ханств. Но продвижение в сторону Индии и китайской границы изменило региональный характер борьбы за прикаспийские и внутриазиатские пограничные земли. Оно стало центральным пунктом соперничества с Великобританией, положив начало длительному периоду напряженности в вопросе делимитации имперских границ и послужив сигналом к началу русского проникновения на китайскую территорию.
С 1840 по 1907 год государственные деятели как с британской, так и с российской стороны периодически рассматривали возможность достижения соглашений по взаимным интересам и установления сфер влияния. Но подозрения, неверное толкование и неподходящее время срывали эти попытки. (Параллель с аналогичными переговорами между Габсбургами и Россией на Балканах наводит на размышления). В центрах власти британская и российская правящие элиты часто сталкивались с разногласиями по поводу масштабов и темпов имперского продвижения. Сторонники передовой политики вступали в конфликт с более осторожными политиками. На границах авантюристы и местные чиновники с обеих сторон уклонялись или игнорировали указания из Лондона и Санкт-Петербурга. Они предпочитали делать собственную карьеру, утверждая, что действуют в интересах строительства империи, что в их понимании зачастую было одним и тем же. Смешанные мотивы и противоречивые побуждения, разделяемые государственными деятелями, политическими агентами и военными, усиливали естественную тенденцию воспринимать противоположную сторону как двуличную или не заслуживающую доверия. Временами, особенно накануне Крымской войны, это приводило к катастрофическим последствиям.
Лишившись общего врага в лице Наполеона, Британия и Россия оказались во враждебных отношениях на западных и южных рубежах Евразии. На Венском конгрессе, как мы видели, Александр I предвосхитил серьезный кризис в отношениях с Великобританией, настояв на восстановлении большей части территории дораздельной Польши под контролем России.
Конгресс, англо-русский военный альянс уже начал проявлять признаки износа на транскаспийской границе. После заключения Гюлистанского договора в 1813 году иранцы обратились за защитой к британцам и подписали договор, по которому Британия обязалась прийти на помощь Ирану, если на него нападет европейская держава. Хотя англичане так и не выполнили договор, он послужил уведомлением для русских о том, что Иран теперь стал жизненно важным в глазах Великобритании для защиты Индии. Британцы были еще больше встревожены подписанием Туркманчайского договора в 1828 году, который, казалось, превращал Иран в российский протекторат. Быстро последовавшие друг за другом польское восстание 1830 года и Ункиарский договор 1833 года вызвали у британцев еще две реакции: идеологическую - на подавление польских свобод, и стратегическую - на очевидное принятие Османской империей того же статуса протектората, который был навязан Ирану.
С точки зрения России, соперничество развернулось в 1830-х годах, когда англичане оспаривали ее суверенитет над черноморским побережьем, ведя свободную торговлю с черкесами, находившимися в состоянии восстания. Частные инициативы британского авантюриста Дэвида Уркхарта нашли поддержку у мануфактурщиков и коммерческих агентов в Англии для реализации его планов по открытию западного побережья Черного моря для британской торговли и поставки оружия восставшим черкесским горцам. Он установил контакт с князем Чарторыйским в Париже, который к моменту второго польского восстания 1863 года присоединился к нему в необыкновенной вере в то, что черкесские повстанцы являются ключом к обеспечению независимости Польши и безопасности Османской империи. Отказ поддержать их, считал он, означал бы присоединение Ирана к России и угрозу Индии.
Более серьезное значение для будущего англо-русских отношений имело возобновление в 1838 году попытки иранцев установить контроль над Гератом. На этот раз путаница в российской политике, усложнение региональной политики и чрезмерная реакция британцев привели к тому, что два соперника оказались близки к войне. Русский министр в Тегеране, амбициозный полковник И.О. Симонич, сторонник передовой политики в регионе, пользовался покровительством единомышленников и высокопоставленных лиц, таких как генерал-губернатор В.А. Перовский в Оренбурге, среди военной элиты и в Азиатском департаменте МИДа. Получив средства от иранской компенсации, Симонич поддержал планы Мохаммед-шаха по нападению на Герат.
В то же время один из его агентов, колоритный польский экс-революционер, перешедший в панславизм, Я.В. Виткевич, рьяно работал над заключением союза, объединяющего иранцев с афганскими правителями в ханствах Кандагар (Кохундил-хан) и Кабул (Дост-Мохаммед). Афганцы пытались сыграть на стороне англичан против русских, чтобы обеспечить себе положение. Британские агенты в Тегеране и Кабуле забили тревогу. Британия направила военно-морские силы, чтобы занять островную крепость Харг в Персидском заливе, угрожая войной с Ираном и Кабулом. Министр иностранных дел России Нессельроде неоднократно заверял британцев в намерениях России. Но, похоже, он был не в состоянии контролировать своих подчиненных, которые также получали инструкции из Генерального штаба и от Перовского в Оренбурге. Это был еще один случай отсутствия координации в рыхлой организации российской бюрократии.
Когда Николай I осознал, в какие опасные воды зашли его предприимчивые агенты, он отозвал Симонича; Виткевич был лишен аккредитации; а Нессельроде был уполномочен заверить британцев, что "Великобритания и Россия должны преследовать одни и те же интересы: поддерживать мир в центре Азии и следить за тем, чтобы в этой обширной части Азии не началась всеобщая конфаграция". Он предлагал признать систему, которая "прежде всего уважала бы независимость промежуточных стран, разделяющих нас". С британской стороны лорд Палмерстон признавал, что контрибуция за Иран не стоит свеч, поскольку Россия обладает географическим преимуществом. Идея Ирана как буферного государства была бы слишком дорогой. Британцы отступили на позиции, согласно которой контроль над Персидским заливом был достаточно надежной гарантией безопасности Индии. Однако двум соперникам потребовалось еще семьдесят лет, чтобы полностью реализовать эту идею.
Благочестивые мотивы не помешали России и Британии продолжать борьбу за пограничные земли, но скорее перенаправили их усилия, чтобы избежать прямой конфронтации. Как только кризис был преодолен, лорд Окленд, генерал-губернатор Индии, начал вторжение в Афганистан и сверг Дост Мухаммеда. Но британцы не смогли удержаться в Кабуле, и их отступающая армия была уничтожена. Воспользовавшись затруднениями, генерал-губернатор Перовский отправил экспедицию в Хиву в надежде установить надежные и процветающие торговые связи с оазисами Средней Азии и положить конец работорговли в этом регионе. Но и она едва не погибла в ледяных бурях пустыни Усть-Урт. Обе державы кое-что извлекли из этой неудачи. Хивинский хан отпустил русских пленных и пообещал больше не брать их в плен. Англичане завершили свою задачу по покорению оставшихся индийских княжеств. В 1841 году сэр Чарльз Напьер оккупировал Синд, разослав остроумную телеграмму "IhaveSind", а в 1849 году британцы присоединили Пенджаб. Они восстановили в Кабуле Дост Мухаммеда, который в ответ сохранил им верность во время мятежа в Индии.
В послекрымский период британские и российские государственные деятели и военные вновь оказались в глубоком разладе относительно правильного курса действий на транскаспийской границе. Российские сторонники политики наступления обрели новые влиятельные голоса, включая военного министра Дмитрия Милютина.
