БАЙКАЛА-ОЗЕРА СКАЗКИ II / 2
Составитель Н. Есипенок Рисунки Г. А. В. Траугот
Давным-давно одна бедная семья имела быка. Как-то в лесу напали на него семь волков. Бык, защищаясь, пятился, пятился и задними ногами открыл дверь сарая. Жадные волки — за ним. Дверь сарая закрылась.
На другой день бедняк, ища своего быка, увидел его следы рядом со следами семерых волков и сильно забеспокоился. Что же делать? Решил найти хотя бы кости быка. Следы привели к сараю.
Бык услышал хозяина и замычал. Обрадовался бедняк, что жив его единственный бык, открыл дверь и увидел: бык с красными глазами стоит в углу сарая, выставив вперед рога. Около него валяются на земле пять волков, а двое сидят в другом углу и зализывают раны.
На обратном пути бедняк встретился с богачом. Тот удивился:
— Откуда идешь, бедняк, со своим единственным быком? Где ты нашел столько волчьих шкур? Отдай их мне на доху!
Бедняк переступил с ноги на ногу и ответил:
— Мой бык забодал в лесу семерых волков. Если бы вы отпустили своих быков в лес, разве не нашлись бы для ваших дох даровые волчьи шкуры?
Богач впопыхах прибежал домой, приказал работникам погнать быков в лес, надев на их рога стальные наконечники. Богач хвастался: «Мои быки добудут мне волчьи шкуры. Стану еще богаче».
И правда, его быки встретились в лесу со стаей волков. Но жадный богач перестарался. Когда быки с ревом кидались на волков, те отскакивали за сосны. Пытаясь забодать хищников, быки всаживали в деревья свои рога с острыми стальными наконечниками. В это время волки бросались на них и сваливали одного за другим.
Через три дня богач направился по бычьим следам в лес. Он взял с собою работников, чтобы содрали они с волков шкуры. Приехали в лес и нашли бычьи головы, воткнутые рогами в сосны, и ноги, валяющиеся на земле.
КАК ПАСТУХ ТАРХАС ПРОУЧИЛ ХАНА-БЕЗДЕЛЬНИКА[2]
Однажды, позевывая от нечего делать, узколобый и широкозадый хан Олзой оповестил своих подданных:
— Кто соврет так, чтобы я не поверил, — тому чайную чашку золота!
Первый пожаловал придворный пекарь Маласхай:
— Великий, у моего деда есть длинный шест. По ночам мой баабай[3] размешивает этим шестом звезды на небе, как я в пекарне размешиваю тесто в квашне…
— Удивил! — прищурился хитрый хан. — У моего баабая-хана был такой длинный чубук у трубки, что он прикуривал не от костра, а от самого солнца. Можешь проваливать!
Пожаловал ханский министр Сокто, похвастал:
— Повелитель, мой отец, запасясь навсегда водой, выкопал в горах ручей и принес его в бурдюке к своей юрте. И тут пил.
— Хи-хи! — заблеял по-козьи Олзой, — а мой отец привез на тысяче тэмэнов[4] вот это озеро, что возле дворца… Проваливай!
Явился придворный портной Шагдур:
— Хан-отец, сегодня ночью так гремел гром, что распоролся шов у неба. Я сразу же схватил иглу, нитку-жилку и поставил заплату в десять верст длиной и пять шириной…
Бездельник Олзой усмехнулся — вранье портного понравилось, показалось забавным, но тут же хитрющий толстяк нашелся:
— Зашил, толкуешь, небо? Но зашил ты его худо — видишь, с утра сквозь дыру моросит дождь. Топай от меня на своих дырявых унтах. Сначала, хвастун, унты свои зашей, а потом берись за починку вечного неба!
Под конец прибыл пастух Тархас. Он подъехал ко дворцу на телеге, на которой гремела пустая бочка.
Хан удивился:
— Пастух Тархас, что за бочку ты приволок ко мне и почему она пустая?
— Приехал, великодородный, за долгом.
— Кто же тебе должен?
— Ты, многотяжкий, ты…
— Я? Тебе? Первый раз слышу!
— Ты, великожирный, забыл разве? Ты должен мне бочку золота.
Хан Олзой захрюкал от злости:
— Врешь, пастух! Брешешь, собака!
Но не смутился дотошный пастух Тархас:
— Великопузый хан! Так, значит, ты не веришь тому, что я говорю?
— Конечно, нет!
— Тогда, великосальный, как ты обещал всенародно, давай мне чайную чашку золота.
— Ах, да! — спохватился хан. — Верю, верю. Ты, уважаемый, сказал правду…
— Тогда, если я сказал правду, верни, великобрюхий, мне долг — бочку золота.
Рассвирепел узколобый и широкозадый Олзой. Припер его простой, дотошный пастух, как говорят, к стенке. Но делать нечего. Кругом народ стоит, смотрит, слышит разговор, усмехается. Толстяк-бездельник забил отбой. Лучше уж отдать чашку, но не бочку золота…
— Ладно, пастух. Четхур[5] с тобой. Я верю в то, что ты, забоди тебя бык, соврал… Верю.
И под громкий смех улусников Олзой-хан отдал смекалистому пастуху чайную чашку золота.
Ехал цыган. Заезжат в одну деревню, стучит в дом — никто не отвечат. Он в другой дом стучит — никто не отвечат. Чё тако? Всю деревню обошел, никого в избах нету.
На краю деревни маленька избушка стояла, цыган в нее зашел. Видит: на печке старик со старухой сидят, от страха дрожат, скукурючились. Цыган спрашиват:
— Вы чё на печке сидите? Где народ?
Они ему отвечают:
— Наповадился к нам черт и всех людей сожрал. Теперь наша очередь. Велел поправляться, а то больно сухи да стары. Скоро ись прилетит. Тебя тоже съест.
И точно. В этот момент в аккурат черт залетат. Увидел цыгана и говорит:
— Я тебя съем!
— Погоди, — отвечат цыган. — Давай-ка лучше поспоримся: кто кого победит, тот того и съест.
— Ладно, — согласился черт.
Вот начали спорить. Черт забират камень в лапу и давай давить изо всей силы. Давил, давил — камень в песок измял.
Цыган виду не подает, держится так это. Тут у бабки на печке миска с творогом стояла. Он забират в кулак этот творог и давай тоже жать. Жиманул — вода сквозь пальцы побежала, сыворотка.
— Вот как, паря, надо давить, — говорит. — А то у тебя кого — песок. Надо чтобы сок выгнать.
Черт молчит, давай уже оглядываться. Потом говорит:
— Знаешь чё, давай ты будешь мой старший брат, а я — младший.
— Давай.
Вышли из избы и пошли вместе по дороге. Идут, идут, видят: пасутся быки. Черт подскочил к одному, за хвост схватил и шкуру с него сдернул, с быка-то. Шкуру сдернул, кишки выкинул, мясо разделал. Говорит цыгану:
— Ташши, брат, полну шкуру воды из колодца!
Цыган шкуру забрал, пошел к колодцу, взял лопату и давай сруб окапывать. А черт ждал, ждал его, не дождался. Побежал к цыгану. Тот колодец окапывает.
— Ты чё делашь?
— Колодец выкапываю. Маленько подкопаю, сгребу и весь тебе принесу!
— Да ты чё, паря, нам куды столь воды-то? Взял шкуру, опустил в колодец, полную воды набрал и унес к костру. Костер уже прогорел.
— Вали, — говорит цыгану, — по дрова.
Тот пошел, веревку взял с собой. Пришел в лес и давай лесины обвязывать. Черт ждал, ждал, не стерпел, опять бежит, ревет:
— Тебя за смертью отправлять! Кого ты там делашь?
— Лес обвязываю, счас тебе весь его и припру!
— Не надо! Ты чё? — Сам одну сухостоину выворотил и уташшил. Цыган следом пришел. Поели, чаю попили. Черт быка почти что один умял. Посидели.
Цыган говорит:
— Пошли ко мне в гости?
— Пошли.
Идут. К костру подходят, а навстречу ребятишки, бегут, кричат:
Папка идэ,
Черта ведэ —
Мы его съедэ!
Черт испугался и удрал. Дескать, с цыганом свяжешься — проку не будет!
Давно это было. Я тогда еще и отца с матерью не знал. А с дедом мы были одногодками.
Дружно с ним жили. Да и что нам ссориться — делить-то нечего. Зато работы у нас по горло: то дурака валяем, то весь день баклуши бьем.
Бывало, пойдем с дедом на рыбалку, сядем на речку, забросим удочки на берег и только успеваем дергать. Наловим рыбы целый ворох, разложим песок на костре и давай его на рыбе жарить. Наедимся до отвала, даже отвалиться нельзя. А ведь сами знаете, рыба воду любит, вот и пьешь с утра до вечера.
Дед пил, пил и живую рыбину проглотил. Помнится, это таймень был. Большущий такой. А у деда в животе воды, что в море. Махнул таймень хвостом и потащил деда вниз да по речке. Только волны шипят да ветер у деда в ушах свистит — на берегу слышно.
Что бы с ним сталось, если б не дедова теща!
Она за водой на речку ходила. Зачерпнула в воде прорубь да и вытащила в ведре деда.
Пришла она домой, а в печке щи выкипают. Стала бабка воду доливать и выплеснула в котел моего деда. От жары он рот разинул, дух перевести не может. Тут и рыбине невмоготу стало. Заметалась она в животе у деда да и выскочила в открытый рот. Чуть бабку не захлестнула.
