КРИСТОФЕР МАРЛО
ВЛЮБЛЕННЫЙ ПАСТУХ — СВОЕЙ ВОЗЛЮБЛЕННОЙ
О, стань возлюбленной моей,
Живи со мной среди полей!
Всем наслаждаться будем мы,
Чем славны долы и холмы.
Увидишь ты со мной тогда,
Как пастухи пасут стада
У мелких речек, возле скал,
Где слышен птичий мадригал.
Постель из роз тебе сложу,
Букетов тысячу свяжу,
Сплету передник из травы
С узором миртовой листвы;
Тончайшей шерсти на наряд
Тебе овечки подарят;
Дам башмачки тебе зимой,
К ним — по застежке золотой;
Еще тебе я приберег
С янтарной пряжкой поясок;
Коль мило то душе твоей,
То стань возлюбленной моей.
Тебе в погожие деньки
Споют и спляшут пастушки;
Коль есть отрада в жизни сей,
То стань возлюбленной моей.
ОТВЕТ НИМФЫ ВЛЮБЛЕННОМУ ПАСТУХУ
Коль юность вечно бы цвела,
Тогда, пожалуй, я б могла
С тобою жить среди полей
И стать возлюбленной твоей.
Но в хлев погонит Хрон стада,
Когда начнутся холода,
И смолкнет Филомелы глас,
И всем настанет жалоб час.
Поля поблекнут и холмы
По приказанию зимы,
В словах весны — сладчайший мед,
А осень сердцу желчь несет.
Наряды, башмачки, цветы,
Что щедро посулил мне ты,
Порвутся, сносятся, сгниют —
В них блажь сильна, а разум худ.
С янтарной пряжкой поясок,
Что для меня ты приберег,
Не убедит меня, ей-ей,
Любезной сделаться твоей.
Не знай любовь забот и зла,
Тогда, пожалуй, я б могла
С тобой делить утехи дней
И стать возлюбленной твоей.
НАПУТСТВИЕ ДУШЕ
Шлю душу, гостью тела,
В неблагодарный путь:
Иди по свету смело,
Всегда правдива будь.
Умру я. Мне служи:
Мир обличи во лжи.
Скажи, что двор сияет —
Свечением гнилым;
Что церковь прославляет
Добро, а служит злым;
А крикнут: «Докажи!» —
Их обличи во лжи.
Скажи, что потентаты,
Владетели страны,
Любимы ради платы,
Чужим трудом сильны;
А крикнут: «Докажи!» —
Их обличи во лжи.
Скажи, что господа,
Кто правят государством,
Одним берут всегда:
Тщеславьем и коварством;
А крикнут: «Докажи!» —
Их обличи во лжи.
Скажи разгульным мотам,
Что им не след кичиться:
Хвалы своим щедротам
Хотят они добиться;
А крикнут; «Докажи!» —
Их обличи во лжи.
Скажи: закон — глумленье,
А послушанье — страх,
А время — лишь движенье,
И плоть — всего лишь прах;
А крикнут: «Докажи!» —
Их обличи во лжи.
Скажи, что честь забвенна,
Что дружба быстротечна,
Что красота мгновенна,
Что страсть недолговечна;
А крикнут: «Докажи!» —
Их обличи во лжи.
Скажи, что медицине
Уменья не хватило;
Скажи, что мудрость ныне
Совсем перемудрила;
А крикнут: «Докажи!» —
Их обличи во лжи.
Скажи, что мзде послушно
Двуличное усердье;
Скажи, что равнодушно
К страданьям милосердье;
А крикнут: «Докажи!» —
Их обличи во лжи.
Скажи, что счастье слепо,
Что нет в природе сил,
Что искренность нелепа,
Что ум позорно хил;
А крикнут: «Докажи!» —
Их обличи во лжи.
Скажи: парадны школы,
Но в них науки ложны;
Скажи: деревни голы,
А города безбожны;
А крикнут: «Докажи!» —
Их обличи во лжи.
Скажи, что разноречье
Нейдет искусству впрок,
Что сердце человечье
Давно пленил порок;
А крикнут: «Докажи!» —
Их обличи во лжи.
Когда ж в конце концов
Все скажешь без боязни —
Хоть смысл подобных слов
Заслуживает казни,—
Пусть каждый точит нож,
Но душу не убьешь!
ПРОЩАНИЕ С ДВОРОМ
Все радости прошли, как лживый сон,
Веселья дни исчерпаны до дна,
Любовь обманута, ум притуплён:
Все минет, остается скорбь одна.
Один бреду неведомой тропой,
Утехи в море унесла волна,
Дух гаснет, жизнь — в руках судьбы слепой:
Все минет, остается скорбь одна.
Как заблудившийся в чужой стране,
Зову я смерть, чтоб шла скорей она,
Уходит лето, не бывать весне:
Все минет, остается скорбь одна,—
И к цели до прихода зимних дней
Довесть меня велит забота ей.
ЭПИТАФИЯ ГРАФУ ЛЕЙСТЕРУ
Здесь погребен воитель,
Что меч не обнажал;
Здесь погребен придворный,
Что слова не держал;
Здесь погребен граф Лейстер —
В правленье был он плох,
Его боялись люди
И ненавидел бог.
* * *
Анахорет, в глуши, покинув свет,
Я жажду дни сомнений провести
Со скорбью, неподвластной бегу лет,
Где лишь любовь меня могла б найти.
Вкушая брашна тягот и забот,
Упьюсь слезами из моих очей;
В неодолимой мгле мне свет прольет
Огонь сгорающей души моей.
Печали плащ мне тело облачит,
Надежда сгубленная — посох мой,
Влеченье долгое и поздний стыд
Мне образуют жесткий одр ночной.
И пусть Отчаянье стоит у врат
И впустит Смерть, коль Страсть и Рок велят.
* * *
Пусть плоть, в стенах заточена,
Не чует ран, ей нанесенных злом,
Зато душа, свободы лишена,
Прикована к пленявшему в былом,
Лишь бледный лик унынья виден ей.
Был прежде этот каземат
Любого обиталища милей,
Но время и превратности сулят
Иного стража мне и стол иной.
Свет красоты и огнь любви меня
Живили, но сокрытому стеной
Ни пищи нет, ни света, ни огня.
Отчаянье замкнуло мне врата.
Стенам кричу — в них смерть и пустота.
* * *
Что жизнь? Комедия страстей,
А наши радости — антракты в ней.
Во чреве матери мы, как в гримерной,
Готовимся для пьесы смехотворной.
Нам небо — строгий зритель: с вышины
Ему все наши промахи видны.
В финале от жестокого светила,
Как занавес, укроет нас могила.
Так мы спешим на отдых, а потом
Всерьез, не лицедействуя, умрем.
АЗЕНКУР
Во Францию пора!
Попутные ветра
Подули нам — ура!
Война в разгаре!
Доплыли мы легко
До устья Сены, в Ко:
Привел нас далеко
Державный Гарри.
Был каждый вражий форт
Пред нами распростерт —
Кто весел был и горд,
Остался хмурым!
Ни дня без битвы нет…
Но показал рассвет
Французской рати цвет
Под Азенкуром.
Их коннетабль-нахал
Герольда к нам прислал:
Чтоб Генрих выкуп дал,
Он сразу хочет.
Но негодяям тот
Ответа не дает:
Улыбкой тьму невзгод
Врагу пророчит.
Такую речь тотчас
Завел король для нас: —
Их больше в десять раз,
Но нам не страшно.
Мы в битву поспешим,
Француза сокрушим,
Победой завершим
Бой рукопашный.
Что сам я, — молвил он,—
Доставлю им урон
Иль буду тут сражен —
Любому явно.
Я торжества добьюсь
Иль кровью обольюсь
И наземь повалюсь,
Убит бесславно.
О боже в небеси,
Ты вспомни о Креси
Итак нас вознеси,
Как предки были,
Когда наш славный дед,
Священный дав обет,
Заставил меркнуть цвет
Французских лилий».
Передовой отряд
Весть герцог Йорк был рад
Стал Генрих с ними в ряд,
Овеян славой.
И под началом тыл
У Эксетера был —
Вовсю их разъярил
Француз лукавый.
Отряд мечи рванул,
Доспехами сверкнул,
А барабанный гул
Готовил к бою.
При кличе боевом
Все дрогнуло кругом:
Вел речи с громом гром,
Труба — с трубою.
А Эрпингам-старик
Дал знак засаде вмиг —
Он духом не поник
В годах преклонных!
Чуть рой разящих стрел
Лавиной полетел —
Строй мигом поредел
Французов конных.
И стрел смертельный шквал
Французов поражал,
Как рой змеиных жал,
Теперь уж близких.
Стрелок любой стоит,
Как будто в землю врыт —
Никто ие посрамит
Сердец английских!
Бросай, ребята, лук,
Нам целить недосуг,
Теперь и силой рук
Хвалиться можно!
Немало черепов
Пробили до зубов:
У наших молодцов
Рука надежна.
Король, отрада сеч,
Подъемля острый меч,
Заставил многих лечь,
Могуч и статен.
Французов кровь на нем
Вовсю текла ручьем,
Понес его шелом
Немало вмятин.
И Глостер из ножон
Меч разом вырвал вон —
Был равен брату он
Желаньем биться,
А Кларенс был палим
Крещеньем боевым —
Немногие бы с ним
Могли сравниться!
Французов Оксфорд бил,
А Уорик чуть не плыл
В крови, что щедро лил
В разгаре дела,
А Саффолк топором
Всех поражал кругом,
И Феррерс был при нем,
И Фэнхоп смелый.
В Криспинов день святой
Был дан сей славный бой,
И взысканы судьбой
Мы в щедром даре.
О, так же нашу рать
Придется ль воспевать?
Родится ли опять
Такой же Гарри?
* * *
Прими, о дева, горестный итог
Вседневного любовного томленья,
Слезами окропленный между строк,
Овеянный тоски унылой тенью;
Печальный памятник моих скорбей,
Бессчетных вздохов жалкое жилище,
Укор судьбе и гимн любви моей,
Которой в мире не бывало чище.
Тебе как дань возжег я фимиам
С усердьем, верой, мыслями благими,
С мольбой, с надеждой завещать векам
Твое блаженное святое имя:
Его как добродетели пример
Поднимет Муза выше горних сфер.
* * *
Осиленное мраком, солнце дня
Вкусило сон, зардевшись пред закатом,
Но та, что ярче солнца для меня,
Уже в ночи лучилась ярким златом;
Кто жаждал видеть, как ревнует дол,
Когда горе неслось ее дыханье;
Кто в мире зримом слышать предпочел
Травы под дивной ножкой колыханье;
А я не смел искать блаженней див,
Чем звезды те, что глянули в зеницы
Ее очей и, солнце отразив,
Скликали херувимов в очевидцы;
Сияла ночь, и воздуха кристалл
В лучах любви восторженно блистал.
* * *
Глухая ночь, кормилица скорбей,
Подруга бед, вместилище томленья,
Зачем, смолы тягучей и черней,
Ты отдаляешь утра наступленье?
Зачем надежды ты спешишь известь
И адским замыслам даешь раздолье;
Зачем ты пробуждаешь в сердце месть
И грех берешь под сень свою соболью?
Ты — смерть сама, в тебе заключена
Могила света, радостей темница,
Да помрачатся звезды и луна,
И благовонье с неба не струится,
Затем что ты тревожишь страсть во мне,
От коей я горю в дневном огне.
* * *
Сколь многих пышных суетных особ,
Взирающих на чернь в окно кареты,
Пожрет забвенье раннее, чем гроб,
Зане в стихах красы их не воспеты.
Прими же в дар бессмертья благодать!
Сей быстрый век века лишат обличья,
И королевы станут почитать
За счастье отблеск твоего величья.
Прочтя рассказ о столь благой судьбе,
Скорбеть начнут матроны и девицы,
Что не дано им было при тебе,
Украсившей прекрасный пол, родиться.
Ты воспаришь, презрев земную ложь,
И в вечных песнях вечность обретешь.
* * *
Как часто время за года любви
Свой зыбкий облик странно изменяло,
Прямые искривляло колеи
И прихотям Фортуны потакало!
Не доверяя зренью, видел глаз
Несчастье Эссекса, покой Тирона,
Великой королевы смертный час,
Преемника восход к вершинам трона,
С Испанцем лад, с Голландией разрыв,—
Так пляшет колесо слепой Фортуны.
Но я служу любви, пока я жив,
И для служенья силы в сердце юны.
Пусть изменяют небо и земля —
Своей святыне вечно вереи я.
