рукой? Ради бога, помоги мне испить воды из родника свидания с возлюбленным». Прозорливая няня, видя мое волнение, пожалела меня, поневоле взялась помочь мне и принялась за дело с усердием и рвением.
