У фараона Рампсинита[43] было больше золота и драгоценностей, чем у всех предыдущих и последующих властителей Египта. Чтобы надежно спрятать свои сокровища, он велел построить специальное каменное помещение. Но зодчий, выполнявший поручение царя, оставил в хранилище лаз, который прикрыл незакрепленной каменной плитой.
Почувствовав приближение смерти, зодчий позвал к себе двух сыновей и рассказал им, как можно проникнуть в сокровищницу царя. (Должно быть, он сделал это, чтобы спасти свою семью от разорения, связанного с его погребением.)
Похоронив отца, два брата воспользовались потайным лазом. Глубокой ночью они вынули каменную плиту, забрались в царское хранилище и унесли оттуда много золота и драгоценностей. Но этого им показалось мало — и братья повадились ходить за богатствами в сокровищницу фараона, словно в собственные кладовые.
Через некоторое время Рампсинит начал замечать, что его сокровища убывают, хотя печати на двери оставались целы. Тогда царь велел изготовить хитроумные капканы и расставил их вокруг сосудов, где хранились его богатства.
Царский замысел удался: когда братья в очередной раз пришли в сокровищницу за поживой, один из них угодил в капкан. Вор понял, что ему не вырваться, и попросил брата отрубить ему голову, чтобы его не опознали и не добрались таким образом до его семьи.
Второй вор так и сделал. Он отрубил брату голову, и, взяв ее с собой, выбрался из хранилища и опустил за собой каменную плиту.
Наутро фараон спустился в сокровищницу, с огромным изумлением обнаружил там обезглавленный труп, но не увидел никаких следов взлома. Поразмыслив, царь велел повесить труп на городской стене и приставить к нему стражу — если же при виде покойника кто-нибудь заплачет или по-другому выразит свою печаль, пусть воины немедленно схватят этого человека и приведут во дворец.
Мать двух братьев увидела труп своего сына на городской стене, но ничем не выказала скорби, пока не пришла домой. Там вне себя от горя она велела уцелевшему сыну любой ценой спасти тело брата от надругания — иначе она сама пойдет к фараону и скажет, кто был похитителем его сокровищ!
Находчивый вор придумал такую хитрость: он погрузил несколько мехов самого крепкого вина на двух ослов и погнал их к городской стене. Приблизившись к месту, где висело тело брата, он потянул за завязки мехов, так что вино потоком хлынуло на землю. Вор закричал и заметался, хватаясь за голову, якобы в отчаянии от понесенного убытка. А стражники, увидев хлещущее на землю вино, сбежались с сосудами в руках и принялись вволю пьянствовать на дармовщинку.
Сперва хозяин вина поносил и ругал воинов, но потом вступил с ними в разговор и — слово за слово — вскоре уже распивал вино вместе со стражниками, то и дело подливая им из уцелевших мехов.
К закату доблестная стража упилась так, что свалилась вповалку и захрапела, тогда вор снял со стены тело брата, погрузил на осла и привез домой. Но перед этим каждому из пьяниц-стражников он в насмешку отрезал правую половину бороды.
Узнав о случившемся, Рампсинит пришел в неистовый гнев. Мало того, что какой-то хитроумный негодяй ограбил его сокровищницу и похитил тело своего сообщника, так он еще и посмеялся над его воинами! Фараон решил любой ценой поймать наглеца. Он велел своей дочери поселиться в отдельном доме и принимать у себя всех мужчин, а вместо платы требовать, чтобы каждый из них рассказал о самом дерзком и самом хитроумном поступке в своей жизни.
— И если кто-нибудь расскажет тебе о воровстве сокровищ из моего хранилища, — наставлял принцессу заботливый отец, — хватай его покрепче и не отпускай!
Дочь фараона сделала все, как ей было велено. Надо думать, работы у нее было хоть отбавляй: от желающих задаром переспать с царской дочкой, да еще и похвалиться перед ней своей удалью наверняка не было отбоя! Жаль, что рассказы клиентов принцессы не записывал какой-нибудь придворный писец — из них получилась бы книга не хуже «Тысячи и одной ночи»… Народная тропа к покоям царевны не зарастала, вскоре чуть ли не каждый мужчина города посетил дочку фараона, но умный вор сразу понял, что эта ловушка расставлена именно для него. И все-таки он решил принять вызов: отрезал руку у свежего трупа и, спрятав ее под плащом, явился к гостеприимной принцессе.
Царская дочь приняла нового посетителя так же, как и всех остальных мужчин, и так же, как всем остальным, задала ему два обычных вопроса. Вор не стал плести небылицы, он откровенно поведал, что самым дерзким его поступком было ограбление царской сокровищницы, а самым ловким — спасение тела брата, повешенного на городской стене.
Услышав чистосердечное признание, девушка схватила вора и стала звать стражу, — но когда воины примчались на зов, они увидели, что дочь фараона держит мертвую руку, которую успел подсунуть ей ловкий вор.
После этого фараон Рампсинит признал свое поражение. Царь приказал объявить по всей стране, что хитрец будет прощен, если явится к нему с повинной. Как ни странно, вор поверил обещанию и явился пред очи фараона, и — что еще того удивительней! — фараон действительно простил пройдоху. Мало того — он выдал дочь за расхитителя своей сокровищницы как за самого умного человека среди египтян.
Сказка о хитром воре дошла до нас в изложении Геродота, и в ней можно уловить параллель с сюжетом одного из эллинских мифов. Согласно этому мифу, сыновья орхоменского царя Эргина, братья Трофоний и Агамед, построив сокровищницу для царя Гириея, каждую ночь через оставленный в ней тайный лаз уносили золото и серебро. Точно так же, как фараон Рампсинит, Гирией поставил в сокровищнице капканы, и Агамед попался в один из них. Тогда Трофоний, испугавшись, как бы люди, опознав его брата, не добрались и до него, отрубил Агамеду голову и унес ее с собой. Но этим преступлением он переполнил чашу терпения богов — в роще близ города Лебадии земля расступилась и поглотила его.
Однако египетские боги, как будет ясно из следующей сказки, обладали совсем другим менталитетом, нежели эллинские. Зачастую они не только не карали преступников, но даже не могли разобраться, на чьей стороне истина — на стороне Правды или на стороне Кривды.
Жили некогда два брата, старшего звали Правда, а младшего — Кривда. Правда был прекрасен душой и телом, поэтому Кривда завидовал ему и мечтал его погубить.
И вот отдал Кривда на хранение управляющему Правды много разного добра, в том числе — кинжал в красивых ножнах. Но когда управляющий Правды начал чистить кинжал на берегу пруда, оружие, выскользнув у него из рук, кануло в воду. Сколько ни искали драгоценный кинжал — так и не смогли найти, и тогда Правда предложил брату взамен утерянной вещи все оружие, какое было в его доме.
Но Кривда ответил:
— Нет другого такого кинжала, каким был мой! Клинок его был величиной с гору Эль, рукоятка — как ствол дерева Коптоса[44], ножны его — как гробница бога, обвязка ножен — как все стада пастбищ Кара![45]
С этими словами он схватил брата и потащил его на суд Эннеады.
— Я отдал на сохранение Правде свой кинжал, — пожаловался Кривда девятке богов. — Клинок его был величиной с гору Эль, рукоятка — как ствол дерева Коптоса, ножны его — как гробница бога, обвязка ножен — как все стада пастбищ Кара! И вот он потерял мой кинжал — так пусть за это его ослепят и сделают привратником моего дома!
И Эннеада сделала все, что потребовал Кривда[46].
Только это не утолило злобной зависти младшего брата — ведь старший по-прежнему превосходил его во многом, хотя и был слеп. И сказал тогда Кривда рабам, принадлежавшим Правде:
— Отведите вашего господина в пустыню на пожрание львам, иначе я вас убью!
Рабы не посмели перечить, взяли Правду и повели его в пустыню. Но по дороге Правда взмолился:
— Пощадите меня! Скажите брату, что вы сделали все, что он велел, а сами оставьте меня здесь, дайте мне только немного хлеба, чтобы я не умер с голоду.
Рабы так и поступили; а Правда лег у подножья холма и пролежал там много дней.
Наконец его увидели служанки одной знатной египтянки и рассказали своей госпоже, что возле холма лежит юноша, прекрасней которого нет во всей Та-Мери.
Госпожа последовала за служанками, взглянула на незнакомца — и, увидев, как он прекрасен, загорелась к нему вожделением. Она взяла юношу в дом, познала его, как женщина познает мужчину, и в ту же ночь зачала от него дитя.
Через положенное время госпожа родила сына, прекрасного, как сын бога. Он был высок, красив и умен, ему не было равных ни среди сверстников, ни среди старших мальчиков в школе. Все, что полагалось делать, он выполнял так умело и быстро, что другие дети начали завидовать ему.
— Чей ты сын? — то и дело кричали они сыну Правды. — Нет у тебя отца!
