– описание это предшествует восхвалению собственного, по-видимому, покровителя поэта. Гильем, конечно, и сам поэт (согласно куртуазным представлениям любовь и поэзия – одно): в конце романа он посылает Фламенке послание в стихах (чисто провансальский жанр, введенный трубадуром Арнаутом де Марейлем). Описание миниатюры в рукописи послания (ст. 7100 – 7112) изобличает в авторе знатока книжного дела; другой отрывок представляет знаменательную хвалу чтению, которое помогло Фламенке скрасить двухлетнее заточение, а Гильему преодолеть препятствия {ст. 4803 – 4838). Последнее утверждение -
И мог быть только книгочей
Придумщиком таких затей -
является своего рода автометаописанием самого автора, заимствовавшего мотив переодевания в священническое облачение, чтобы увидеть никогда не виденную им прежде возлюбленную – из друг ого дошедшего до нас провансальского куртуазного романа «Джауффре», а мотив подкопа, через который влюбленный проникает в башню, где его дама сидит за восемнадцатью замками, заточенная ревнивым мужем, – из старофранцузского фаблио «Рыцарь мышеловки» (этот сюжет распространен на востоке с древних времен).
Наследник блистательных трубадуров, автор владеет богатым арсеналом искусных технических средств-, стихл полны аллитераций и каламбуров, нередко рифмуются омонимы, время от времени одной и той же рифмой оперяется по четыре последовательных стиха. Упомянем столь очевидно вписывающийся в поэтику трубадуров, с характерным для нее филологическим экспериментированием, следующий прием: автор, выразительно играя слогами в словах azimans – магнит а amans – влюбленный (в нашем переводе: «магнит» и «манит») и обращаясь к их латинской этимологии, добивается неожиданного смыслового результата: любовь прочнее стали (ст. 2065 – 2110). Очарователен перенос елова в ст. 3445 – 3446, когда Гильем засыпает:
…да. с вами, дама, с ва…!» -
«Ми» не договорил.
Фламенка вспоминает произнесенное прислужником «увы» и, негодуя, каламбурит: «Готова крикнуть я:,.У, вы!"» (ст. 4131) – и затем: «Сказал он та«, чтоб я уныло, кляня судьбу свою, „у!" выла» (ст. 4201 – 4202). К сожалению, в рукописи не хватает двух листов с текстом любовного послания Гильема (вполне вероятно, что их мог вырвать случайный читатель для передачи своей даме): можно предположить, что это была кансона, демонстрировавшая изощренную поэтическую технику автора.
Вернемся в заключение к некоторым другим оценкам романа, принятым в науке, обсуждающей, в частности, вопрос его «историчности». Среди персонажей романа немало таких, которые в тон или иной степени отождествляются если не с реально существовавшими историческими лицами, то, по крайней мере, с представителями тех или иных владетельных феодальных семей. Таков сам Арчимбаут, принадлежащий к семье Бурбонов (давшей впоследствии королевскую династию), шесть последовательных представителей которых носили это имя в ту эпоху; любопытно, что в конце XII в. Гоше Вьеннский, муж Матильды Бурбонской, из ревности заточил свою жену в башню, и эта история получила скандальную известность. Точно так же многие отпрыски рода графов Неверских носили в то время имя Гильем. Все это вряд ли, однако, дает основание считать Фламенку романом «историческим», как на этом настаивал один из его исследователей [262]. Прав, скорее, другой специалист, доказывающий, что «автор как будто специально постарался свести вместе тридцать персонажей, которые, с точки зрения хронологии, ни в каком случае не могли быть собранными на турнире или в другом каком-либо месте на протяжении всего XIII столетия» [263]. Что же касается других характеристик – «роман нравов», «психологический роман», то, если последнее определение кажется нам вполне приемлемым – автор достигает большого мастерства в изображении психологии любовного переживания, которое в романе разворачивается во всей полноте своих красок – от любовного томления и ночных грез до торжества реализовавшейся страсти, – то первое может быть принято лишь с очень большими оговорками. Стихотворный средневековый куртуазный роман отнюдь не призван изображать некие реально существующие нравы – его действие развивается в пределах куртуазного универсума [264], существующего по своим собственным законам, совсем не совпадающим с житейскими. Ситуация, описанная в карнавальной песенке (ст. 3236 – 3247), когда дама, держащая в объятиях возлюбленного, велит «севшему на край кровати» мужу удалиться, может служить предельным выражением такой «нереальности», обособленности происходящего в куртуазном мире. В этом мы и склонны видеть ключ к так называемому «вольтерьянству» «Фламенки», которого, в сущности, на самом деле вовсе нет: подобно тому как романы бретонского цикла изобилуют чудесными приключениями и сказочными персоналками, в куртуазной поэзии и романе мы имеем дело с куртуазными приключениями, случающимися с куртуазными героями. Зато – и ото в огромной мере определяет совершенно особую прелесть романа – нарочитая фиктивность событий (переодевание в клирика, подкоп), которая послужила основанием наклеить на «Фламенку» еще один ярлык – романа сатирического – уравновешивается чрезвычайно выраженной в нем бытовой струей. Автор, нам кажется, с наслаждением описывает быт – от иглы, которой Гильем пришивает рукава к рубашке, и кубков, которые он дарит своему домохозяину, до блюд, какие подаются на пирах; средневековая жизнь трех сословий – замковой аристократии, духовного чина и городской буржуазии – выписана в романе с любовью и каким-то особенным вкусом к деталям и мелочам. Подобная влюбленность в быт, «вещность» вписывается в свойственную позднему средневековью более широкую перспективу видения мира, охарактеризованного Й. Хейзингой как «ощущение терпкого вкуса жизни» [265], который столь остро обнаруживает себя в сценах, изображающих празднование майских календ или слушание песни соловья Гильемом (ст. 2332 – 2353, 3308 – 3312, обе сцены, кстати, были перенесены Блоком в драму «Роза и крест»). Мы склонны воспринимать «Фламенку» во всей полноте ее богатейшей палитры, вобравшей в себя красочное многообразие эпохи – от ностальгического – и потому чуть-чуть утрированного – изображения блестящей куртуазной жизни, с ее уходящими в прошлое пирами, турнирами и немыслимей любовной интригой, – до психологического, под стать роману XIX в., проникновения во «внутреннюю жизнь» героев; от аллегорических картин, рисующих отношения между куртуазными добродетелями и пороками, – до восхитительных зарисовок будь то куртуазного, будь то буржуазного, будь то клерикального быта; роман, где, по остроумному замечанию критика, «всесильный бог любви» выражает себя как «всесильный бог деталей».
Карта Франции в начале XIII в.
Единственная рукопись «Романа о Фламенке» (название позднейшее) хранится в муниципальной библиотеке г. Каркассона во Франции. Фрагменты ее были впервые опубликованы в 1838 г. Франсуа Рейнуаром (см. примеч. 1 к нашей статье). Первое полное издание было осуществлено молодым медиевистом Полем Мейером в 1865 г. (см. примеч. 2 к нашей статье); оно снабжено параллельным переводом текста на французский язык и глоссарием. Эта публикация подверглась суровой критике, и в 1901 г. в свет вышло второе, исправленное издание, вновь, однако, раскритикованное. Обещанный второй том этого издания, который должен был содержать статью и переработанный комментарий, не был опубликован. С тех пор «Роман о Фламенке» переиздавался целиком или частями несколько раз в ряде стран Европы и в США.
Настоящий перевод выполнен по последнему изданию Ульриха Гшвинда (см. примеч. 3 к нашей статье).
«Роман о Фламенке» переводится на русский язык впервые.
Переводчик пользуется случаем, чтобы принести глубокую благодарность редактору этой книги Г. В. Степанову, а также Ю. А. Гинзбург, А. Д. Михайлову, М. Б. Мейлаху, А. А. Наринской, К. П. Полонской, Н. А. Старостиной и H. H. Тараториной, безотказно помогавшим нам при работе над нею, и г-ну У. Гшвинду, любезно приславшему свое издание «Фламенки».
Начальные листы текста (по-видимому, два или три) утрачены. Повествование начинается со слов отца Фламенки графа Ги де Немур; он обращается к своему окружению за советом, кому из женихов дочери отдать предпочтение.
…эн (также: энс, энц, н) (ст. -прованс.) – господин.
…Арчимбаутом… (сочетание ау здесь и далее читается как ау) – Арчимбаут – традиционное имя графов Бурбонских; напр., Арчимбаут VII в 1150 г. С Арчимбаутом VIII, умершим в 1218 г., угас первый дом Бурбонов.
Здесь и далее – нумерация стихов
Дарение сеньором кольца (перчатки, шнурка) было знаком феодального оммажа: тот, кто принимал дар, свидетельствовал этим о согласии исполнять подданнический долг.
