Он знает, брак им будет заключен,
И на коленях стали все смиренно
Его благодарить за то, что он
Решил исполнить божеский закон.
Все разошлись потом, добившись цели,
Достичь которой так они хотели.
Тогда, служителей своих призвав
И членов челяди своей придворной,
Пир подготовить им велел маркграф,
Его обставив роскошью отборной.
Все принялись охотно и проворно
Для свадьбы господина своего
Примерное готовить торжество.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Неподалеку от дворца, в котором
Приготовления к дню свадьбы шли,
Село лежало, что окинуть взором
Приятно было. От даров земли
Питались люди там, – их дни текли,
Трудом заполненные: ведь от неба
Зависел их кусок сухого хлеба.
Средь этих бедняков давно осев,
Жил человек, других беднее много.
Но знаем мы, что даже и на хлев
Порой исходит благодать от бога.
С Яниколою в хижине убогой
Жила Гризельда-дочь, красой своей
Пленявшая мужчин округи всей.
А прелестью неслыханною нрава
Она была всех девушек милей.
Ее душе чужда была отрава
Греховных помыслов, и жажду ей
Тушил не жбан в подвале, а ручей.
Желая быть примерною девицей,
Она старалась целый день трудиться.
Хотя по возрасту еще юна,
Горячею наполненное кровью
Имела сердце зрелое она,
Ходила за отцом своим с любовью
И преданностью, чуждой суесловья;
Пряла, своих овец гнала на луг, -
Работала не покладая рук.
С работы к ночи возвращаясь, травы
Она с собою приносила в дом;
Их нарубив, похлебку без приправы
Себе варила и свою потом
Стелила жесткую постель. Во всем
Отцу старалась угодить и мало
О собственной особе помышляла.
На этой бедной девушке свой взор
Не раз маркграф покоил с восхищеньем,
Когда охотиться в зеленый бор
Он проезжал, соседящий с селеньем.
И взор его не грязным вожделеньем,
Не похотью тогда горел, – о нет!
Он нежностью был подлинной согрет.
Его пленяла женственность движений
И не по возрасту серьезный взгляд,
Где суетности не было и тени.
Хоть добродетель у людей навряд
В чести, маркграф с ней встретиться был рад
И думал: «Коль придется мне жениться,
То лишь на этой я женюсь девице».
День свадьбы наступил, но невдомек
Всем было, кто невеста и супруга;
Никто недоуменья скрыть не мог
И стали все тайком шептать друг другу:
«Ужели так-таки себе подругу
Маркграф не выбрал? Неужели нас
Дурачил он, да и себя зараз?»
Однако ж драгоценные каменья
Оправить в золото был дан приказ
Маркграфом, чтобы сделать подношенье
Гризельде милой в обрученья час;
По девушке, что станом с ней как раз
Была равна, велел он сшить наряды
И приготовить все, что к свадьбе надо.
Торжественного дня зардел рассвет,
И весь дворец красой сверкал богатой,
Какой не видывал дотоле свет.
Все горницы его и все палаты
Склад роскоши являли непочатый.
Все было там в избытке, чем красна
Была Италия в те времена.
Маркграф и вместе с ним его дворяне
С супругами, – все те, которых он
На этот праздник пригласил заране, -
В путь двинулись. Маркграф был окружен
Блестящей свитой, и под лютней звон
Повел он всех в селение, где нищий
Яникола имел свое жилище.
Что для нее устроен блеск такой,
Гризельда и понятья не имела.
Она пошла к колодцу за водой,
Чтоб в этот день свободной быть от дела,
Пораньше, чем всегда. Она хотела
Полюбоваться зрелищем, узнав,
Что свадьбу празднует в тот день маркграф
«Сегодня мне б управиться скорее
С моим хозяйством, – думала она. -
Тогда с подругами взглянуть успею
На маркграфиню дома из окна.
Оттуда ведь дорога вся видна,
К дворцу ведущая, и поезд знатный
По ней пройдет сегодня, вероятно».
Когда она ступила на порог,
Маркграф к ней подошел; тотчас же в сени
Поставивши с водою котелок,
Она пред ним упала на колени
И слов его ждала; при этом тени
Предчувствий не было у ней о том,
Что совершилось через миг потом.
Улыбкою Гризельду ободряя,
Маркграф с вопросом обратился к ней:
«Где ваш отец, Гризельда дорогая?»
На что она, не вознося очей,
Как только можно тише и скромней
Ответила: «Он дома, не премину
Его привесть тотчас же к господину».
И в дом войдя, с отцом вернулась вмиг.
Маркграф, его приветив и отдельно
От прочих ставши с ним, сказал: «Старик,
Моей душой владеет безраздельно
Одна мечта, бороться с ней бесцельно:
Я полон к дочери твоей любви;
Ты нас на брак святой благослови!
Меня ты любишь и мне служишь честно, -
Давно я это знаю, с юных лет.
И с юных лет мне хорошо известно,
Что между нами разногласий нет.
Поэтому прошу, мне дай ответ
На мой вопрос и мне скажи по чести:
В тебе приветствовать могу ли тестя?»
Такая неожиданная речь
Повергла бедняка в оцепененье;
Весь задрожав, он еле мог извлечь
Слова из уст: «Мое повиновенье
Вам обеспечено, и то решенье,
Которое угодно вам принять,
Законом буду для себя считать».
«Теперь, – сказал маркграф с улыбкой ясной, -
Пойдемте в вашу горницу втроем;
А для чего, тебе должно быть ясно:
Желаю я в присутствии твоем
От дочери твоей узнать о том,
Согласна ли она мне стать женою
И послушанье соблюдать благое».
Пока меж ними там беседа шла, -
Сейчас вам расскажу, как это было, -
Сбежались жители всего села
Под окна их, и каждого дивило,
Как ласково Гризельда и как мило
С отцом держалась. Больше всех она,
Однако же, была изумлена.
Немудрено, что трепет и смущенье
Напали на Гризельду: до сих пор
Высокого такого посещенья
Ее не удостаивался двор.
Бледна как полотно и долу взор
Потупивши, она теперь сидела.
И тут маркграф, чтобы продвинуть дело,
К прелестной деве обратился так:
«Гризельда, ваш отец сказал мне ясно,
Что по сердцу ему наш с вами брак.
Надеюсь, на него и вы согласны?
Но торопить вас было бы напрасно:
Коль боязно вам сразу дать ответ,
Подумайте, – к тому помехи нет.
Но знайте, что должны вы быть готовы
Повиноваться мне во всем всегда
И не роптать, хотя бы и сурово
Я с вами обращался иногда,
Не отвечать мне «нет», скажи я «да»,
Все исполнять, не поведя и бровью,
И я вам верной отплачу любовью».
От страха вся дрожа, ему в ответ
Гризельда молвила: «Мне бесталанной,
К лицу ли честь, которой равной нет?
Но то, что любо вам, и мне желанно.
Даю обет вам ныне – постоянно
Послушной быть и в мыслях и в делах,
Отбросив даже перед смертью страх».
«Обету вашему, Гризельда, верю», -
Сказал маркграф, душой развеселясь,
И сразу же пошел с ней вместе к двери
И так сказал толпе, что собралась:
«Есть государыня теперь у вас:
Мою жену, Гризельду дорогую,
Всегда любить и жаловать прошу я».
Маркграф решил, что все свое тряпье
Гризельде сбросить пред отъездом надо,
И приказал, чтоб женщины ее,
Раздев, одели в новые наряды.
Тряпья касаться были те не рады,
Но поспешили выполнить приказ,
И засверкала дева, как алмаз.
Ей расчесавши волосы прилежно,
Они нашли уместным ей венок
На темя возложить рукою нежной.
Никто Гризельду и узнать не мог,
Она сияла с головы до ног.
Длить описание ее наряда
Не буду я, да это и не надо.
Маркграф кольцо надел на палец ей,
Нарочно принесенное из дома,
И на коне, что снега был белей,
Гризельду перевез в свои хоромы.
По всей дороге, радостью влекомый,
Бежал народ. Весь день гудел дворец.
Пока не село солнце наконец.
Рассказ продолжу. Юной маркграфине
Такая прелесть дивная дана
Была с рожденья божьей благостыней,
Что трудно было верить, что она
В крестьянском бедном доме рождена
И выросла среди домашних тварей,
А не в палатах пышных государя.
Любовь она снискала и почет
У всех кругом. Ее односельчане,
С которыми она из года в год
Встречалась и беседовала ране
На улице, в дубраве, на поляне,
Готовы были клясться, что не дочь
Она Яниколы, как день не ночь.
Хоть добродетели была отменной
Она всегда, но ныне добротой
Вдруг засияла необыкновенной
Душа ее, а все слова такой
Приобрели красноречивый строй,
Что вызывала чувство восхищенья
Она у всех людей без исключенья.
Не только в городе Салуццо, – нет,
По всей стране о ней гремела слава,
Все говорили, что от века свет
