Ад. Песнь 19
…Я заглянул туда, где чернота:
Из каждой ямы ноги жертв торчали,
А тел не видно было… Нагота
Ступней меня смутила. И вначале
Я не увидел, что подошвы ног
Огнем объяты. Грешники кричали
Но закричал Вергилий:
«Даже ты Глупцов мягкосердечных не умнее…
Те грешники преступны и пусты,
И должное воздал бы их вине я!
Ты там, где состраданью места нет.
И на себя вину берешь страшнее
Иных, когда в Аду, где гибнет свет.
Я круглый ров увидел: тень за тенью
Сквозила в нем, одна другой темней.
Их цепь напоминала погребенье
Торжественное умерших людей.
Печально это шествие тянулось
И влагу высекало из очей…
Я пристальней вгляделся. Содрогнулась
Моя, от слез уставшая, душа,
Что незнакомой болью захлестнулась.
Шли тени (тут я замер, не дыша).
Так странно были свернуты их шеи —
Лицом к спине.
«Пускай он сгинет в смоляном кругу.
В тот город, где ему подобных много,
Я вновь без промедленья побегу:
Там все продажны и забыли Бога.
И лишь Бонтуро не прельщает звон
Преступной взятки… Всем другим дорога
* * *
Но мне Вергилий пояснил в ответ:
«Не бойся, сын мой! Демоны трепещут
От бешенства, но в злобе этой нет
Для нас угрозы: гнев в зрачках искрится
Лишь против тех, кому немало лет
Здесь суждено за тяжкий грех томиться…»
Подобно жабам, что глядят из тины,
Здесь грешники торчали из смолы
И вновь ныряли – нет мрачней картины!
* * *
«О человек! В Наварре я родился,
Но мой родитель негодяем был,
Развратничал и быстро разорился.
Тогда я в услуженье поступил
И вскоре из слуги преобразился
В почтенного вельможу. Полюбил
Меня король Тебальд. И вот тогда-то
В его глазах себя я погубил:
Брал взятки, был пособником разврата».
И вот наваррец, улучив мгновенье,
Чертей коварных не заставил ждать
И прыгнул в ров, чтоб избежать мученья.
* * *
«Ты будешь мой!» – всей яростью утробной.
Свистящей, лук покинувшей стреле
В кипящий ров он кинулся подобный.
Но мученик давно исчез в смоле
И выглянуть оттуда не решался,
А бес, блеснув, как молния во мгле,
Взмахнув крылами, на берег поднялся.
Я чуял близость горестной напасти.
И дыбом встали волосы мои
При мысли, что спастись – не в нашей власти.
* * *
Крылатые гонители явились…
Но и боязнь моя уже прошла.
Из пятого ущелья не решились
В погоню черти броситься.
* * *
Один из «братьев» молвил в свой черед:
«Я об уловках дьявола когда-то
В Болонье слышал толки: он народ
Обманывать привык. А дьяволята —
Исчадье лжи и хитрости – не раз
Губили мир…»
…Толпа теней растерянных блуждала.
На каждом был глубокий капюшон
Той мантии, что мне напоминала
Монаха рясу и со всех сторон
Своею пестротой и позолотой
Глаза слепила, словно отражен
Вокруг – развалин вздыбилась гряда.
И, оценив размеры разрушенья,
Мой проводник промолвил: «Не беда»,
Дальнейший путь прикинув за мгновенье.
Потом меня на руки подхватил
И, времени не тратя на сомненья,
Он, соколу подобно, воспарил.
* * *
«Без трудностей и славы нет в веках;
Проспишь свой час – и вот пропал бесследно,
Как пена волн, как ветер в облаках.
Бездействие бессмысленно и вредно.
Встань, человек, усталость отведи
И, с мужеством, которое победно
Влечет к борьбе, вослед за мной иди».
* * *
«Мои страданья знает эта яма.
Сюда бы ни за что я не попал,
Когда бы злом не промышлял упрямо.
Из ризницы сосуды я украл,
Но, совершив такое преступленье,
Из трусости я друга оболгал,
Вот он и был казнен за похищенье».
Так Ливии пустыня не кишела
Породами: здесь были: кенхр, фарей,
И амфисбена, и якул… Кипела
Жизнь ядовитых и коварных змей,
Которые в клубок ужасный свились…
И рядом с ними я толпу теней
Заметил там. Давно они лишились
Спокойствия, земной покинув гроб.
Напрасно эти грешники стремились
От змей укрыться: и гелиотроп
Им не помог бы обрести спасенье…
А эти твари жалили то в лоб,
То в спину с тихим свистом и шипеньем.
Змей шестиногий, бешенством пылая,
На первого из грешников напал
И, кольцами беднягу обвивая,
Сдавил живот и плотно горло сжал,
Зубами в щеки грешника вцепился,
К бокам тщедушным руки примотал
И, словно плющ, вокруг него обвился.
Мы не успели с другом уловить
Миг, за который дух преобразился:
Кто змей, кто грешник – трудно различить;
Они слились в одно живое тело.
Казалось, их уже ни разлучить,
Ни разорвать судьба бы не посмела.
Вот к одному скользнул, нетерпелив,
Ужасный змей и острым жалом шею
Стремглав пронзил, хвостом его обвив..
Признаюсь, я затрясся, но, бледнея,
За ловкими движеньями следил,
Не в силах отвести очей от змея.
Как только он злодейство завершил,
Как только хвост свернувшийся расправил,
Несчастный грешник свечкой зачадил,
За краткий миг его огонь расплавил
И в горстку пепла обратил.
Но вот (Все, что я видел, было против
правил)
Он вдруг опять из пепла восстает
И прежний облик снова принимает,
И вновь кривится судорогой рот.
Известно нам: так Феникс умирает.
Нахлынула, сильна и глубока.
И вновь воспоминания былого
Уже могли сорваться с языка.
Но, добродетель поприща земного —
Вергилия – не смея потерять,
Я всякий раз обуздывал их снова.
И снизошла на душу благодать…
* * *
И мне Вергилий дал такой ответ:
«Я все твои желанья одобряю,
Когда в них ничего дурного нет,
И всякий раз прилежно исполняю.
Лишь об одном прошу, чтоб ты привык
(О чем тебе опять напоминаю)
Придерживать, где нужно, свой язык».
