Вадим Бурлак - Москва подземная

Сколько лет старику и в какие годы начал он лиходействовать, никто не знал. Зато известно, что его кличка пошла от самого Петра Великого.

В молодости Воля со своей шайкой «держал» дорогу от Москвы до Клина. Однажды не сумел он уйти от погони, был схвачен и доставлен в Москву.

После пыток собрались его метить каленым железом. В те времена, помимо других наказаний, преступникам еще выжигали на лбу и на щеках слово «ВОР».

Не успели молодцы из Сыскного приказа приступить к экзекуции, как пожаловал в пыточную сам государь Петр Алексеевич. Поглядел, послушал да и решил самолично метить разбойника. Любил царь самолично и сапоги шить, и плотничать, и зубы выдирать, и, если надо, провинившихся наказывать.

Тогда у палачей еще не было «клеймицы» со словом «ВОР», а имелись лишь отдельные буквы на металлических прутьях. Выбрал нужные литеры государь, накалил их в огне — и на лоб разбойнику.

Может, выпил в этот день Петр Алексеевич, может, была тому другая причина, только ошибка вышла: на лбу преступника оказалось выжжено «ВОН» вместо «ВОР».

Пока узник стонал от боли, государь размышлял вслух:

— Исправлять букву или пусть останется?..

Хоть и мучился Воля, а смекнул, что из ошибки выгоду извлечь можно. Даже боль от такой мысли приглушилась.

— Царь-государь!.. — прохрипел он. — А в просвещенной Гишпании да милой твоему сердцу Голландии есть давний обычай: ежели во время наказания подобная ошибка выйдет, несчастного отпускают на волю!

Выпучил от изумления глаза Петр Алексеевич:

— Где ты, простой разбойник, выучился так складно говорить? Откуда узнал про гишпанские и голландские обычаи?

— Да мы тоже, царь-государь, не лыком шиты, познаём малость Божий мир. По свету гуляем да все примечаем!.. — бойко ответил узник.

Засмеялся Петр Алексеевич:

— Знаю, врешь, каналья. Не клеймят злодеев ни в Гишпании, ни в Голландии. Но за то, что ловко сбрехал, будь по-твоему. Коль на лбу теперь написано «ВОН», значит, вон отсюда! Гуляй, пока в другой раз не попадешься. Теперь тебя сразу опознать можно. Небось во всем государстве нашем одно такое клеймо.

Взвился от радости Воля, как лишился кандалов. Однако не побежал прочь, глянул в бочку с водой на свое отражение и снова обратился к Петру Алексеевичу:

— Царь-батюшка! Раз помиловал — уважь меня, грешного! Исправь знак на лбу. Было «ВОН», а пусть станет «ВОЛЯ».

— Ишь ты!.. — опять удивился Петр Алексеевич. — Простой разбойник, а грамотный! Будь по-твоему, ежели снова помучиться захотел.

— Выдюжим, царь-государь! И не такое на Руси терпят!.. — ответил Воля и подставил лоб.

Вернулся он к своим товарищам. Опять взялся за старое, стал шалить с кистенем и сабелькой на большой дороге.

Однако вскоре смекнул Воля: нет смысла ночь тревожить свистом да темень пугать кистенем. Ведь теперь он самим государем меченный!..

Узнали о том во всех московских кабаках и притонах. Пошла молва от заставы к заставе.

Приходили поглядеть цареву метку и разбойники, и торговые, и служилые люди. Угощали они государева «крестника», а тот похвалялся:

— Теперь никто не смеет трогать меня! Самим царем обозначена мне вечная воля!..

Так жил и куролесил клейменный Петром Алексеевичем разбойник до воцарения Анны Иоанновны. Пошли другие порядки, и стала полиция по-иному смотреть на «государем меченного». Почуял Воля перемены, прекратил шататься по кабакам и осел в своей тайной избе. Там и суд воровской вершил, и разборы ладил.

К нему и обратились обиженные Ванькой-Каином уголовники:

— Пора паскуде ответ держать перед обществом!..

Одряхлел к тому времени «государем меченный». Еле руками шевелит да ногами передвигает. Плечи ссутулились, а голова то и дело вниз и вкось клонится. Вроде одно только и осталось от некогда шального разбойника — выжженное на лбу слово.

Но кому надо знали: не в ногах, не в руках его сила. А владел старик воровским «неминуемым проклятием». Известно оно было и Кудеяру, и Степану Разину. Хотел выведать его Каин. Выспрашивал у старых воров. Но деды не открыли тайну, а только посоветовали:

— Наше «неминуемое проклятие» должен знать лишь один из всех братов. А тот, кто неправдой его узнает и самолично, без решения нашего общества, в ход пустит, от тех слов сам и сгинет. Так было на Руси, так и будет!..

Каин к совету не прислушался и продолжал интересоваться тайной воровского проклятия. Может, верил, что оно спасет от гнева преступного мира.

Однажды, когда Ванька обходил со своими подручными Охотный ряд, кто-то окликнул его. Он обернулся — дряхлый дед манил пальцем.

— Тебе чего, рвань безпашпортная?! — разозлился Каин. — Христарадничаешь в неположенном месте? Гляди, попадешь у меня в ерень, в железо!..

Старик в ответ лишь затрясся от беззвучного смеха, так что шапка сползла на глаза. Еще больше разозлился Ванька, раскрыл рот во гневе, а слова будто застряли в глотке.

Сбросил дед наземь шапку, убрал чуб со лба и пронзил лютым, завораживающим взглядом сыщика-вора.

Сразу понял Каин, кто перед ним.

— Ты, Ванёк, еренью и железом меня не стращай, — тихо заговорил старик. — По ереням и кичам я свое отходил. А пришел нынче сюда не христарадничать, а поглядеть, как ты жизнь свою ладишь, как заповеди наши соблюдаешь да наше общество почитаешь.

Глянул растерянно Каин по сторонам, а подручных его — будто ветром сдуло. И залопотал он какую-то белиберду:

— Ты напрасно, Воля, путь дальний проделал. Кликнул бы — я сам на гут к тебе явился. А живу я… Живу по заповедям. Как велит общество. Товарищей с кичей вымаю, пять подков под коня бадею да на Дон их штырю…

Усмехнулся в ответ старик, а взгляд таким же лютым остался:

— Ах, ты мой праведный! Знаю-знаю, как радеешь ты за братов-товарищей наших. Знаю, как себя не жалеешь, а от зари до зари кич симолишь для общества. Про то гут ладить будешь.

И потащил старик Ваньку в ближайший кабак.

Там они посидели недолго. Больше говорил, словно спешил оправдаться, Каин. А «государем меченный» лишь кивал и задавал вопросы.

Наконец надоело старику брехню слушать. Махнул он рукой и склонился поближе к собеседнику:

— Облыжный гут на тебя повесили завистники, Ванёк. Научу, как уберечься от них. Открою тебе воровское проклятие. Запоминай. Как почуешь недобрый взгляд, как словишь злое слово, как увидишь навостренный против тебя нож, — так и сотворяй против облыжника это проклятие. Имя только супостата не забывай вставлять.

Хотя битый и тертый был Ванька, славился хитростью и изворотливостью, а тут поверил старому вору. Аж подскочил от радости. Крепко и со страхом в те времена почитались народом всевозможные заговоры, чародейства, сглазы.

— Буду верным твоим воспреемником, — тут же заверил он. — Слушаю. Запоминаю.

Усмехнулся мудро «государем меченный», скосил глаза в сторону и зашептал Каину:

Выслушал Каин до конца весь текст проклятия, повторил его снова, заверил старика в своей верности воровским заветам и отправился нарушать их.

А тот глянул вслед отступнику и забормотал:

— Отгулял ты, Ванька, свое, отпаскудничал. Напасть неминуемая уже крепко в тебе сидит. От нее не откупишься, не отвертишься, не перехитришь. Век воли не видать!..

Некоторые исследователи воровского жаргона считают, что в России одним из его создателей был Ванька-Каин.

Известный французский криминолог Габриель Тард в конце XIX века писал: «Всякая старая профессия имеет свой язык. Есть он и у убийц, воров. Этот язык прежде всего зловеще весел. Он состоит из собрания крепких и вращающихся около монеты, вина, баб и прочих мерзостей грязных метафор, дурной игры слов».

В записях и признаниях Ваньки-Каина можно встретить множество выражений, присказок и прибауток, не понятных не только живущим в XX веке, но и его современникам, не связанным с криминальным миром: