Услышав слова своей матери, так ей сказал Ядгар:
— Если в самом деле вернулся отец мой, мне следует отомстить чем-нибудь Ултантазу и его людям. Если и пострадаю от них, — услышит отец мой стоны мои, — придет — выручит. Если же неверно, что вернулся мой бек-отец, все равно мне лучше умереть, чем под таким гнетом жить…
Схватил Ядгар палку и, подбежав к приготовленным для козлодрания козлам, разогнал их в разные стороны. Козлов гоняя, все дальше уходил он от юрты материнской, и тут ему Алпамыш в образе деда Култая на дороге встретился. Сына своего увидав, сказал Алпамыш:
— Где, в каком саду расцвел такой цветок?
Хорошо козлов гоняешь ты, дружок.
Чей ты будешь сын, ответь мне, мой сынок?
Месяцу подобна красота твоя;
С сизым ястребом тебя сравнил бы я;
С крутогнутым луком бровь твою сравню;
Голос твой похож на пенье соловья.
Ты скажи, сынок мой, правды не тая,
Кто отец твой знатный, чей ты будешь сын?
У тебя родивших — если есть одна
Тайная мечта, — да сбудется сполна!
Знай, что мне от бога благодать дана, —
Деду твоему судьба твоя видна!
Глядя на тебя, скажу я, не шутя:
Видно, ты породы не людской, дитя!
Раеликий отрок, чей ты будешь сын?
Любит смелый кобчик сесть на косогор.
Как ни юн, ты знал лишь горе до сих пор.
Будешь ты грозой батыров, как Рустам,
И с врагом сильнейшим выиграешь спор.
Шаху пред тобой быть пешим — не позор!
Слово это услыхав, расстроился сердцем Ядгар и такое слово сказал в ответ:
— В теле, муки знавшем, ты душою был,
Мне от всех защитой ты большою был, —
И тобой, увы, забыт я, бабаджан!
Сирота несчастный, умереть я рад.
Видно, не придет отец из дальних стран!
В тот злосчастный день, когда он уезжал,
В материнском чреве я еще лежал.
Но тобой, увы, забыт я, бабаджан!
Я в твоем саду раскрывшийся тюльпан,
Для кого-нибудь я тоже мил-желан,
Но тобой, увы, забыт я, бабаджан!
Бека, что давно ушел в калмыцкий край,
Бека Алпамыша я наследный сын!.. —
Мнимому Култаю так Ядгар сказал,
Глянул на дорогу — в страхе задрожал:
Всадников он двух в то время увидал, —
Сердцем сокрушился, горько зарыдал:
— Смертно я тоскую, милый дед Култай,
Пожалей меня, спаси от бед, Култай!
Кебанаком ты меня укрой своим,—
Этим дуракам в обиду не давай!
Страха смерти ради — ты на склоне дней
Не предай меня врагам семьи моей, —
Спрячь меня от них, сиротку пожалей!..
Двое верховых со стороны байги
Подъезжают к ним, как злобные враги.
И плетьми Ядгару-сироте грозят.
Он от них в испуге пятится назад.
— Бабаджан, они убить меня хотят! —
Так шептал сиротка, разумом смутясь,
За кушак Култая мнимого держась.
Перейдя предел жестокости своей,
За Ядгара взялись двое тех людей:
— Хватит нам о ханстве препираться с ним,
С этим сосунком покончим поскорей!
«Вот как с ребенком поступают злодеи!» — подумал Алпамыш. Не стало его терпения и, к подъехавшим обращаясь, так он сказал:
— И у него ведь когда-то отец был, а теперь — сиротою остался он. Можно ли сироту избивать?! Оставьте его, — поезжайте на байгу — веселиться продолжайте! — Схватил он одного из джигитов за кисть руки, — подумал тот: «Э, да ведь это — настоящий батыр!» Косточки затрещали в руке у него, слезами глаза налились, попытался он вырвать кисть свою — не удавалось. А Култаю-Алпамышу мысль пришла: «Лучше пусть настоящей силы моей не узнают они!» Отпустил он руки всадника, подарил ему и товарищу его двух козлов, на козлодрании добытых, — сели джигиты на коней — уехали, друг другу сказав: «Человек человека, оказывается, сколько ни знал бы, все-таки не знает: кто думал, что Култай силой такой обладает!»
А Ядгар мнимому деду Култаю так сказал:
— Милый дед, позволь-ка слово мне сказать:
Вижу я, ты хочешь смерти избежать.
Но нельзя ль, однако, правду мне узнать?
Ты меня от двух насильников отбил.
Если бы Култаем истинным ты был,
Где б такую силу ты, старик, добыл?
Ты ж ему все пальцы чуть не раздробил!
Не родной ли ты отец мой, Алпамыш?
Если так, — напрасно ты со мной хитришь!
Мнимый дед Култай-Алпамыш, так ему ответил:
— Словно нитка бус жемчужных порвалась,
При тебе роняю слезы я из глаз.
Кровь моя в груди от боли запеклась.
Я тебя, ягненок дорогой мой, спас,
Но смогу ль спасти в другой недобрый час?
Что поделать! — скорбь — один удел для нас!
Ты меня отцом не называй, Ядгар, —
Молод твой отец, а я, как видишь, стар.
Бедный твой отец в зиндане у врагов.
Если б он из вражьих вырвался оков,
Неужели б он не выручил тебя?
Алпамыш-батыр, отец твой, не таков!
Если б только он из плена убежал,
Кто б ему к тебе примчаться помешал?
Как бы он тебя к своей груди прижал,
Как бы он тебя, лаская, утешал!
Сына дорогого всей душой любя,
Если бы вернулся он из дальних стран,
Разве на руках не внес бы он тебя
В тойхану, где справить свадьбу с Барчин-ай
Хочет пёс-Ултан, бесчестный негодяй?
Если б твой отец явиться мог, то — знай —
Головы б лишился на пиру Ултан.
Но в земле калмыцкой, заточен в зиндан,
Он скончался в муках, Алпамыш-султан!
Такие слова услыхав, подумал Ядгар: «Оказывается, я тоже деда-Култая не знаю. Оказывается, наделен силой чудесной он! Надо мне с ним в укромном месте поговорить. Ни за что мать свою не отдам Ултану! Не стану дожидаться я прихода отца, — сам накажу негодяя!» И так сказал Ядгар:
— Дедушка, давай в сторонку повернем, —
По душам с тобой пошепчемся вдвоем:
Как бы не узнал собака-Ултантаз,
Что тут говорилось тайно промеж нас.
От руки Ултана пусть погибну сам, —
Мать свою, Барчин, паршивцу не отдам!
Как в лицо народу мне смотреть потом,
Если на себя приму подобный срам!
Мать мою насильно хочет взять дурак!
Сколько сватов шлет, суля ей много благ, —
Мать моя согласья не дает никак.
Дедушка, что сделать, чтоб расстроить брак?..
Култай-Алпамыш так Ядгару ответил:
— Что Ултан — насильник, знает весь народ,
Но для тяжбы с ним кто силы наберет?
Ты, дитя мое, прими и то в расчет:
Кто правитель — тот и заслужил почет.
Хоть Ултан — разбойник, все ж он — мухурдар,
С этим примириться следует, Ядгар.
Ты уже подрос — и должен понимать:
Для спасенья жизни в брак вступает мать.
Ты сними с души забот и горя кладь,
Мать отдав Ултану, дело с ним уладь.
Стал теперь Ултан грознее, чем дракон:
Если весь Конграт паршивцем угнетен,
Если перед ним трепещет весь Байсун,
Покорись и ты насильнику, мой сын.
На него обманом напусти туман,
Заслужи его доверье, Ядгарджан, —
Будешь вместе с ним Байсуном управлять.
Этим наставленьем сердце укрепи, —
Мать свою Ултану в жены уступи…
Ответил на это Ядгар таким словом:
— Скорбный раб, кому открыться я могу?
Пред своим народом в тяжком я долгу.
Прежде, чем отдам родную мать врагу,
От его руки готов я умереть.
Совесть, милый дед, и честь я сберегу:
Негодяй в Ядгаре не найдет слугу, —
Брачный этот пир испортить побегу!..
Такое слово от Ядгара услыхав, воскликнул мнимый Култай: — Молодец, сын мой! От честной матери рожденный, таким и оставайся всегда. Я тоже, от стада придя, отправлюсь-ка на пир этого сына потаскухи, — насколько смогу, праздник его расстрою… Ты, хотя еще малое дитя, а я — седовласый старец, но, как говорится, — из двух половин получается один. Такая в народе поговорка есть…
Такого теплого слова ни от кого никогда не слыхал Ядгар. Этим словом его мнимый дед Култай обласкал. Сердце в сироте взыграло, — не хочет он со стариком разлучаться.
Говорит ему Култай-Алпамыш:
— Если мы вместе с поля придем, скажут они: «Что между малым и старым? Наверно, сговор какой-то у Ядгара с Култаем». Врозь должны мы прийти: ты — со стороны улака, я — со стороны тойханы. Путь одинаковый — явимся в одно время с двух сторон; по данному тобою знаку, я затею ссору…
Теперь послушайте о приходе Култая-Алпамыша в пиршественный дом:
