Крымская война заставила осознать, что противостояние с Великобританией имеет евразийский масштаб. Наместник Кавказа Барятинский подчеркивал связи между Кавказом и Закаспием. Он выступал за политику противодействия британскому поражению в Иране в 1857 году, которое он считал не чем иным, как продолжением Крымской войны, призывая Петербург санкционировать российскую оккупацию территории за рекой Атрек. С этой позиции Россия могла бы доминировать на северных границах Ирана и Афганистана и уравновесить позиции Великобритании в Персидском заливе. "В противном случае война, неизбежная в будущем, поставит нас в более затруднительное положение, - писал он, - ибо англичане, расположившись вдоль Персидского залива, в Кандагаре, Кабуле и Герате, войдут в сношения с ханами Средней Азии и будут распределять между ними золото". В разгар польского восстания 1863 года Милютин, его бывший подчиненный, еще одна старая рука Кавказа, недавно ставшая военным министром, повторил и расширил эти настроения. Отмечая напряженность отношений с западными державами, он писал: "В случае войны мы не можем вступить в бой с англичанами в Европе - остается только Азия". В случае необходимости экспедиция туда была бы важна "если не для вторжения в Индию, то, по крайней мере, для отвлечения английских сил из Европы и нанесения, возможно, большего ущерба их торговым отношениям".
Схожие мотивы вдохновляли и других ярых сторонников форвардной политики, среди которых впечатляющий список: граф Игнатьев, ярый панславист, возглавлявший экспедиции в Закаспий в 1860-х годах, а позже ставший заклятым соперником Великобритании в Стамбуле; генерал Чернаев, покоритель Ташкента и командир добровольцев в Сербии в 1875 году; генерал-губернатор Западной Сибири Г.Х. Гасфорд; оренбургский губернатор,
Г.Г. Безак и генерал-губернатор Восточной Сибири Корсаков. Карьера Игнатьева служит примером самых амбициозных стремлений к империализму на пространстве от Пекина до Константинополя. Будучи главным переговорщиком по Пекинскому договору 1860 года, он вернул Приамурский и Уссурийский края, уступленные китайцам в конце XVII века, и открыл для русских купцов торговлю в городах Западного Туркестана, включая Кашгар и Или. Семнадцать лет спустя он был главным переговорщиком по Сан-Стефанскому договору (1878), который закрепил за Россией главенствующее положение на дунайском пограничье. Игнатьев не был диким фанатиком, но проницательным практиком геокультурной политики. Он считал, что Стрейты имеют огромное значение для "безопасности и процветания юга [России] и с политико-экономической точки зрения". Контроль России мог быть прямым или косвенным, а его методы - мирными или нет, в зависимости от реакции европейских держав. Если бы Россия собиралась занять Константинополь, ей пришлось бы использовать болгар, греков и армян как "послушное орудие русской политики и как постоянных союзников, исключающих всякую возможность их перехода в лагерь врага". Старый союз с Австрией был обречен Аушглейхом 1867 года, который поработил южных славян, умиротворил мадьяр и поляков, традиционных врагов России, "с которыми рано или поздно должна быть война на смерть за господство на Востоке, за единство и целостность России, за возможность сохранить и развить достигнутое вековым трудом историческое положение, предопределенное Всевышним для России - защитницы православных и самого многочисленного и сильного из славянских племен".
Главного противника перспективной политики, министра иностранных дел князя Горчакова, поддерживали Н.О. Сухозанет, предшественник Милютина на посту военного министра, и генерал-лейтенант Дюгамель, преемник Гасфорда на посту генерал-губернатора Западной Сибири и главнокомандующего Сибирской армией. Горчаков последовательно стремился избежать конфликта с Великобританией на евразийских рубежах. Он выступал за мирное удержание Транскаспийской империи с помощью дипломатии и торговли.
В меморандуме, направленном европейским державам в 1864 году, он изложил свое видение политики России в регионе. Безопасность и развитие цивилизации, утверждал он, были миссией России, не отличающейся от миссии основных европейских колониальных держав и Соединенных Штатов. Разногласия Игнатьева с Горчаковым распространялись на всю периферию Российской империи. "Основное различие между нашими взглядами, - писал он в своих воспоминаниях, - заключалось в том, что он верил в Европу, в "европейский концерт", жаждал конференций и конгрессов, предпочитал звучные фразы и блестящую дипломатию, бель-летерские постановки практическим действиям".
Характерно, что Александр II, похоже, поощрял оба варианта политики, часто одновременно. Он держал Горчакова и Милютина в качестве министров и ближайших советников на протяжении 1860-х и 1870-х годов, когда внутренние дебаты были в самом разгаре. Он не поощрял наиболее рискованные и авантюрные шаги, такие как захват Чернаевым Ташкента в 1865 году, но и не отрекался от них, когда они увенчались успехом. В результате британцы сочли обманом заявления Горчакова и других о том, что политика России была мирной. Они не поняли разногласий внутри российского правительства по поводу лучших средств для обеспечения безопасности нестабильной границы. Завоеватель Ташкента Чернаев, поддерживаемый многочисленными военными и гражданскими чиновниками, призывал к аннексии. Горчаков, всегда обеспокоенный реакцией Великобритании, предпочитал создать отдельное ханство под защитой России. В итоге возобладала точка зрения Чернаева.
Оказавшись под угрозой наступления России, ханства попытались провести реформы. С середины XVIII века средние по размерам Транскаспийские ханства - Бухара и Коканд - смогли мобилизовать значительные ресурсы и поддерживать ирригационные сети. Бухарские ханы постепенно централизовали управление и сформировали профессиональную армию, оснащенную артиллерией и обученную дезертирами из индийской армии. Но ханства вели почти непрерывные войны друг с другом, что истощало их ресурсы, а их трансграничные набеги и работорговля провоцировали русских колониальных администраторов. Захват Бухарой меньшего Кокандского ханства, в котором находился Ташкент, спровоцировал русскую кампанию, заставив бухарского хана искать компромисс, сохранив контроль над внутренними делами, но пообещав "не посылать войска и набеговые партии через русскую границу". Русские согласились не допускать набегов киргизов и других кочевников на Бухару. Русским торговцам и колонистам должны были быть предоставлены экстерриториальные права. Но хан отказался подписать договор и, подстрекаемый своими приближенными и уламой, объявил джихад, несмотря на то, что его призывы к османскому султану о помощи были отклонены. Русские войска одержали победу под командованием генерала К.П. фон Кауфмана, который был назначен главой вновь созданного Туркестанского генерал-губернаторства. Мирный договор признавал автономию ханства, но также и его фактическую зависимость от Российской империи.
Завоевание Бухары вызвало новую волну русофобии в Нью-Дели и Лондоне. Переговоры между двумя империями были сосредоточены на проблеме урегулирования отношений с Афганистаном. В 1872 году они достигли неофициального соглашения о расширении его территории на севере и признании его независимости. Но четко определенная граница между Бухарой и Афганистаном не была установлена до 1885 года. Тем временем наступление русских продолжалось. Кампания против Хивинского ханства получила мощную поддержку со стороны наместника Кавказа, брата царя, великого князя Михаила, и фон Кауфмана в Туркестане, который признавал необходимость обеспечить России торговые и стратегические связи между кавказскими и транскаспийскими границами. Русский
