— Твое несчастье превосходит тебя. Надо попросить совета у богов, — сказал он ему.
Однако, прибыв в дельфийское святилище, Геракл снова впал в неистовый гнев, сбросил наземь прорицательницу и разбил золотой треножник, дар Аполлона.
Этому святотатству давали всякого рода объяснения. Говорили, будто Геракла раздражило то, что пифия медлила с ответом, колебалась, не слыша привычные голоса. Но нет; истинный мотив был иным, и чтобы его понять, надо вернуться к раннему детству Геракла и к рептилиям, заползшим в его колыбель. Он заметил под пифией двух больших золотых переплетенных змей, представлявших собой основание треножника, и этого хватило, чтобы вызвать разрушительный гнев Геракла.
Ax! Этот разбитый треножник — какой повод для склоки на Олимпе! Оскорбленный Аполлон уже наложил стрелу на тетиву своего лука и с высоты облаков целился в Геракла Артемида встала на сторону своего брата, но Арес поддержал буяна. Афина попыталась призвать каждого к рассудку. От меня требовали, чтобы я пустил в дело молнию. Гера торжествовала.
— Вот! Вот! — говорила она, опровергая собственное пророчество. — Вот что значит брюхатить смертных и давать этой расе силы, которые она не может обуздать!
Мне удалось восстановить спокойствие, и пифия смогла дать свой оракул. Она повелела Гераклу поступить на службу к своему кузену Эврисфею, царю Аргоса, который укажет ему двенадцать искупительных подвигов, по числу месяцев в году. Но Геракл так легко и быстро справился с первым, принеся в Микены шкуру Немейского льва, что Эврисфей, напуганный присутствием столь могучего слуги, навсегда запретил ему входить в городские ворота. Несчастен герой, обреченный на изгнание за свою доблесть и храбрость! Из-за самой победы Геракл сделался подозрительным в глазах властей. И его направили к Лернейскому озеру, где множество беспрестанно появлявшихся топей давали убежище распространявшей лихорадку гидре. Но лихорадка ничего не смогла поделать с Гераклом, пока он осушал болота.
Потом ему велели, словно речь шла об оросительной канавке, изменить течение целой реки, чтобы очистить Авгиевы конюшни. Геракл и с этим справился.
Обеспечение безопасности, гидравлические, ассенизационные работы, прокладка дорог — его использовали для всего, а он всегда требовал еще более трудных заданий и проявлял еще больше отваги.
Знаете, что происходит, когда человек, одновременно довольный своей мощью, но недовольный самим собой, не знает пределов своей жажде деятельности? В итоге он не становится счастливее, но добивается великих свершений. С Гераклом будущее Запада было в пути. Недаром название Геркулесовых столпов привязано к скалам, образующим врата в Атлантику.
Но список подвигов Геракла не ограничивается двенадцатью искупительными трудами, равно как и список его преступлений не оканчивается убийством собственной семьи.
Без конца на его пути возникали поводы для приключений, и он счел бы унизительным для себя, если бы упустил хоть один. Похоже, он находил оправдание своей жизни, только рискуя собой. Таких работ, как заказанные двенадцать, он совершил тысячу.
То было время великих экспедиций и открытия новых горизонтов. Геракл собирался поплыть вместе с Ясоном, но судьба увлекла его в другие края. Он сражался во главе войск вместе со своим приемным отцом и видел его смерть. Возвращаясь из Иберии, на равнине Крау Геракл столкнулся с лигурами и забросал их огромными камнями. Быть может, не со всеми лигурами, как он утверждал, быть может, всего с одним племенем, обитавшим в деревне у подножия Альп и горы Павлин, горы Геры.
Но, как истый южанин, Геракл не мог быть скромником, поскольку обладал богатым воображением.
Если какая-то собака рычала на него, показывая клыки, она обязательно становилась для него бешеной. Если он замечал на дороге человека, идущего ему навстречу, он с первого взгляда принимал его за опасного разбойника. Любой моряк, сидящий в глубине притона, казался ему грозным пиратом. Мир для него был населен только героями и чудовищами. На самом деле его храбрость была сплетением тайных страхов; его уста охотно преувеличивали собственную победу, потому что глаза часто преувеличивали опасность.
К тому же вокруг него быстро сложились легенды, и Геракл стал их первым пользователем и жертвой одновременно. Он чувствовал, что обязан всегда быть самым сильным, самым храбрым, самым великодушным, самым пылким любовником, самым большим едоком. И он обжирался целыми часами, не потому что по-настоящему хотел есть, но чтобы поразить окружающих. Он успокаивался, только когда удивлял. Он часто искал в вине новую энергию и пытался утопить в нем свою тоску. Увы, Геракл плохо переносил вино, а поскольку при равной дозе становился пьянее, чем кто-либо другой, то приобрел славу большого пьяницы. Даже в этом ему пришлось поддерживать свою репутацию: расставив ноги, он пил прямо из амфоры, а не из чаши, чтобы слышать восхищенные возгласы своих усердных почитателей, которые и себя самих принимали за гераклов, когда падали под стол.
В опьянении Геракл убил многих своих лучших товарищей. Это всегда случалось на пиру где он считал, что его оскорбили или бросили вызов. Ему случалось убивать и царей, чьи города он утром спасал. Позже он приходил в отчаяние, рыдал по три дня, проклинал себя, клянчил у богов наказание.
Известно, как он повел себя в доме Адмета, своего прежнего товарища по приключениям, который стал царем Фессалии. Геракл является к нему, находит хозяина в трауре, спрашивает, в чем дело. Адмет из деликатности к другу, чтобы не вынуждать его искать ночлега в другом месте, отвечает туманно, что в доме умерла женщина.
— Подумаешь! — говорит Геракл. — Нечего плакать из-за какой-то женщины!
И он устраивается за столом, ничуть не удивленный и не смущенный, что сидит в одиночестве, обжирается, отвратительно напивается, принуждает слуг пить вместе с ним, поет, горланит, пляшет, вопит, пока не обнаруживает вдруг, что умершая — это Алкестида, супруга его гостеприимна. Тут Геракла охватывают стыд и угрызения совести; он не знает, что сделать, только бы загладить вину, и в итоге спускается в Преисподнюю, дерется с божествами смерти и возвращает другу жену Алкестиду.
Этот самец из самцов, этот великий хулитель женщин на самом деле познал счастливые годы только в рабстве у Омфалы, царицы, чье имя значит «пуп». И само это рабство привлекало Геракла гораздо больше, чем прелести его хозяйки.
У Омфалы ему представился наконец случай удовлетворить свою сильнейшую потребность, которую сам он не сознавал: растворяться в подневольном состоянии, упиваться своим унижением Ах! Какую страсть он вкладывал в это пресмыкательство!
Геракл и Омфала составляли печальную пару, но прекрасно дополняли друг друга, что отнюдь не редкость для вас. Эта красивая и безумная лидийка, помешанная на себе самой, царствовала над тем краем, где я сам когда-то, в другой эре, познал Плуго. Унижать героя, который служит ей наложником, лишать его силы, прилюдно оскорблять, выставляя зависимым, скованным, боязливым, потерявшим голову, нелепым, было тем самым триумфом, которого она домогалась. Все трепетали перед Гераклом, но Геракл трепетал перед Омфалой. В процессиях царица выступала впереди, облаченная в львиную шкуру, она несла палицу, а герой следовал сзади, осрамленный и счастливый, в женском платье и покрывале. Она принуждала Геракла к домашним работам, и этот гигант, который победителем прошел по всем дорогам мира, старался управиться с веретеном и пучком кудели.
Ах! Великая праматерь была, видимо, довольна, поскольку Омфала вела себя скорее не как любовница, а как властная и истеричная мать. Сказать, что Геракл был у ее ног, значит сказать мало; он был под ее ногами. По любому поводу, но преимущественно перед другими царями Омфала била его своей золотой сандалией. А он, сидя на полу, урчал, словно большой младенец. Геракл был наказан, стало быть, доволен. Наконец-то он больше не боялся ни змей, ни собственных ручищ, когда держал в них пряжу Омфалы.
Новые подвиги Геракла. Его племянник Иолай. Золотые яблоки. Пророчество Прометея. Фетида. Судьбы и свобода воли
Но ничто не длится вечно, даже наслаждение собственным унижением. После трех лет в рабстве у Омфалы Геракл, явно избавленный от своих страхов, покинул сумасшедшую любовницу. Он сделал ей троих сыновей, один из которых стал прародителем царя Креза, и вновь отправился на поиски приключений.
Неудачная любовь не обязательно пагубна. Она может быть и благотворна, если тот, кто от нее избавляется, вновь обретает самого себя, но улучшенного. Она сжигает в сердце взрослого то, что остается от детства.
Так произошло и с Гераклом. Он стал благоразумнее и рассудительнее. Освободившись от химеры, побуждавшей его ожидать от женщин защиты, которую на самом деле может дать только мужчина, он научился отличать подлинную враждебность от мнимой угрозы. Геракл вновь появился в мире, ничего не утратив из своих сил, способный отныне не только к индивидуальному подвигу, но также к руководству коллективными действиями.
