Приезд Ширин к месту работ Ферхада
И вот возникло то, что людям не знакомо:
Стекает молоко в пределы водоема.
И мастером Луне известие дано:
Водохранилище им сооружено.
И гурия, прибыв, всему дивясь глубоко,
Вкруг водоема шла, прошла и вдоль протока.
Ей мнилось: водоем и новое русло
Здесь только божество расположить могло.
Не дело смертного водоразделы рая,
Где бродят гурии, у млечных рек играя!
Услышал от Ширин хваление Ферхад:
«Да будешь промыслу божественному рад!»
И счастлив он, призыв от Луноликой слыша,
И был посажен он всех приближенных выше.
«Мне нечем наградить такое мастерство.
Тут и помощникам не сыщешь ничего».
У дивной, меж камней, и в полумраке ясных,
В ушах светились две жемчужины прекрасных.
И каждая красой венцу была равна.
Дань города была — жемчужинам цена.
И, серьги сняв, Ширин с пьянящею мольбою
Сказала: «О, прими! Продан ценой любою.
Когда смогу добыть я лучшее — ценой
Достойной оплачу все то, что предо мной».
Жемчужины приняв, их восхвалив, проворно
Ферхад к ногам Ширин бросает эти зерна.
И устремился он, смиряя горе, в степь.
Слезами заливал он, словно море, степь.
Нет! Страстью не затмит он созданного дела!
Он ждал, чтоб даль его забвением одела.
План Ферхада от любви к Ширин
Ферхад воскрешает в памяти красоту Ширин и терзается любовью к ней. Он убегает в пустыню, в горы и безутешно рыдает там. катаясь по земле и разрывая на себе одежду. Утешать его приходят дикие звери. Его связи с миром нарушены, он отбросил свое «я» и живет лишь любовью к Ширин. Видеть издали ее замок для него — высшее счастье. Весть о его одержимости распространяется среди людей.
Xосров узнает о любви Ферxада
И передал царю одни из царских слуг —
То, что сказал ему его ближайший друг.
Он слышал, что Ферхад, рыдающий в пустыне,
Лишь о себе весь мир твердить заставил ныне,
Что устремления любовного напасть
В пустыню бедняка заставила попасть.
От страсти к красоте, что всем сжигает очи,
Стеная, бродит он во мраке долгой ночи.
Он говорит: «Душа из-за Ширин больна!»
И речь его громка, и всем она слышна.
Ни стрелы, ни мечи, разящие с размаха,
Ни старцы, ни юнцы в нем не рождают страха.
Но знаю: лишь душой привязан он к Луне,
Лишь слухом о красе довольствуясь вполне.
Серебротелую всечасно поминая,
Про самого себя не помнит он, стеная.
В неделю раз он к ней приходит в замок; есть
Ему услада в том: «о ней услышит весть».
Едва лишь внял Хосров нежданному рассказу,
К грабительнице душ страсть возрастает сразу.
В соревновании бойцы отважней бьют,
Два соловья нежней над розою поют.
Коль двое второпях становятся у лавки,
Ты должен от купца ждать на товар надбавки.
Хосрова сердцу вновь ристалище дано:
Тот, сердце бросивший, с Хосровом заодно.
И по-иному шах заревновал подругу.
Придал соратник жар ревнивому недугу.
Все просит мысль его: «Ты делу помоги».
Не в глине ль он увяз? Не вытащить ноги!
Когда недуги нас охватят или скорби,
То стройный кипарис свой стан высокий сгорбит.
Очам болящего подмога не видна,
Ведь мысль болящего, как сам больной, больна.
Во здравье человек — и мысль его здорова,
А хил — всех дел его колеблется основа.
Врач, щупавший, леча, биенье многих жил,
В жару свой щупать пульс другому предложил.
И, отобрав людей из приближенной знати,
Шах в совещательной задумался палате.
«Как одержимого неистовство сдержать?
Как этой костью нам игральною сыграть?
Коль сохранить его — мое погибнет дело.
Сразить невинного — мне честь не повелела.
В могуществе царя я мыслил быть один.
На праздник мой прийти решил простолюдин.
Прекрасною Луной мне празднество готово.
Безумца позвала, чтоб радовать Хосрова».
И дали мудрецы царю такой ответ:
«Удача лишь тебе свой зажигает свет.
И венценосные перед тобой во прахе,
И прахом ног твоих окрест клянутся шахи.
Да будут, словно мир, твои бессмертны дни,—
Да счастью вечному сопутствуют они!
Ему, чтоб для царя не стало вновь обузы,
Из золота скуем, не из железа, узы.
Ведь зелье от тоски — лишь золото, да, да.
Да! С золотом та смесь целебная всегда.[214]
Ты призови его, ты в нем роди надежды,
Чтоб он на золото свои приподнял вежды.
За золото Ферхад и веру отметет,
За сладость звонкую от Сладкой отойдет.
Ведь с золотом мошна не мало глаз гасила.
В железе от него оскудевала сила.
Коль золотой глупца не отмести метлой,
Тогда займи его работой над скалой.
Чтоб до поры, когда его иссякнет время,
Напрасно бы он бил в скалы гранитной темя».
Хосров вызывает к себе Ферхада
И, речи выслушав, уж не бродя впотьмах,
Гор сокрушителя велел доставить шах.
И вот ввели его, могучего, как горы.
Вокруг стоял народ, в него вперяя взоры.
В страданье он склонил открытое чело,
Забвение всего на мощного нашло.
Он в тягостной тоске, в смятении глубоком,
Стоял, овеянный неблагодатным роком.
На шаха не взглянув и не взглянув на трон,
Ногами в прах, как лев, уперся крепко он.
Он, унесенный прочь томленьем по прекрасной.
Счел думу о себе и о царе напрасной.
Ферхаду мощному оказан был почет.
Предложенным дарам ты потерял бы счет.
Слоноподобный сел, почтен многообразно.
Ларь с золотом, как слон, вздымался для соблазна.
Но в госте яхонтов огни сохранены,
И золото и прах для чистого равны.
Поняв, что лучший дар могучему не нужен,
Хосров разверз уста — ларец своих жемчужин.
На острые слова, что складывал Хосров,
Гость острые слова был складывать готов.
Хосров спросил: «Ты кто? Тут все я знаю лица».
Ферхад: «Мой край далек, и Дружба — в нем столица».
Хосров: «Чем торг ведут, зайдя в такую даль?»
Ферхад: «Сдают сердца, взамен берут печаль».
Хосров: «Сдавать сердца — невыгодный обычай».
Ферхад: «В краю любви не каждые с добычей».
Хосров: «Ты сердцем яр. Опомниться спеши».
Ферхад: «Разгневан ты, я ж молвил — от души».
Хосров: «В любви к Ширин тебе какая радость?»
Ферхад: «Сладчайшая душе влюбленной — сладость».
Хосров: «Ты зришь ее всю ночь, как небосклон?»
Ферхад: «Когда усну. Но недоступен сон».
Хосров: «Когда гореть не станешь страстью злою?»
Ферхад: «Когда усну, прикрыв себя землею».
Хосров: «А если ты войдешь в ее чертог?»
Ферхад: «Я голову склоню у светлых ног».
Хосров: «Л коль она твое поранит око?»
Ферхад: «Скажу: рази, второе — недалеко».
Хосров: «Когда б другой прекрасную сыскал?»
Ферхад: «Узнал бы меч, хоть был бы тверже скал».
Хосров: «Коль к ней дойти тебе не станет мочи?»
Ферхад: «Что ж! Издали луна ласкает очи».
Хосров: «Быть вдалеке не надо от луны».
Ферхад: «Больным нужна ограда от луны».[215]
Хосров: «Коль «все отдай» она промолвит строго?»
Ферхад: «Я с воплями прошу об этом бога».
Хосров: «Коль вымолвит: «Где ж голова твоя?»
Ферхад: «…то сей заем вмиг с шеи сброшу я».
Хосров: «Любовь к Ширин исторгни ты из тела».
Ферхад: «О, чья б душа погаснуть захотела!»
Хосров: «Найди покой, не жди благого дня».
Ферхад: «Спокойствие запретно для меня».
Хосров: «Твоя стезя — явить свое терпенье».
Ферхад: «Горя, нельзя явить свое терпенье».
Хосров: «Стань терпелив, и в сердце будет свет».
Ферхад: «Хотел бы я… да вот уж сердца нет».
Хосров: «Полно скорбей любви опасной дело».
Ферхад: «Чего милей любви всевластной дело?»
Хосров: «Ей сердце дал, хоть душу сбереги».
Ферхад: «Томлюсь. Душа и сердце — не враги».
Хосров: «Чего-нибудь страшишься в этой муке?»
Ферхад: «Лишь тягости мучительной разлуки».
Хосров: «Хотел бы ты наложницу? Ответь».
Ферхад: «Хотел бы я и жизни не иметь».
Хосров: «Зачем горишь в такой любви великой?»
Ферхад: «Осведомись у сладостного лика».
Xосров: «Ты принужден о Сладостной забыть».
Ферхад: «Но без души, нам сладостной, не жить!»
Xосров: «Она — моя, забудь, что в ней услада».
Ферхад: «Забвения не стало для Ферхада».
Xосров: «Коль встречусь с ней, что скажешь мне — врагу?
Ферхад: «Небесный свод я вздохом подожгу»,
Разгневался Хосров; едва лишь не простерла
Его рука булат, чтоб вражье ранить горло.
Но мыслит: «Не страшусь, хоть все ему суля.
Не взрыть ему горы, — там скалы, не земля.
А хоть бы и земля — не ней не будет сладу!
А хоть бы взрыл ее — куда снесет громаду?»
И быстро говорит: «Согласен я; когда
Забуду договор — да будет мне беда!
Яви в своем труде, стан подтянув потуже,
Всю силу, что живет в таком могучем муже».
И вымолвил Ферхад, не ведающий лжи:
«О справедливый шах, мне гору укажи!»
И подведен к горе, что Бисутуном ныне
Зовут, каменотес, терзавшийся в пустыне,
И явно, что Ферхад свой блеск не сохранит,
Что вся гора — тверда, что вся гора — гранит.
Но с радостной душой, подбодренный Хосровом,
Шел разрыватель гор, горя порывом новым.
Взлетел он на гору, как бурный ветер яр,
И подпоясался, и первый дал удар.
И вот он первым же руки своей движеньем
Стал покрывать скалу одним изображеньем:
Киркою стан Ширин он высек; так Мани
Свой украшал Эрженг, творя в былые дни.
И, лишнего киркой не совершая взмаха,
На царственном коне изобразил он шаха.
Так юная творить ему велела кровь.
Он был возвышенным, вела его — любовь.
Но с юным — злая весть должна коснуться слуха —
Что сделала судьба — горбатая старуха!
Рассекание горы Ферхадом и жалобы его
