ОТВЕРСТОЕ НЕБО
Ночью пред Богоявлением отверзается небо. Нужно только не спать, дождаться святой минуты, и тогда чего бы человек ни попросил, — все получит. Но не все могут видеть селения горные. Кого ослепил грех, где тому увидеть отверстое небо! Чтоб не развлекаться, добрые люди выходят в чистое поле и там с молитвою ожидают Господней милости. Горе тому, кто не сумеет просить благ на пользу: ему дано будет то, чего попросит.
Один Серб не пошел в поле, а сел в избе у открытого окошка. Смотрел он долго на чистое, лазоревое небо и видит — вот оно разверзается: как две голубые горы, раздвинулась твердь, а оттуда свет, целое море света льется на землю. Серб высунул в окошко голову: хотел попросить осмак денег; но кто справится с языком в испуге! а как было и не испугаться перед разверстым небом! — не то вымолвил Серб, что думал; он вымолвил: «Боже, дай мне голову с осмак!» — и голова его раздулась без боли, выросла в целый осмак. О ужас, что было делать? опять помолиться? но молитва человека доходит до престола Божия в ночь пред Богоявленьем один только раз. Что нужды, Серб не усомнился бы вознести молитву; но святая минута прошла, небо закрылось, как будто и не открывалось: та же голубая твердь, те же горят звезды, по–прежнему светит ясный месяц. Несчастный потянулся назад; но голове ли в осмак пройти в окошко? кричал он громко, плакал навзрыд, а голова все не уменьшалась, не проходила в окошко.
На плачь Серба сбежались соседи и освободили его, прорубив стену.
Грабили татары
в Яздовецком замке,
не нашли в нем злата,
а нашли парнишку.
«Ты скажи, слуга, нам,
где спит пани с паном?»
— Того, кто укажет,
пан казнить прикажет.
«Не страшися пана,
ты поедешь с нами
в татарскую землю».
— А лежит пан с пани
в башне самой крайней.
Первый раз палили,
камень повредили.
Второй раз палили,
пана застрелили.
Третий раз палили,
пани увозили.
Как мчатся, как мчатся
мимо стен узорных,
мимо стен тех черных.
Оглянется пани
на грустные стены:
Стены мои, стены,
как вы почернели,
пана пожалели.
Пана застрелили,
пани с собой взяли
в вечную неволю,
в татарскую землю.
Проезжали турки
рощи и пригорки,
миновали парни
поле и кустарник.
Отыскали древо
в яворовой гуще,
в яворовой гуще
на новые гусли.
Один его рубит,
кровью обливает,
другой его рубит,
кусок вырубает.
Третий его рубит,
отвечает древо:
Не рубите, хлопцы,
я бедная дева.
Я бедная дева,
превратилась в древо,
вы меня берите,
к матушке везите.
Поставьте к ней в сени,
в сени за дверями,
мать меня увидит,
обольет слезами.
Вот так новость случилась,
пани пана убила.
Как в саду зарывала,
руткой холм засевала.
Руткой холм засевала,
про себя напевала:
Расти, рутка, высоко,
как лежит пан глубоко.
Вот уж рутка выросла,
пани замуж не пошла.
Девка, глянь на поляны,
там не едут ли паны?
Едут, едут к нам паны,
деверя да братаны.
А почем ты узнала,
что братáми назвала?
По коням по буланым,
да по шапкам их алым.
По лицу, по одёже,
всем на пана похожи.
По коням их холеным,
да по саблям точеным.
Здравствуй, здравствуй,
сестрица, негодяйка–убийца.
Где наш братец родимый?
На войну проводила.
На войне мы бывали,
а его не видали.
Отвечай–ка, голубка,
отчего в крови юбка?
Девка кур убивала
и меня замарала.
Если б сто их убила,
крови меньше бы было.
Чьих волос это прядки
на траве и на грядке?
Девка слуг тут чесала,
волоса набросала.
Если б девка чесала,
столько б тут не упало.
Сядь на лошадь, сестрица,
нам пора торопиться.
В лес поедешь ты с нами,
с деверями–гостями.
Как мне с вами садиться,
малых деток лишиться.
Малых деток лишиться,
от двора удалиться.
Мы детей не оставим,
скоро в город отправим.
В рощу поезд въезжает,
пани пояс роняет.
Стойте, милые братья,
хочу пояс поднять я.
Этот пояс атласный справил
брат наш несчастный.
Наш Франтишек убитый,
брат родной, незабытый.
Как приехали в Мехув,
накупили орехов.
На, сестрица, орехи,
погрызи для потехи.
А как в лес прискакали,
с пани кожу содрали.
Пошла по воду панна,
белолица, румяна,
мимо ехал пан
и разбил ей жбан.
«Ты не плачь, молодая,
заплачу всё сполна я,
тебе талер дам
за зеленый жбан».
Панна брать не желает,
только плачет–рыдает:
«Мой зеленый жбан,
что разбил мне пан!»
«Ты не плачь, молодая,
оплачу жбан сполна я,
два дуката дам
за зеленый жбан».
Панна брать не желает,
только плачет–рыдает:
«Мой зеленый жбан,
что разбил мне пан».
Ты не плачь, молодая,
заплачу все сполна я,
за зеленый жбан
коня тебе дам».
Панна брать не желает,
только плачет–рыдает:
«Мой зеленый жбан,
что разбил мне пан».
«Ты не плачь, молодая,
заплачу все сполна я,
деньги тебе дам
за зеленый жбан».
Панна брать не желает,
только плачет–рыдает:
«Мой зеленый жбан,
что разбил мне пан».
«Ты не плачь, молодая,
заплачу все сполна я,
сам себя отдам
за зеленый жбан».
«Хоть я жбан потеряла,
зато пана достала,
за зеленый жбан
будет со мной пан».
Под вечер ехал Ясек
да ехал мимо костела,
да свою острую саблю
к боку пристегнул он,
ой, к левому боку.
Как саблю пристегнул он,
на дом родной взглянул он,
сердечно заплакал
и тяжко так вздохнул он,
аж конь под ним затрясся.
Ой, матушка родная,
иль сына не узнали,
дам шпоры вороному,
чтоб ехал ближе к дому,
чтоб вы привет послали.
Ой, сын мой, милый сын мой,
мне не узнать тебя ли?
Ох, как тебя схватили,
в железо заковали
да в Радом отправляли.
Ой, здравствуй, сын мой, здравствуй,
ты моя кручина,
кто же твоей муки,
кто же твоей муки,
зла всего причина?
А зла всего причина
козеницкий лютый пан,
как меня хватали,
в цепи заковали,
еще стражу он прислал.
Ой, прислал мне стражу
с рассвета до заката,
как Господь на небе,
как Господь на небе,
меня везут в солдаты.
Привозят в полк к солдатам,
кричат там: тарабан!
Рекрута прислал вам,
рекрута прислал вам
сам козеницкий пан.
Уж недалеко Радом,
забили в барабан.
Эй, открывай ворота,
рекрута везет вам,
рекрута везет вам
пан козеницкий сам.
Ой, матушка родная,
не плачьте, не рыдайте,
вы любе моей милой,
милой, незабытой,
печаль не умножайте.
А будет моя люба
слезы лить, бедняжка,
будет мне, солдату,
будет мне, солдату,
читать письма тяжко.
ПЕСНЯ О СТАРОСТИНОЙ ДОЧКЕ
