Так общими усилиями были созданы первые люди, и Нинту проговорила, любуясь своим творением:
— Теперь вы свободны, игиги! Идите и отдыхайте! А ваши корзины, ваши лопаты отныне достанутся человеку.
Так и случилось — смертные создания Нинту и Эйи трудолюбиво взялись за работу, которую прежде выполняли игиги.
Все шло прекрасно, пока через двенадцать веков люди не расплодились настолько, что вечно всем недовольный Энлиль начал жаловаться на шум и гомон за стенами Экура. Недолго думая, верховный бог наслал на человечество чуму и моровую язву, и смертные гибли от мора до тех пор, пока на помощь им не пришел Эйя.
По совету хозяина Апсу люди ублажили свирепого посланца Эрешкигаль Намтара — и моровое поветрие тут же прекратилось.
Приободрившиеся люди опять неосмотрительно начали нарушать тишину возле храма Энлиля, и божественный мизантроп обрушил на них новые бедствия — засуху и неурожай. На этот раз Эйя не сразу решился вмешаться: Энлиль и без того злился на него за постоянные поблажки смертным! Стиснув зубы, Эйя долго притворялся глухим, как ни молил его о помощи мудрейший из жителей Ниппура, Атрахасис.
Он заклинал Энки в молитвах,
Искал знамения в сновиденьях.
Он приходил к храму бога,
Пред храмом бога сидел и плакал.
Пред алтарем ему жертвы ставил…
И наконец добрый бог не выдержал, украдкой проскользнул в сновидение Атрахасиса и дал своему любимцу долгожданный совет.
Следуя этому совету, люди принесли богатые жертвы повелителю дождя и бури Ададу, и подкупленный бог ниспослал на поля долгожданную влагу. Вновь налились зерном колосья, голод уступил место изобилию, смертные перестали тысячами уходить в Иркаллу…
А Эн л иль сразу догадался, кто опять сорвал его планы, и взбеленился, как Эрешкигаль во время критических дней!
Вне себя от гнева он созвал собрание богов и перед всеми яростно обличил Эйю в саботаже:
— Всюду, куда б ни ступил ты,
Ты облегчаешь бремя, даешь послабленье.
Ты допустил процветанье людское,
Дал им дышать на земле под солнцем!
Но смотри, если ты еще хоть раз помешаешь моим замыслам — ты горько об этом пожалеешь! — бешено проорал Энлиль. — Больше я не потерплю вмешательства в мои планы, слышишь?! А планы эти таковы…
Выслушав верховного владыку, все боги в смятении переглянулись. Ибо теперь Энлиль задумал воистину ужасное дело: он решил обрушить на землю потоп, чтобы разом уничтожить все людское племя. Мало того — он потребовал, чтобы остальные боги одобрили подобное решение и поклялись не разглашать его среди смертных!
Эйя вскочил и возмущенно стукнул кулаком по столу:
— Зачем вы хотите связать меня клятвой?
Положу ли руку на моих человеков?
Потоп, что вы мне повелели, –
Что такое? Мне неизвестно!
Мне ли давать рожденье потопу?
Воистину, это дело Энлиля! –
с этими словами Эйя выбежал из зала собраний, что было сил грохнув дверью. Прыгая по небесной лестнице через три ступеньки, он устремился на землю и (помните шумерского Энки?) шепотом, через стену сообщил Атрахасису страшную весть:
— Внемли, о стена!
Хижина, слушай!
Разрушь свой дом, корабль выстрой!
Презри богатство, спасай душу!
Корабль, который ты построишь,
Шириною длине да будет равен!
… Назови его именем «Спасающий жизни»!
Покрой его крышей, подобно Апсу!
Так, чтобы солнце внутрь не проникло.
Да будет закрыт он и сверху и снизу!
Его снаряженье должно быть прочным.
Пусть густая смола укрепит его крепость.
Я же нашлю на вас ливень.
Изобилие птиц, обилие рыбы.
Следи за сроком, что сообщу я.
В корабль войди, закрой все двери,
Возьми зерна и добра, что имеешь,
Жену, семью, родню, рабочих.
Тварей степных, травоядных и диких
Я пошлю к тебе, к твоим воротам!
Итак, добрый Эйя решил спасти не только людей, но и ни в чем не повинных животных, которых в своем слепом гневе обрек на уничтожение Энлиль.
Атрахасис немедля сообщил старейшинам города откровение бога, и тотчас же началась лжсорадочная работа:
Со своим топором приходит плотник,
Камень свой несет строитель.
Даже малыш смолу таскает.
Даже бедняк несет, что может.
Таким образом, шанс на спасение получили все, кто принял участие в строительстве корабля Атрахасиса.
Как похож и в то же время непохож этот рассказ на библейское предание о Ное! Вот как бесстрастно и сухо повествует о Всемирном потопе Библия:
И сказал Господь Ною: войди ты и все семейство твое в ковчег; ибо тебя увидел Я праведным предо Мною в роде сем. И всякого скота чистого возьми по семи, мужеского пола и женского, а из скота нечистого по два, мужеского пола и женского. Также и из птиц небесных по семи, мужеского пола и женского, чтобы сохранить племя для всей земли. (Библия, Бытие, гл.7)
Похоже, этот Бог забыл о своем недавнем заявлении:
… и гадов и птиц небесных истреблю; ибо Я раскаялся, что создал их. (Библия, Бытие, гл.6)
Дело в том, что в иудейском Элохиме объединились черты двух божеств — истребителя-Энлиля и спасителя-Энки, отсюда и такая его непоследовательность.
Точно так же, как библейский Ной, Атрахасис в назначенный день взошел на борт ковчега, только в отличие от библейского праведника ниппурский мудрец вовсе не был безмятежно спокоен.
Он созвал людей своих
На пир прощальный.
Родню и семью на борт он поднял.
Они ели яства, они пили напитки.
Он же спускался и поднимался.
Сесть не мог, и лечь не мог он.
Разрывалось сердце, желчью рвало!
Конец света меж тем надвигался; раскаты грома возвещали о его приближении. И вскоре после того, как Атрахасис со своими людьми (и присланными Энки животными) затворился внутри огромного судна, началось нечто невообразимое:
Вздымается ветер, несет бурю,
Адад на ветрах, своих мулах, мчится –
Восточном,
Западном, Северном,
Южном.
Ураганы и бури завыли пред ним.
Злобный вихрь взметнулся ветрам навстречу,
К нему вздымается Южный ветер,
Западный ветер трубит рядом.
… Колесницей богов ураган несется,
Мчится вперед, убивает, молотит.
Идет Нинурта, открывает плотины,
Эррагаль якоря и столбы вырывает.
Анзуд когтями разрывает небо.
Разум страны, как горшок, расколот.
Поднялись воды, и потоп вышел.
Его мощь прошла по людям, как битва.
Один не может увидеть другого,
Узнать друг друга в уничтоженье!
Что там люди — даже боги задрожали в страхе перед вырвавшейся на волю беспощадной стихией! Энки стонал, видя гибель своих созданий, и рыдала в голос повитуха богов, праматерь Нинтуг
— Да померкнет день тот,
Во мрак да вернется!
Как могла я вместе со всеми богами
В совете решиться на гибель мира?
Насытился Энлиль постыдным приказом?
Подобно Тируру, он поднял мерзость!
И я ныне по собственной воле
Над собою слышу их вопли!
Надо мной словно мухи, рожденные мною!
Я же ныне как в доме плача!
В пустоте раздаются мои вопли!
Мне ли карабкаться на небо,
Мне, что жила в доме сокровищ?
Так причитала Нинту над разоренной, затопленной землей, и все боги вместе с ней оплакивали погубленный их неразумным решением мир.
Безымянный автор поэмы не решился вложить речи, обличающие жестокость богов, в уста смертного, зато вложил их в уста божественной повитухи… И этим вавилонское сказание опять-таки разительно отличается от библейского, где описание потопа сводится к бесстрастной констатации того факта, что «усилилась вода на земле чрезвычайно, так что покрылись все высокие горы, какие есть под всем небом» и что «все, что имело дыхание духа жизни в ноздрях своих на суше, умерло».
Нет, не имели еще вавилоняне той нравственной «закалки», которая нужна, чтобы одобрить любое решение всесильного бога, даже если это решение — истребить все живое на земле.
Ковчег библейского Ноя носило по волнам сорок дней; судно «Спасающий жизни» дрейфовало семь дней и семь ночей. А когда к исходу седьмых суток иссякли ливни и схлынули воды, Атрахасис вышел из судна и принес бессмертным обильную жертву. Изголодавшиеся боги устремились на соблазнительный запах, и Нинту язвительно бросила им:
— Где был Ану и его разум?
Как? И Энлиль приблизился к жертве?
Потоп устроили, не подумав,
Приговорили людей к истребленью!
Вы решились на гибель мира!
Их ясные лики потемнели ныне!
Нинту в гневе сорвала с шеи Ану лазуритовый амулет-муху и поклялась вечно носить его в память о потопе.
