— Не взойдет у Осмо ячмень, не поднимутся хлеба Калевы — ведь не срублен еще под пашню лес, и огнем не выжжена подсека.
Тогда наточил старый Вяйнемёйнен топор и свалил на поляне все деревья — оставил лишь одну высокую березу, чтобы был отдых перелетным птицам.
В то время парил высоко над поляной орел.
— Отчего ты не тронул березу? — спросил он Вяйнемёйнена.
— Оттого, — ответил мудрый старец, — чтоб спускались к ней на отдых птицы.
— Хороша твоя забота, — сказал орел и высек в помощь Вяйнемёйнену ударом когтя пламя. От взмаха его крыльев поднялся ветер, и огонь обратил в золу и сизый дым порубленный лес.
Раскрыл Вяйнемёйнен на поляне пашню, потом из куньего мешка, из лапки желтой белки, достал заветные семена, бросил их в землю и запел такую руну:
— Я творящею десницей
Сею зерна в теплый пепел,
Чтоб взошли хлеба на поле,
Чтобы кованые стебли
Встали из глубокой пашни.
Эй, рябинишна, хозяйка
Луга, старица земная,
Трав зеленых мастерица,
Поле не оставь бесплодным,
Вытяни из недр колосья!
Укко, ты — держатель мира,
Укко, правящий грозою,
Судеб и времен вершитель,
Стань отцом для малых зерен,
Не покинь литой народец!
Ты пошли с восхода тучу,
Тучу с полночи густую,
И лиловую с заката,
И тяжелую с полудня,
И столкни их над поляной,
Выжми мед из туч небесных,
Чтобы пашня всласть напилась,
Чтоб хлеба заколосились!
И внял Укко, небесный властитель, песне Вяйнемёйнена: согнал тучи с четырех сторон, ударил их друг о друга мохнатыми боками и выжал на поле янтарный дождь. Недолго ждал Вяйнемёйнен всходов — истекла неделя, и вышел он на поляну, где пахал и где сеял, а там уже поднялся золотой ячмень: до груди достают ему граненые колосья, высокие стебли клонятся от тяжести, на каждом стебле — по три узла. Улыбнулся Вяйнемёйнен, осмотрелся, увидел на березе посреди поля весеннюю кукушку и запел радостную песню:
— Ты покличь, покличь, кукушка,
Серебро почисти в горле,
Грудь песочную наполни,
Оловянный клювик вздерни!
По утрам кукуй и на ночь,
Не ленись под солнцем полдня,
Не молчи рассветом росным,
Чтоб цветы в лугах пестрели,
Лес и рощи ликовали,
Рыба чтоб плодилась в море,
И родилось вдоволь хлеба!
Так и исполнилось все по вещим словам Вяйнемёйнена.
3. Йоукахайнен состязается с Вяйнемёйненом
Покойно и вольно жил Вяйнемёйнен в зеленых чащах Калевалы. Рождались народы и заселялись земли, сменялись зимы и старели камни, а он слагал свои мудрые песни о началах сущего, о делах минувших, о потаенных истоках вещей, и обходили стороной светлую Калевалу лихие времена и недороды. Людская молва далеко на юг и полночь разнесла вести о его вещем даре. Добрались слухи и до Похьолы.
В том северном краю, скалистом и мрачном, как изнанка мира, жил молодой Йоукахайнен — спесивый и задиристый лапландец. Услышал он однажды досадные речи, будто в долинах Вяйнёлы слагаются песни лучше тех, какие из рода в род поют в Похьоле и каким научил его отец. Зависть угнездилась в сердце Йоукахайнена — не стерпел он чужой славы и собрался в путь, в далекую Калевалу, состязаться в пении с Вяйнемёйненом. Не велели ему ни отец, ни мать, владычица рода, доверяться пустой затее, говорили, что околдуют его в чужой земле, зачаруют, оставят коченеть в сугробе, но упрям был Йоукахайнен.
— Во многом вы сведущи, — сказал он хвастливо родителям, — только я вас обоих мудрее. Захочу, и лучших певцом посрамлю, чародеев зачарую — так спою, что станет великий ничтожнее малого!
Взял Йоукахайнен в конюшне лучшего коня — из ноздрей пламя рвется, под копытами брызжут искры, — взнуздал и запряг в узорчатые сани. Уселся сам поудобнее, хлестнул коня кнутом с жемчужной рукоятью и помчался по дороге к просторам Вяйнёлы.
Долго скакал без отдыха его конь — выезжал Йоукахайнен из дома при полной луне, а прибыл в Калевалу к острому месяцу. Случилось так, что в это время старый Вяйнемёйнен был как раз на той дороге — объезжал дубравы и рощи светлой страны. Без удержу наехал на него буйный Йоукахайнен — зацепились у саней оглобли, лопнули ременные гужи, затрещали хомуты от натуги, а из дуг от удара вышел дым.
— Откуда ты родом, что не умеешь коня придержать? — озлился Вяйнемёйнен. — Зачем скачешь безрассудно? Зачем сломал мне сани?
— Я известный всем Йоукахайнен из Похьолы, — ответил лапландец. — Назовись и ты, бестолковый старик.
Вяйнемёйнен назвал свое имя и велел невеже уступить дорогу старшему. Но усмехнулся пришелец:
— Нечего нам годами меряться — какой прок в немощных сединах? Кто из нас выше мудростью, тот пусть и займет дорогу, а другой ему пусть уступит. Давай, Вяйнемёйнен, в споре решим, кто из нас сильней в познаниях и чьи песни полнее чарами.
— Что ж, — согласился Вяйнемёйнен. — Я певец безыскусный, жизнь в родных лесах прожил одиноко, да и слышал там только кукушку. Начинай, поделись, в чем сведущ.
И раскрыл ему Йоукахайнен свою мудрость — рассказал, что в крыше есть дыра для дыма, а в печи есть очаг для огня, что тюлень на мелководье у берега ловит лососей и сигов, что отважная щука мечет икру свирепой зимой, а горбатый окунь — летом, что северяне пашут на оленях, а южане — на кобылах, что на горе Писа растут ели, а на горе Хорна — сосны, что озеро Халляпюеря огромно, что река Вуокса неукротима, что водопад Иматра страшен.
— Бабья мудрость, ребячий ум! — потешался Вяйнемёйнен. — Расскажи о сокровенном — о вечных глубинах, о началах вещей.
И поведал Йоукахайнен, что синица — из птичьей породы, а гадюка — змея, что ерш — речная рыба, а минога — червь, что кипятком можно ошпарить, а пламенем — обжечь, что из всех лекарств старее прочих вода, что пена — средство в заклинаниях, что первый чародей — создатель, что вода явилась из горы, а огонь упал на землю с неба, что железо выпекают из болотной ржави, а медь родится на скалах, что древнее всех земель — трясина, что ива старше остальных деревьев, что дупла — первые жилища, что камни — первая посуда.
— Всю глупость выложил, — засмеялся Вяйнемёйнен, — или еще припомнишь?
— Нет, осталось немного, — сказал молодой Йоукахайнен и припомнил седую старину: как вспахал он когда-то море, как выкопал рыбам ямы, как опустил морское дно, распростер вширь озера, воздвиг горы и накидал скалы.
— Я был шестым из могучих, — похвалился лапландец, — это я сотворил землю и заключил воздух в границы, я направил в небе месяц и поставил солнце, это я забросил ввысь Медведицу и рассыпал по своду звезды…
— Да ты врешь без всякой меры! — осадил хвастуна Вяйнемёйнен. Крепко помнил он тайны творения, через пуповину взятые знания матери, и сказал со смехом, что никогда не был Йоукахайнен при начале начал, что не видел его и не слышал о нем тот, кто поставил солнце и построил небесный свод, что в бахвальстве юнец превзошел даже собственную глупость, а это лишь дураку из дураков по силам.
— Ты осмеял мой разум, — сверкнул глазами Йоукахайнен, — так меч мой его оправдает! Ну-ка, кончай зубоскалить, давай посмотрим, чей меч острее!
Но не стал Вяйнемёйнен мериться мечом с лапландцем — не страшили его ни мудрость, ни хитрость Йоукахайнена, обнажить же клинок против негодного юнца посчитал вещий старец недостойным. Так и сказал сопернику. Обозлился не на шутку лапландец, затряслась у него косматая голова, и рот перекосился от ярости.
— Раз боишься мериться мечами, — сказал он Вяйнемёйнену, — тогда я тебя песней превращу в свиное рыло — будешь у меня в хлеву валяться в навозной куче!
Гнев охватил Вяйнемёйнена после этой неуемной дерзости, и сам он запел вещую руну — вняли его словам земные силы, и тут же всколыхнулись озера, задрожали горы, покрылись трещинами и осыпались скалы. Поет Вяйнемёйнен, и на дуге саней незваного гостя разрастаются побеги, на хомут наседает ива, на шлее ветвится верба — и вот уже стали его узорчатые сани прибрежным тальником, кнут с жемчужной рукоятью обратился камышом, белолобый конь застыл скалой, меч взлетел яркой молнией в небо, из раскрашенного лука вышла над морем радуга, стрелы разлетелись ястребами, а сам лапландец по колено ушел в землю. Хочет Йоукахайнен освободить ноги, но они точно обуты в камень. Тут только понял он, что ступил не на ту дорогу — не по силам ему состязаться в песнопении с Вяйнемёйненом, — и ледяной неодолимый страх застудил ему душу.
— Отпусти меня! — взмолился лапландец. — Возьми назад заклятия — дам тебе выкуп, какой пожелаешь!
И предложил Йоукахайнен на выбор два славных лука — один на диво меткий, а другой бьет с небывалой силой. Но отказался вещий старик:
