всплеск национализации империи через культурную русификацию. Он окружил себя группой русских шовинистов: К.П. Победоносцев, прокурор Святейшего Синода, Дмитрий Толстой, новый министр внутренних дел, и граф И.В. Делянов, министр просвещения с 1882 по 1897 год, известный своим подчиненным как "армянский ноль"; всех их поддерживал М.Н. Катков, чрезвычайно влиятельный редактор массовой ежедневной газеты "Московские ведомости". Их приоритетами были искоренение ростков националистических движений путем административной централизации и языковой русификации местных школ. Эти меры были продиктованы сильной антипатией Победоносцева к полякам, евреям, армянам и другим народам пограничья. Он пытался дискредитировать реформистского министра внутренних дел армянского происхождения Лорис-Меликова расовыми оскорблениями, называя его "бешеным азиатом" и "плутом (фокусником), способным вести двойную игру... Он не русский патриот" - таков был его вердикт. После поездки на Кавказ в 1886 году Победоносцев писал царю, что "армяне и грузины стремятся освободиться от русской культуры и питают безумную мечту о восстановлении своей национальной независимости".
Балтийские провинции
При Александре III в прибалтийских губерниях началось культурное возрождение России. Еще в 1840-х годах правые русские националисты предупреждали о проникновении немецкой культуры на Балтийское побережье.
Балтийские бароны населяли правительство до самого высокого уровня бюрократии и армии, ранние представители панславизма, опираясь на идеи славянофилов, проводили культурную границу между романо-германской и греко-славянской Европой. Антипатия к Дойчтому сначала была сосредоточена на австрийском господстве над западными и южными славянами. Но польское восстание, а еще больше объединение Германии под руководством Пруссии, еще больше усилили их опасения по поводу сепаратизма балтийских провинций. Эти опасения были сильно преувеличены.
Прибалтийские немцы неуклонно теряли свое доминирующее положение в экономической жизни провинции. Демографически они уменьшались если не в абсолютных цифрах, то относительно быстро растущего латышского и эстонского населения. После 1880 года, когда антинемецкие настроения усилились, прибалтийские бароны стали избегать государственной службы, где они долгое время занимали пропорционально большой процент высших гражданских и военных должностей. Отсутствие единства не позволило им предложить реформы местного управления при Александре II и повысило их уязвимость перед радикальной административной и языковой русификацией при его преемниках. В 1860-1870-е годы центральная бюрократия предпринимала скромные русификаторские инициативы, затрагивавшие аграрные, судебные и религиозные вопросы прибалтийских провинций; в 1880-е годы темпы ускорились. В связи с серьезными крестьянскими волнениями Александр III назначил сенатскую комиссию под руководством Н.А. Манасеина, вскоре ставшего министром юстиции, для всестороннего изучения условий жизни в прибалтийских губерниях. Его доклад стал основой для повсеместной культурной и административной русификации. Он рекомендовал обязательное использование русского языка местными чиновниками; введение русского языка в качестве языка преподавания в Дерптском университете наряду с многочисленными ограничительными правилами в отношении студенческих корпораций; введение русских правовых норм взамен устаревшие и "средневековые" немецкие правила, а также законодательство, направленное на защиту интересов православной церкви. Он предложил лишь символическое улучшение положения латышского и эстонского крестьянства. Некоторые из более радикальных предложений Манасейна по реформам, которые еще больше уменьшили бы власть балтийской немецкой знати, так и не были реализованы.
Избирательное одобрение и отклонение рекомендаций Манасеина подчеркивает дилемму имперского правления в пограничных районах Балтийского побережья. Панславистское рвение, хотя и разделялось многими при дворе и, в частности, Александром III, на практике было притуплено сложностью этнических, религиозных и социальных противоречий между немецкой знатью и латышским и эстонским крестьянством. Немногочисленная латышская и эстонская интеллигенция выступала против политики германизации и русификации культуры, но воспринимала административную русификацию как некоторое преимущество в борьбе с немецким дворянством, которое в их глазах представляло главную угрозу их растущей национальной идентичности. Петербургские бюрократы остерегались поощрять латышские и эстонские устремления, опасаясь вызвать социальные волнения крестьянства, которое было восприимчиво к навязчивым идеям националистических агитаторов. Существовала опасность ослабить немецкое дворянство, которое, в конце концов, было оплотом местного порядка. Малочисленное русское население прибалтийских провинций, часть которого составляли старообрядцы, было слабой опорой, на которую можно было опереться. К 1890-м годам культурная русификация открывала новые возможности для молодых латышей, искавших свою судьбу за пределами родных губерний, но она также стимулировала недовольство среди тех, кто был знаком с большим миром, в частности с идеями социал-демократии.45 Противоречивые последствия русификации в прибалтийских губерниях начали угрожать всему ассимиляционному предприятию. Имперское правительство было вынуждено балансировать на грани, которая, учитывая отсутствие единой политики в отношении этнических и религиозных конфликтов в приграничных районах, производила впечатление слабости и нерешительности. Накануне революции 1905 года она отступила от активистской фазы россиефикации, но ущерб был нанесен. Пассивное сопротивление перешло в революционную агитацию, сельские беспорядки и забастовки.
Великое княжество Финляндское
В Великом княжестве Финляндском процесс русификации и сопротивления имперскому правлению развивался медленнее. Вплоть до 1880-х годов отношения между шведско-финской элитой в финском сейме и имперским центром были относительно теплыми. Однако постепенно ряд внешних угроз безопасности России со стороны Швеции и объединенной Германской империи в сочетании с внутренней борьбой за конституционные права Финляндии привели к подрыву, а затем и к разрыву этих отношений. Хотя Швеция уже не была великой державой, шведские короли в XIX веке периодически питали надежды на возвращение Финляндии. Во время Крымской войны они придерживались дружественного нейтралитета по отношению к союзникам и вполне могли бы вмешаться, если бы Россия не потребовала мира. Шведская пресса в 1870-1880-х годах становилась все более антироссийской. В период с 1880 по 1905 год военные расходы Швеции выросли с 35 до 55 % государственного бюджета. Торговые и культурные контакты Швеции с объединенной Германией быстро росли, ускорившись в конце века. Все больше шведских офицеров в императорской финской армии решали пройти обучение в Германии. К началу Первой мировой войны лидер умеренных финских социалистов Хьялмар Брантинг мог сказать: "Со шведским офицерским корпусом нельзя вести войну против Германии".
Русское националистическое мнение медленно реагировало на эти события. Даже Катков выступал с умеренных позиций. Но в конце 1880-х годов серия споров из-за попыток имперского правительства навязать российские правила почтовых и юридических операций ухудшила отношения. Имперские представители в Гельсингфорсе, хотя номинально и были финнами или немцами по происхождению, все чаще оказывались в затруднительном положении перед проконсулами в пограничных землях. Признавая местные проблемы и испытывая давление со стороны центра, они были вынуждены действовать как имперские эмиссары. Они оказались не в состоянии преодолеть растущую пропасть недоверия. Вскоре после смерти Александра III завершился первый этап становления России, положив конец "периоду доброй воли, относительной сдержанности и соблюдения старых форм".
Финны были разделены на шведскоязычную культурную элиту и финноязычный средний класс, интеллигенцию и зажиточных людей.
Более крайние представители шведскоговорящих рассматривали Финляндию как культурную границу. Они отождествляли свою культуру
