— Ты приложил много труда, Греттир, чтобы встретиться со мной. Но нет ничего удивительного, если наша встреча будет тебе на беду. И вот что я тебе скажу: теперь ты достиг только половины той силы и твердости духа, которые были бы тебе отпущены, если бы ты со мною не встретился. Я не могу отнять у тебя силу, которая уже при тебе. Но в моей власти сделать так, что ты никогда не станешь сильнее. Ты, правда, и теперь достаточно силен, как многим предстоит убедиться. Ты прославлен здесь своими подвигами, но отныне будут твоим уделом изгнание и тяжбы об убийствах, и едва ли не всякий твой поступок обернется тебе на беду и злосчастье. Тебя объявят вне закона, и уделом твоим станет одинокая жизнь на чужбине. Я насылаю на тебя проклятье, чтобы этот мой взгляд всегда стоял у тебя перед глазами. И тяжко тебе покажется оставаться одному, и это приведет тебя к смерти.
И только Глам сказал это, как сошла с Греттира напавшая на него слабость. Занес он теперь меч и срубил Гламу голову, и приложил ему к ляжкам26. Тут появился и хозяин: в то время, как Глам говорил, он оделся, но не посмел выйти, пока тот не был убит. Торхалль воздал хвалу Богу и очень благодарил Греттира за то, что он одолел этого нечистого духа. Потом они взялись за дело и сожгли Глама дотла. После этого они сложили золу в кожаный мешок и зарыли подальше от пастбищ и дорог. Потом они пошли домой, и было уже совсем светло. Греттир сразу лег, потому что он очень устал, а Торхалль послал за людьми с соседних хуторов. Он показывал и рассказывал, как все оно было, и те, кто слушал, сочли, что это великий подвиг. Все в один голос говорили, что по всей стране нет никого, кто бы сравнялся и силой, и мужеством, и всякою доблестью с Греттиром, сыном Асмунда.
Торхалль хорошо проводил Греттира со двора и дал ему доброго коня и подобающее платье, ибо все, что он носил прежде, изорвалось в клочья. Они расстались друзьями. Греттир поехал оттуда на хутор Гора, в Озерную Долину, и Торвальд радушно его принял и подробно расспрашивал о встрече с Гламом. Греттир рассказывает ему, что и как, говоря, что никогда еще его сила не подвергалась такому испытанию, как во время этой долгой битвы.
Торвальд просил его угомониться:
— Тогда все будет хорошо, а не то — быть беде. Греттир сказал, что он нисколько не исправился, и теперь еще менее благоразумен, чем раньше, и хуже сносит обиды. В одном переменился теперь Греттир: он стал так бояться темноты, что с наступлением ночи даже не решался один выходить. Мерещились ему тогда всякие страсти. С тех пор и стали говорить, что тому, кто все видит не так, как оно есть, Глам застилает глаза или над ним глумится[48].
Свершив это деяние, Греттир поехал к себе в Скалу и провел зиму дома.
Торбьёрн Бычья Сила давал большой осенний пир, и съехалось много народа. Это было в то самое время, как Греттир ездил на север, в Озерную Долину. Был на пиру и Торбьёрн Путешественник. О многом там было говорено. Люди с Хрутова Фьорда расспрашивали о той битве Греттира с Кормаком, что была на гряде летом. Торбьёрн Бычья Сила с похвалой отзывался о Греттире, говоря, что Кормаку пришлось бы плохо, если бы их не разняли. Тут заговорил Торбьёрн Путешественник:
— Во-первых, — сказал он, — я не видел, чтобы Греттир чем-нибудь отличился в битве. По-моему, у него и сердце-то ушло в пятки, когда мы подошли, он и не чаял, как покончить с битвой. И я что-то не видел, чтобы он пытался отомстить за работника Атли. Поэтому и нет в нем никакого мужества, если только не на его стороне сила.
Торбьёрн очень потешался, но многие ему возражали, говоря, что он зря зубоскалит и что если бы эти слова дошли до Греттира, тот бы дела так не оставил. Больше ничего на том пиру не произошло. Люди разъехались по домам. Вражда между Торбьёрном и Греттиром всю зиму не утихала, но до нападений не дошло. Ничего в ту зиму не случилось.
Ранней весной пришел из Норвегии корабль. Это было незадолго до тинга. У корабельщиков было что рассказать, и первое, что сменилась власть в Норвегии. К власти пришел теперь Олав конунг, сын Харальда, а Свейн ярл весною бежал из страны после битвы при Мысах. Много всего замечательного рассказывали они про Олава конунга, и среди прочего — что он благоволил к людям, которые чем-либо отличились, и приближал их к себе. Многие молодые мужи этому обрадовались и захотели ехать в Норвегию. И, узнав эти новости, Греттир тоже загорелся желанием отправиться в плаванье, надеясь снискать у конунга почет и славу не хуже прочих.
На берегу у Гусиной Бухты в Островном Фьорде стоял корабль. Греттир договорился с корабельщиком и стал собираться в дальний путь. Снаряжение его было невелико.
Асмунд стал теперь совсем дряхлым стариком и почти не оставлял постели. У них с Асдис был сын, еще мальчик, по имени Иллуги, очень многообещающий. Атли взялся теперь управлять всем их хозяйством и имуществом, и от этого была немалая польза, потому что он был человек дельный и предусмотрительный.
Греттир отправился на корабль. На этом самом корабле собрался ехать и Торбьёрн Путешественник, когда они еще не знали, что на нем поплывет Греттир. Многие отговаривали Торбьёрна плыть на одном корабле с Греттиром, но Торбьёрн говорил, что все равно поплывет. Он задержался со сборами и приехал на север, к Гусиной Косе, только тогда, когда корабль уже был готов к отплытию. Перед тем как Торбьёрну уехать, напала хворь на Асмунда Седоволосого, и он совсем перестал вставать с постели. Торбьёрн Путешественник приехал на берег к вечеру. Люди собрались уже ужинать и мыли руки возле своих землянок. И когда Торбьёрн ехал верхом по проходу между землянками, все здоровались с ним и спрашивали, что нового.
Он сказал, что ему, мол, нечего рассказывать, «кроме разве того, что воин Асмунд из Скалы теперь уже, верно, умер».
Многие на это ответили, что вот отошел в иной мир достойный человек, и спросили, как это случилось.
Торбьёрн отвечает:
— Незавидная выпала воину доля: он задохся, как собака, в печном дыму, но нечего о нем и жалеть: ведь он совсем выжил из ума.
Они отвечают:
— Чудно ты рассуждаешь о таком человеке. И если бы Греттир слышал, ему бы это не очень понравилось.
— Невелика беда, — сказал Торбьёрн, — и Греттиру надо выше поднимать меч, чем прошлым летом, на Гребне Хрутова Фьорда, чтобы я его боялся.
Греттир же слышал каждое слово Торбьёрна, но пока Торбьёрн болтал все это, не подавал виду, что слышит. И когда тот замолчал, Греттир сказал:
— Предсказываю тебе, Путешественник, что ты-то не умрешь в печном дыму. Может, впрочем, статься, что ты умрешь и не от старости. Слыханное ли дело, беспричинно, глумиться над человеком!
Торбьёрн сказал:
— Этим ты меня не напугаешь. И ты, сдается, был не такой задиристый, когда мы спасали тебя от людей с Каменников, бивших тебя, как скотину[49].
Греттир сказал тогда вису:
Длинный язык в беседе
Часто мужам мешает.
Пустое болтать нетрудно,
Да тяжела расплата.
Ты, Путешественник, помни:
Стражи казны[50] иные
Смертью наказаны были,
Хоть мне и меньше вредили.
Торбьёрн сказал:
— Я сейчас не ближе к смерти, чем раньше, что бы ты там ни болтал.
Греттир отвечает:
— Покуда то, что я предсказывал, не заставляло себя долго ждать, так будет и на этот раз. Защищайся, если хочешь, а то будет поздно.
Потом Греттир ударил мечом Торбьёрна. Тот выставил вперед руку, думая отвести от себя удар, но удар пришелся по руке, повыше запястья, потом меч соскочил на шею, и голова слетела с плеч. Торговые люди сказали, что он здорово рубит, совсем как конунговы люди, и они не видели большой потери в том, что убит Торбьёрн, потому что он был и вздорный, и злоязычный.
Немного погодя они вышли в море и пришли к концу лета в Норвегию, южнее Хёрдаланда. Там они узнали, что Олав конунг на севере, в Трандхейме. Греттир устроился на торговый корабль, шедший на север, потому что он хотел встретиться с конунгом.
Ториром звали одного человека, жившего на хуторе Двор в Главной Долине. Он был сыном Скегги, сына Бёдольва, а Скегги занял Бочажную Округу до Бочажного Мыса. Он был женат на Хельге, дочери Торгейра с Рыбачьего Ручья. Торир, их сын, был мореход и человек именитый. У него было два сына: одного звали Торгейр, а другого Скегги. Оба подавали большие надежды и ко времени этих событий были уже совсем взрослыми. Торир был в Норвегии в то лето, когда приехал с запада, из Англии, Олав конунг. Он вошел в большую милость к конунгу, и к Сигурду епископу тоже. Это видно, например, из того, что, построив в лесу большой торговый корабль, Торир попросил Сигурда епископа его освятить, и тот выполнил просьбу. После этого Торир уехал в Исландию и, когда ему наскучило плаванье, велел разобрать корабль, а резные доски со штевней прибить над своею входной дверью. Они долго там были и предсказывали погоду: в одной гудело к южному ветру, а в другой — к северному.
