Александр Коротич - Сказания о Гора-Рыбе. Допотопные хроники

Долго кричали на берегу, наконец договорились до того, чтобы заслать ходоков к управляющему Севостьянову — пусть скажет он в глаза, как быть людям? Ещё решили про это самому Прокофию Демидову письмо написать. Среди поселян грамотных не нашлось, зато у Чернышовых обнаружился знакомый невьянский студент, который мог такое письмо составить.

Не дожидаясь вечера, отправили Игната Чернышова на подводе в Невьянск, а ходоки, староста Прохор Вяткин, Сергей Егоров да старуха Орлова, на вёслах вниз по Нейве на разговор к управляющему Евлампию Севостьянову двинулись. Первый раз они рядом с заводской стройкой очутились, поэтому язык проглотили от удивления, когда лодка носом упёрлась в высоченную стену, что над рекой поднялась. Это и была та самая злосчастная плотина верх-нейвинская.

«Эй, вы, там! Разворачивайте своё корыто и гребите отсюда, пока вас заслонкой не прихлопнуло!», — услышали ходоки грозный окрик с верхотуры.

«Хорошо, что нам не пришлось долго искать тебя, Евлампий Степаныч! — закричал в ответ Прохор Вяткин. — Мы пришли к тебе с поклоном от береговых жителей Таватуя, чтобы спросить: что делать нам, когда ты плотину запрёшь и вода в рост пойдёт? Предупредит ли нас кто загодя? Даст ли кто нам взамен потопленным хозяйствам нашим деньги али помощь какую?».

Заскрипел зубами управляющий, только того никто того скрипа кроме инженера Мюллера не слышал: «Проклятье! И так-то к срокам стройка не поспевает, а тут новая заноза — заливные поселенцы!».

А вниз крикнул: «Ступайте к своим и скажите, что на сборы у них четырнадцать дней есть. А что до компенсации, то я вашу просьбу самому Порфирию Акинфиевичу сегодня же передам — он всё решит в лучшем виде!».

Тут бабка Орлова не выдержала, голос подала: «Наслышаны мы про доброту твою, Севостьянов! На всякий случай знай — мы своё письмо написали Демидову. Если что не так, ты перед ним отвечать будешь!»

Закончились переговоры, развернулась лодка и пошла обратно к Таватую.

Налилось кровью лицо управляющего, а вслед ходокам такая брань полетела, что едва плотина не рухнула. «Чтобы какая-то срань кержацкая мне, Евлампию Севостьянову, палки в колёса заводские совала? Ну уж нет! Нахлебаются они у меня ещё водицы! В контору!».

Бегом бежал за ним инженер Мюллер до самых дверей конторы, так что запыхался да едва чертежи не растерял. Вызвал Севостьянов к себе писаря и приказал, чтобы тот брал лошадь и немедля скакал в Екатеринбург к Демидову.

«Ты секретаря его Ивана Парамонова знаешь?» — «Как не знать, Лампий Степаныч! Знаю преотлично!», — кивал писарь заикаясь со страху. «Должен ты в почте секретарской найти письмо от таватуйских поселенцев и сделать так, чтобы он исчезло. Что хочешь с ним сделай, хоть сожги, хоть съешь его, хоть в задницу себе запихай, только чтобы оно к Демидову на стол не попало. Понял?!». — «Так точно, Лампий Степаныч, понял!».

Хлопнула дверь за писарем, а управляющий к инженеру повернулся. «Ну что, Мюллер, готова наша плотина, говоришь?». Глядит на него в упор, а в глазах тёмных молнии сверкают, да так, что инженеру не по себе сделалось.

«Как и сказано было, Евлампий Степанович, вчера механизм проверили — всё в порядке, хоть сейчас запирай». — «Так иди сейчас и запирай». — прошипел управляющий. «Не понимаю я вас, Евлампий Степанович, у нас по плану перекрытие реки только через две недели должно произойти». — «А тебе понимать не надо, ты делай, что я говорю — целее будешь. А я предупрежу урядника, чтобы у плотины двойной наряд для охраны выставил. Только учти, Мюллер, соплей я не потерплю! Вы, столичные барышни, за вольнодумные идеи мать родную продадите. Но я не таков! Это мой завод, и худо будет всякому кто у него на пути встанет!».

«Но вы же сами…», — попытался возразить инженер, — «Запирай!», — рявкнул управляющий. Бледный, походкой неверной вышел инженер Мюллер из конторы. Рассеянно оглядел он кричные печи, домну и нехорошее предчувствие захолодило в груди. Над окрестными лесами повисла мёртвая тишина. Не горланили лягушки в соседнем болоте, не кричала выпь, не резали воздух чайки, высматривая рыбу в реке. Исчезли даже стаи комаров, досаждавшие каждый вечер. Инженеру Мюллеру стало страшно.

«Запирай плотину!», — скомандовал он, и могучие колёса заскрипели, навсегда перекрывая путь некогда вольной речке Нейве.

А Катюшка-то Фролова в тот вечер всё по пятам за старостой ходила, на всех сходках поодаль стояла да в оба уха разговоры слушала про переговоры с управляющим Севостьяновым. Слышала она и про четырнадцать дней на переселение, и слышала как береговые поссорились. Кто говорил, что надо уходить немедля, мол управляющий — гадюка подколодная, от него чего угодно ждать можно. Другие стояли на своём и уходить не собирались.

«Я скорее завод этот спалю, чем с места двинусь!», — грозила старуха Орлова.

Накричались да порешили — утро вечера вернее, завтра на свежую голову всё сладится. Одной Катюшке после всех этих разговоров ещё тревожнее стало. Проснулась она среди ночи от такой тишины, что в ушах заломило. Схватила Катюшка кисет с камнями рыбьими и вниз по склону побежала. За сто шагов до берега пятки по воде зашлёпали — вот она беда, уже здесь! Добралась по пояс в воде до ближнего дома егоровского, закричала, что было сил и кулачонками в ворота замолотила. Полегчало немного, когда шум со двора услышала. Распахнулись ворота, а на пороге Мишка стоит мокрый да всклокоченный.

«Бери факел и бежи вправо по берегу! — командует Катюшка. — Кричи, стучи, буди людей! А я влево побегу!». — «Держи факел!», — кричит Мишка. «Безглазой факел не подмога!». — «Держи, дура, люди-то не слепые — тебя скорей заметят!».

Так вот подняли они на пару всех береговых. Люди в исподнем еле успевали до сухой травы добраться, как вода накрывала их дворы, а во дворах добро плавало — бельё разное, бочки да телеги. Не успели спасти двух коз, что на привязи были, старшие Феофилактовы захлебнулись, детей спасая, да младенец из крайнего дома вместе с люлькой в воду опрокинулся — пока выловили, так уж поздно было.

Молитвы, вой и плач над берегом встал. Прохор Вяткин из молельного дома святые книги вынес, да вот только многие подмокнуть успели и плакали чернилами прямо на рубаху старосте. Чего уж там, самое сокровище-то спасти успел — «Рыбий Апокалипсис» в золотом переплёте.

«Идите, поднимайте всех! — кричит Катюшка. — Это ещё не конец бед, это только начало!». — «Правильно малая говорит! — подхватил староста, — Слушайтесь её, поскольку Господь её направляет!». — «Слепую-то ведьму?», — удивились таватуйцы. «Слепые находят дорогу там, где зрячие ошибаются!», — ответил староста, и даже сам не понял, откуда у него слова такие взялись.

А Катюшка отошла в сторону по краю воды, камнями стукнула и ждёт. Вот и ветерок дохнул с озера.

«Здесь ли ты?», — спрашивает слепая. «Здесь, рядом с тобой», — отвечает Гора-Рыба. «Ты чудеса ворожить умеешь, так спаси нас от потопа! Сломай плотину заводскую!», — молит Катюшка. «Много я могу сделать, но не смогу плотину сломать — не дано мне такой власти», — отвечает Рыба. «Скажи тогда, как быть нам, бедным?». — «Иди к своим и скажи, что есть у них время, чтобы собрать скарб свой и в гору уйти, пока солнце над Шаманихой не встанет. Более я не смогу воду удержать. Потом вода вернётся с прежней силой и останется так навсегда».

Катюшка подошла к Рыбе и поцеловала её в каменный лоб.

Когда она вернулась в скит, многих потопленцев уже отогрели у костров и накормили горячим. Кто помоложе да покрепче на горбу своём затаскивали в гору, то, что смогли в воде поймать.

«Слушайте! — крикнула Катюшка. — Пускай я для вас «ведьма слепая», только вам всё равно придётся меня слушать!». Притихли все удивлённо, а Катюшка и говорит: «У нас есть время, чтобы спасти всё, что можно, пока солнце над Шаманихой не встанет. Потом вода вернётся и затопит берег навсегда».

Зашумели люди удивлённо, но вдруг услышали крик егоровских ребятишек, что с берега на себе скамью тащили: «Вода уходит! Вода уходит!»

Бросились люди на берег и глазам своим не поверили: в утренних лучах встал посреди Таватуя-озера каменный остров, а над ним будто бы туча чёрная собралась, а под тучей, как водится, струи дождевые. Только вот чудеса — дождь тот не вниз падал, как полагается, а вверх. Отрывались от поверхности воды капли и уносились к небесам. Отступила вода на прежний уровень, а туча на небе всё пухла да чернела.

Упали на колени поселенцы и молиться стали Господу всемогущему, а когда помолились, бросились по домам своим хозяйство спасать. Тащили с собой всё, что под руку попадётся. Хозяйственный мужик Афанасий Епифанов успел пол-дома на брёвна разобрать да закатить те брёвна на гору. Грузили сундуки с барахлом на подводы, запасы в бочках у кого какие были, и толкали сзади, чтобы лошадям помочь. Все бегали и суетились, только одна «каменная вдова» Орлова сидела на лавке рядом с домом своим и глаз не отводила от чуда таватуйского.