В неоконченной поэме Кретьена рассказывается о дальнейших приключениях Персеваля и его друга Гавейна, однако значение таинственных предметов, виденных в замке, так и не объяснено. Его продолжатели, в том числе первый из них — Готье, сообщают, что Грааль — это чаша, из которой вкушали Христос и апостолы на Тайной вечере, а копье — то самое, которым сотник пронзил бок Распятого; а Персеваль в конце концов возвращается в замок, задает необходимый вопрос и становится после своего дяди хозяином замка и хранителем его сокровищ.
В поэме Вольфрама фон Эшенбаха, написанной около 1200 г. — примерно на двадцать лет позднее, чем сочинение Кретьена, которое его младший современник явно читал, — мы обнаруживаем новую, оригинальную концепцию Грааля.
Грааль — это камень особой породы;
Lapsit exillis[170] — перевода
На наш язык пока что нет.
Он изучает волшебный свет…[171]
Некогда в Анжу его принесли ангелы. Каждую Страстную пятницу с неба спускается голубь и кладет на него освященную гостию. Он находится в замке Монсальват; его охраняют четыреста рыцарей, и все они, кроме их короля, соблюдают обет безбрачия. Король может и должен вступать в брак, дабы продолжить династию; он повинуется велениям Грааля — надписям, которые проступают на нем и исчезают после того, как их прочтут. Во времена Парцифаля замком владеет Анфортас. Находясь около Грааля, он не может умереть, но его терзает рана, полученная в дни суетной жизни, в поисках плотской любви; рану эту Грааль исцелить не может, и только предназначенный судьбой герой в силах разрушить заклятие. Для этого Парцифалю следовало бы спросить: «О дядя! Молви, что с тобой?»[172] Во французской версии Персевалю мешает недостаток любопытства; Вольфрам же приписывает неуспех недостатку участия. Так или иначе, испытание не пройдено, и на следующее утро рыцарь видит, что замок пуст, только лошадь ждет его у ворот; уезжая, он выслушивает насмешки слуг, следящих за ним из окон. После многих приключений, совершенно непохожих на те, что описаны в «Повести о Граале» или в «Передуре», Парцифаль, успевший жениться на Кондвирамур, вновь отыскивает дорогу в Замок Грааля, которую не может найти никто, кроме избранных самим Граалем, разрушает заклятие и делается господином над этими землями; его сын Лоэрангрин становится Рыцарем Лебедя и отправляется в странствия; подобно всем Рыцарям Грааля, он не имеет права открывать, кто он и откуда, людям из внешнего мира. Вольфрам сообщает, что основной сюжет повести он позаимствовал у провансальского поэта Киота («великий мастер Киот»), который, в свою очередь, — хотя это явно романтический вымысел — нашел его в некоей арабской книге в Толедо.
Каким именно материалом располагал Кретьен де Труа, мы сказать не можем, но разные его продолжатели, особенно Манессье, дружно настаивают на христианской природе продемонстрированных Персевалю в замке реликвий. Естественно, возникает вопрос: когда появляются такие представления? Как мы видели, в валлийском предании, явно отражающем древнейшую версию легенды, христианский элемент отсутствовал. Здесь нам может помочь текст одного из французских продолжений «Повести» Кретьена. Готье, автор этого продолжения, рассказывает, что Гавейн также пытался пройти испытания во имя Грааля. Отчасти он даже преуспел, и иссохшие, опустевшие земли в окрестностях замка сделались невероятно плодородными. Таким образом, Грааль способен, помимо всего прочего, дарить обновление и процветание.
В качестве некоего носителя жизненной энергии Грааль выступает во всех версиях легенды. Даже в самой благородной и возвышенной из них, в «Парцифале» Вольфрама фон Эшенбаха, это его качество видно очень отчетливо. Больной или раненый, увидев Грааль, еще по крайней мере неделю не умрет, и те, кто служит ему, не стареют. Каждый получает от него еду по своему вкусу. Он исполняет любые желания. В поэме Вольфрама Грааль — камень, а не чаша, хотя он все равно связан с евхаристией. Здесь перед нами — отголосок древнего поклонения камням. Следует отметить, что подобный же Камень Изобилия присутствует и в валлийском «Передуре», хотя и не в качестве одного из чудес Замка. Его охраняла черная змея, рыцарь убил ее и отдал камень своему другу Этлиму.
Теперь читатель уже хорошо разбирается в кельтских символах изобилия и обновления. В Ирландию вместе с Племенами богини Дану попал котел Дагды. В валлийской легенде Бран Благословенный получил его из Ирландии — и вернул его потом туда же в качестве приданого Бранвен. В таинственной поэме Талиесина котел — один из трофеев, вынесенных Артуром из Аннувина; об этом удивительном приключении нигде больше не сообщается. Согласно Талиесину, чудесный котел находится в Кайр-Педриван, в замке Пуйлла; огонь, его нагревающий, раздувают своим дыханием девять девиц, края его усыпаны жемчугом, и он не готовит пищу для труса или лжесвидетеля:[173]
Разве я недостоин славы, недостоин быть в песне воспетым
В Кайр-Педриване, что четырежды повернулся?
Первое слово из глуби котла, когда раздалось оно?
Дыхание девяти дев его греет неспешно.
Не котел ли это владыки Аннувина? Каков же он с виду?
Бежит по краю его полоска жемчужин.
Он не станет готовить для труса и клеветника.
Меч, пламенеющий ярко, поднимется рядом
И останется в руке Ллеминауга.
Перед вратами Уферна[174] горел светильник.
Когда мы шли с Артуром — добрая это работа, —
Кроме семи, никто не возвратился из Кайр-Ведвид.[175]
Котел связан также и с солнцем, пусть и более косвенно; в древнейших арийско-индийских мифах солнце — золотой сосуд, струящий свет и тепло, дающий жизнь. Копье заставляет вспомнить оружие бога грома Индры — молнию, в норвежской мифологии ему соответствует молот Тора. Поиск этих предметов воплощает сюжет о том, как некий божественный герой восстанавливает правильный порядок смены времен года, нарушенный в силу определенных обстоятельств наподобие тех, что и по сей день вызывают голод и эпидемии в Индии.
Итак, в валлийском «Передуре» проступают очертания исконного кельтского мифа, однако Грааль так и не появляется. Однако, судя по созданному Готье продолжению к Кретьену, Грааль фигурировал как символ изобилия в европейских, вероятно, бретонских версиях легенды. По крайней мере в одном из вариантов — в том, который Вольфрам взял за основу при создании своего «Парцифаля», — этот символ представлял собой камень. В большинстве случаев это был, однако, не камень, а котел или некий другой сосуд, наделенный привычными свойствами волшебного котла кельтских мифов. Сосуд этот определенным образом ассоциировался с окровавленным копьем. Оттолкнувшись от этих деталей, неизвестный певец в порыве вдохновения превратил древнюю повесть о мести и освобождении в колдовской роман, сразу же завладевший сердцами обитателей христианского мира. Чудесный котел преобразился в чашу евхаристии, копье же, как оказалось, причастно к преступлению более страшному, нежели убийство родича Передура.[176] Кельтская поэтичность, немецкий мистицизм, христианское благородство и магические представления, до сих пор бытующие в отношении некоторых каменных монументов Западной Европы, — все это в сочетании породило легенду о Граале и наделило ее удивительной притягательностью. На протяжении семисот лет литераторы, музыканты, художники обращались к ней; да и сегодня — кто осмелится утверждать, будто интерес к ней угас и башни Монсальвата растворились в дымке, из которой некогда появились?
В сборнике, озаглавленном леди Шарлоттой Гест «Мабиногион», особняком стоит повесть о рождении и жизни легендарного барда Талиесина, валлийского Аморгена. Это предание взято не из «Красной книги Хергеста» (XIV в.), а из манускрипта XVI или XVII столетия и, по-видимому, никогда не пользовалось в Уэльсе особенной популярностью. В тексте содержится немало приписываемых Талиесину загадочных стихов, и они гораздо старше, нежели проза. Как указывал Альфред Натт в своем издании «Мабиногиона», автор сказания больше стремился создать некое обрамление для собранных вместе поэм Талиесина, нежели поведать о его удивительных деяниях.
Наибольший интерес представляет история о рождении поэта. «Во времена Артура и Круглого стола»[177] жил человек по имени Тегид Войл из Пенллин, а жену его звали Керидвен. У них был сын — Авагду, самое уродливое существо на свете. Чтобы он меньше страдал от своего безобразия, мать решила сделать его мудрецом. И вот, опираясь на знание, почерпнутое из книг Фериллта,[178] она обращается к вечному кельтскому истоку магической силы — к котлу. Керидвен начинает готовить «котел вдохновения и учености для своего сына, чтобы все принимали его с почетом, чтобы ему открылось знание о будущем мира». Котел следовало кипятить год и еще день; волшебная же сила варева заключалась всего в трех каплях.
