55 "Все те укусы, — я ему ответил, —
Что нас стрёмят к владыке бытия,
Крепят любовь, которой дух мой светел.
58 Жизнь мирозданья, как и жизнь моя,
Смерть, что он принял, жить мне завещая,
Всё, в чём надежда верящих, как я,
61 И сказанная истина живая[1644] —
Меня из волн дурной любви спасли,
На берегу неложной утверждая.
64 И все те листья,[1645] что в саду взросли
У вечного садовника, люблю я,
Поскольку к ним его дары сошли".
67 Едва я смолк, раздался, торжествуя,
Напев сладчайший в небе: «Свят, свят, свят!»
И Беатриче вторила, ликуя.
70 Как при колючем свете сон разъят
Тем, что стремится зрительная сила
На луч, пронзающий за платом плат,[1646]
73 И зренье пробуждённому немило,
Настолько смутен он, вернувшись в быль,
Пока сознанье ум не укрепило, —
76 Так Беатриче с глаз моих всю пыль
Прочь согнала очей своих лучами,
Сиявшими на много тысяч миль;
79 Я даже стал ещё острей глазами;
И вопросил, смущённый, про того,
Кто как четвёртый свет возник пред нами.
82 И Беатриче мне: "В лучах его
Душа, всех прежде созданная,[1647] славит
Создателя и бога своего".
85 Как сень ветвей, когда её придавит
Идущий ветер, никнет, тяжела,
Потом, вознесшись, вновь листву расправит, —
88 Таков был я, пока та речь текла,
Дивясь; потом, отвагу вновь обретши
В той жажде молвить, что мне душу жгла,
91 Я начал: "Плод, единый, что, не цветши,
Был создан зрелым, праотец людей,
Дочь и сноху в любой жене нашедший,[1648]
94 Внемли мольбе усерднейшей моей,
Ответь! Вопрос ты ведаешь заране,
И я молчу, чтоб внять тебе скорей".
97 Когда зверёк накрыт обрывком ткани,
То, оболочку эту полоша,
Он выдаёт всю явь своих желаний;
100 И точно так же первая душа
Свою мне радость сквозь лучи покрова
Изобличала, благостью дыша.
103 Потом дохнула: "В нём[1649] я и без слова
Уверенней, чем ты уверен в том,
Что несомненнее всего иного.
106 Его я вижу в Зеркале святом,
Которое, все отражая строго,
Само не отражается ни в чём.
109 Ты хочешь знать, давно ль я, волей бога,
Вступил в высокий сад, где в должный миг
Тебе открылась горняя дорога,[1650]
112 Надолго ль он в глазах моих возник,
И настоящую причину гнева,
И мною изобретённый язык.
115 Знай, сын мой: не вкушение от древа,
А нарушенье воли божества
Я искупал, и искупала Ева.
118 Четыре тысячи и триста два
Возврата солнца твердь меня манила
Там, где Вергилий свыше внял слова;[1651]
121 Оно же все попутные светила
Повторно девятьсот и тридцать раз,
Пока я жил на свете, посетило.[1652]
124 Язык, который создал я, угас
Задолго до немыслимого дела
Тех, кто Немвродов исполнял приказ;[1653]
127 Плоды ума зависимы всецело
От склоннностей, а эти — от светил,
И потому не длятся без предела.
130 Естественно, чтоб смертный говорил;
Но — так иль по-другому, это надо,
Чтоб не природа, а он сам решил.
133 Пока я не сошёл к томленью Ада,
"И" в дольном мире звался Всеблагой,
В котором вечная моя отрада;
136 Потом он звался «Эль»; и так любой
Обычай смертных сам себя сменяет,
Как и листва сменяется листвой.
139 На той горе, что выше всех всплывает,
Я пробыл и святым, и несвятым
От утра и до часа, что вступает,
142 Чуть солнце сменит четверть, за шестым".[1654]
Восьмое, звёздное небо (окончание). — Вознесение в девятое небо1 «Отцу, и сыну, и святому духу» —
Повсюду — «слава!» — раздалось в Раю,
И тот напев был упоеньем слуху.
4 Взирая, я, казалось, взором пью
Улыбку мирозданья, так что зримый
И звучный хмель вливался в грудь мою.
7 О, радость! О, восторг невыразимый!
О, жизнь, где всё — любовь и всё — покой!
О, верный клад, без алчности хранимый!
10 Четыре светоча[1655] передо мной
Пылали, и, мгновенье за мгновеньем,
Представший первым[1656] силил пламень свой;
13 И стал таким, каким пред нашим зреньем
Юпитер был бы, если б Марс и он,
Став птицами, сменились опереньем.[1657]
16 Та власть, которой там распределён
Черёд и чин, благословенным светам
Велела смолкнуть, и угас их звон,
19 Когда я внял: "Что я меняюсь цветом,
Не удивляйся; внемля мой глагол,
Все переменят цвет в соборе этом.
22 Тот, кто, как вор, воссел на мой престол,[1658]
На мой престол, на мой престол, который
Пуст перед сыном божиим, возвёл
25 На кладбище моем[1659] сплошные горы
Кровавой грязи; сверженный с высот,[1660]
Любуясь этим, утешает взоры".
28 Тот цвет, которым солнечный восход
Иль час заката облака объемлет,
Внезапно охватил весь небосвод.
31 И словно женщина, чья честь не дремлет
И сердце стойко, чувствует испуг,
Когда о чьём-либо проступке внемлет,
34 Так Беатриче изменилась вдруг;
Я думаю, что небо так затмилось,
Когда Всесильный[1661] поникал средь мук.
37 Меж тем все дальше речь его стремилась,
И перемена в голосе была
Не меньшая, чем в облике явилась.
40 "Невеста божья не затем взросла
Моею кровью, кровью Лина, Клета,
Чтоб золото стяжалось без числа;
43 И только чтоб стяжать блаженство это,
Сикст, Пий, Каликст и праведный Урбан,[1662]
Стеня, пролили кровь в былые лета.
46 Не мы хотели, чтобы христиан
Преемник наш пристрастною рукою
Делил на правый и на левый стан;[1663]
49 Ни чтоб ключи, полученные мною,
Могли гербом на ратном стяге стать,
Который на крещёных поднят к бою;
52 Ни чтобы образ мой скреплял печать
Для льготных грамот, покупных и лживых,
Меня краснеть неволя и пылать!
55 В одежде пастырей-волков грызливых
На всех лугах мы видим средь ягнят.
О божий суд, восстань на нечестивых!
58 Гасконцы с каорсинцами[1664] хотят
Пить нашу кровь; о доброе начало,[1665]
В какой конечный впало ты разврат!
61 Но промысел, чья помощь Рим спасала
В великой Сципионовой борьбе,[1666]
Спасёт, я знаю, — и пора настала.
64 И ты, мой сын, сойдя к земной судьбе
Под смертным грузом, смелыми устами
Скажи о том, что я сказал тебе!"
67 Как дельный воздух мёрзлыми парами
Снежит к земле, едва лишь Козерог
К светилу дня притронется рогами,[1667]
70 Так здесь эфир себя в красу облёк,
Победные взвевая испаренья,
