у меня немного, но… что ж, заодно поищу покупателей и пациентов.
– Спасибо, – кивнул Ренар. Он и сам не мог похвастаться богатством, жалованье инквизиторов оставляло желать лучшего, но он все же решил уточнить: – Если будет что-то дорогое, то скажи, я это оплачу. – Он встал, собираясь уходить.
– Куда ты сейчас пойдешь? – проворчала Элиза, угадав его намеренья. – Ты же в темноте не разглядишь дорогу в лесу. Или разглядишь? А вдруг нападет кто в городе?
Ренар отмахнулся, но Элиза продолжила упорствовать.
– Оставайся, – кивнула она. – Уйдешь на службу с утра.
– Я не собирался тебя стеснять.
– Да ты не стесняешь. И так уже мой плащ на скамье расстелил – вот на нем и переночуй, я устала и не хочу убираться. А еще дров мало, а когда два человека в доме, то тепло медленнее уходит.
– Дожили! Женщина уговаривает меня остаться в ее доме на ночь, а я отнекиваюсь, – нервно усмехнулся Ренар, но понял, что Элизу его шутка смутила, и снова махнул рукой. – Шучу. Чтобы спутаться с ведьмой – это надо быть Вивьеном. Я не настолько безумен.
Элиза невольно вспомнила его симпатию к Рени, но предпочла промолчать, не желая бередить болезненные воспоминания.
– И, быть может, поэтому и жив, – ничего не выражающим голосом сказала она и развернулась к столу, чтобы разобрать посуду.
Ренар тоже мгновенно затих, вновь погрузившись в то усталое печальное состояние, от которого ненадолго отвлекся.
Спорить он больше не стал. Умывшись водой от остатков травного настоя, которую молчаливо протянула в глиняном ковше Элиза, Ренар лег на скамью и вновь закрыл глаза.
***
Ансель стоял перед закрытой дверью на постоялом дворе. Большинство его соседей уже разошлись по своим комнатам, разве что пара едва прибывших путников все еще ели в трапезной внизу.
Экономная хозяйка уже погасила все свечи в коридорах, и Ансель стоял перед опустевшей комнатой Вивьена в темноте. С момента ареста жившего здесь инквизитора в комнату никто не вселялся. Сколь бы тщательно ни старались замять эту историю, слухи, как это обычно и бывает, все же расползлись по городу, исказившись и дополнившись подробностями, которые негласно делали эту комнату неприкосновенной.
Для некоторых Вивьен Колер так и оставался извечным узником застенок руанской инквизиции. Другие утверждали, что его замучили до смерти на одном из допросов. Третьи – что сослали в изгнание в монастырь. Четвертые – что перевезли тайком в Авиньон на суд папы.
Ансель тяжело вздохнул, вспоминая услышанные им варианты этой истории. Никто из тех, кто распространял по городу эти слухи, не был на территории тюрьмы, когда Вивьена казнили. Никто из них не видел этого, а значит, не знал всей правды – что в том костре погиб не только Вивьен Колер, вместе с ним сгорела часть души Анселя Асье. Та часть, что была соединена черным кожаным переплетом.
Ансель странным, внимательным взглядом смотрел на дверь, словно та могла объяснить ему что-то еще, чего он не знал.
«Ты хранил у себя нашу книгу. Прямо здесь? Прямо за этой стеной? Так смело и так неосторожно».
Он сделал один шаг, припав на больную ногу, прислонился к противоположной стене коридора и устало вздохнул, словно эти вопросы – пусть ответы на них и были очевидными – еще сильнее утяжелили его ношу.
Не припомню, чтобы ты одобрял опрометчивость, – зазвучал у него в сознании голос Гийома, в котором промелькнуло ревнивое недовольство.
– Я и не одобряю, – едва слышно проговорил Ансель вслух. Его внутренний собеседник молчал несколько дней, с момента казни Вивьена, но теперь, стоило хоть немного оправиться от потрясения, как он вновь назойливым демоном ворвался в сознание. И Ансель, к своему удивлению, даже не испытал неприязни. Он столько раз молился освобожденной душе Гийома, что – как знать! – не вправду ли погибший ученик стал посещать его, как бестелесный дух, которого нельзя увидеть? Да и услышать, в привычном смысле, нельзя. Не в такой ли форме должны являться людям ангелы?
Так что же еще ты здесь ищешь? – прошипел голос. – Вивьена не вернуть и не спасти. Ты можешь только помешать им дальше уничтожать твою веру. Ты можешь отомстить. Сделать то, что должно. Найди Ренара, не дай ему и дальше совершать ошибки и множить зло, которое творит инквизиция.
Ансель оттолкнулся от стены и заставил себя оторвать взгляд от двери. Прихрамывая, он добрался до своей комнаты, закрылся в ней, опустился на кровать и устало потер руками лицо.
Он искал встречи с Ренаром, незаметно следил за ним, но молодой инквизитор с момента казни Вивьена не покидал черту города и редко оставался в одиночестве, а вступить с ним в диалог на виду у посторонних людей по понятным причинам было невозможно. Это не выпивоха-стражник, которого можно подкараулить в трактире, не опасаясь лишнего внимания.
При мысли о Жильбере Анселя в который раз пробрала дрожь. Ему казалось, что мертвеца должны были уже давно обнаружить. Из лавки мясника, конечно, воняет, и это частично может маскировать преступление Анселя. С другой стороны, кто лучше, чем мясник, быстро сумеет распознать вонь гниющего мяса и забить тревогу? Наверняка, стражники уже должны рыскать по городу и искать виноватого.
И как, ты думаешь, они тебя найдут? – усмехнулся голос Гийома, раздавшись так громко, что Ансель невольно почесал ухо. – Как они поймут, что это сделал именно ты? Все было ночью.
– Не знаю. Меня мог кто-то видеть. Я не стал выглядеть иначе, не изменил внешность. Меня может выдать стражник, с которым я стоял на казни. Он заметил, что я веду себя странно. Наверняка, он и насчет Жильбера спросит…
Не теряй голову, Ансель. Мы оба знаем, что это плохо заканчивается – как правило, не только для тебя.
Ансель нахмурился.
– Хватит злорадствовать! Лучше бы взял да помог мне! – воскликнул он и тут же зажал рот руками, понимая, что повышает голос. Он выждал несколько мгновений, переводя дух. Затем тихо обратился: – Гийом?
Некоторое время дух убитого ученика молчал, но потом все же соблаговолил ответить:
Послушай, ты должен взять себя в руки. Никто тебя пока явно не ищет, но внешность снова стоит переделать. К тому же, если ты захочешь разобраться с Иудой, необходимо, чтобы он тебя узнал, разве нет?
– С Иудой?
С Ренаром.
Больше ничего Гийом не сказал. Ансель прерывисто вздохнул и прилег на кровать. Сердце его снова бешено колотилось.
Некоторое время он, не мигая, вглядывался в темноту своей комнаты, а затем – сам
