и развитие партнерства не только не должно подрывать самостоятельную роль России или наносить ущерб ее интересам, но и должно основываться на строгом учете наших интересов". Оборонительность этой формулировки отражала широкую внутреннюю критику в России прежнего откровенно интернационалистского и проаме1иканского политического курса Ельцина и Козырева в 1992 году. Также как и дальнейшее предписание противостоять любым попыткам Америки превратить Соединенные Штаты в "единственную сверхдержаву", фактически низводя российского партнера до уровня сателлита.
В Советском Союзе уже в 1988-91 годах, а в России в 1992-93 годах, возникла значительная реакция против того, что многие считали "проамериканской" внешней политикой, недостаточно учитывающей интересы России. Хотя это мнение было преувеличено (иногда явно, но чаще нет), оно имело под собой основание. Хотя это обвинение было выдвинуто политическими противниками против Михаила Горбачева (и его помощников Эдуарда Шеварднадзе и Александра Яковлева), а затем против Бориса Ельцина (и его министра иностранных дел Андрея Козырева), оно имело более широкий резонанс.
Многие хусиане считают, что Соединенные Штаты стремились развалить Советский Союз и преуспели в этом. Многие считают, что Соединенные Штаты жаждут российских ресурсов и стремятся поддержать приватизацию, американские инвестиции и расширение торговли не для того, чтобы помочь России или даже для взаимной выгоды, а чтобы использовать американскую мощь и слабость и беды России. Многие считают, что Соединенные Штаты относятся к России как к побежденному врагу и хотят сохранить ее слабой. Некоторые, кто сначала верил, что Запад, прежде всего Соединенные Штаты, обещали больше помощи и могли бы сделать больше, чтобы помочь России встать на ноги, теперь разочарованы.
Это мнение в принципе неверно, но, тем не менее, оно имеет своих приверженцев. Более того, многие американцы склонны считать Россию побежденной в холодной войне и полагать, что она готова или должна быть готова сейчас принять опеку США и покорно следовать за американским лидером или, по крайней мере, согласиться на младшую роль в партнерстве.
Даже российские либералы пришли к выводу, что мир стал менее идеалистичным, что новое мышление не только должно быть умеренным из-за внутриполитической критики, но и должно быть пропитано большей защитой российских национальных интересов. Те, кто когда-то хотел показать, что может сделать больше, чем Горбачев, теперь критикуют его за излишнюю сговорчивость.
Одной из областей изменений стала советская военная доктрина. Российское военное ведомство, отчаянно пытавшееся сохранить менее половины прежней советской военной структуры, изо всех сил старалось выжить. Несмотря на это, талантливый руководящий состав, хорошо разбирающийся в стратегической доктрине и теории, работал над разработкой новой военной доктрины, отвечающей радикально изменившимся требованиям, ресурсам и ограничениям новой России. Не обсуждая здесь эту проблему, необходимо отметить, что формулировка пересмотренной военной доктрины, окончательно утвержденной в ноябре 1993 года, имела важные последствия для российской политики, относящиеся к повестке дня российско-американских отношений. В горбачевский период в советской стратегии произошли серьезные изменения, которые были слишком мало оценены на Западе. Традиционная, долгое время существовавшая стратегия контингентов предусматривала наступление Варшавского договора против НATO в случае начала войны (в советских сценариях только в случае нападения Запада или провокации) в рамках "наступательной обороны".
В 1986-87 годах концепция была изменена на "оборонительную оборону" вдоль разделительной линии в Центральной Европе до политического урегулирования и прекращения любого конфликта. Новая позиция сбалансированных сил двух альянсов, предусмотренная при первых переговорах по ДОВСЕ, была значительно ослаблена в 1990-91 годах, когда распался Варшавский договор. Тем не менее, особенно учитывая окончание "холодной войны" и еще более отдаленную возможность войны в Европе, Советский Союз все еще мог занять "оборонительную оборону" вдоль своих западных границ (как в 1939-41 гг.). Распад Советского Союза изменил эту ситуацию. Хотя перспектива войны с НАТО оставалась крайне маловероятной, возникли новые неопределенности в отношении всего созвездия политических и военных сил в расширенной Восточной Европе к западу от российских границ. Московский военный округ впервые за более чем триста лет стал пограничным округом.
В этих резко изменившихся и все еще изменчивых военно-политических условиях российские военные стратеги отказались от "оборонительной обороны" горбачевского нового мышления в пользу "гибкого реагирования", с любой комбинацией оборонительных и наступательных действий против любого противника, который может быть востребован (и осуществим). Аналогичным образом, нововведение позднего брежневского периода "раннего нового мышления" - неприменение ядерного оружия первыми - было отменено. Обычная оборона, при значительно сократившихся российских силах, больше не была гарантирована, и против превосходящих обычных сил вторжения (если использовать пример, часто устно приводимый российскими военными - Китай) может потребоваться оборонительный ответ ядерным оружием.
Таким образом, к 1993-94 годам Россия изменила свою военную доктрину, сделав ее похожей на доктрину НАТО - гибкое реагирование с возможным первым применением ядерного оружия, если это необходимо для отражения превосходящего обычного нападения. Это изменение вызвало некоторую реакцию на Западе, но довольно слабую (потому что, как ни парадоксально, более ранние советские доктринальные изменения в сторону оборонительной обороны и неприменения ядерного оружия первыми не получили того доверия, которого они заслуживали). Изменения не были оминусами; они отражали перенастройку реализма на новую ситуацию, в которой "новое мышление" горбачевского периода уже не было применимо.
Что касается стратегических вооружений, то между российскими и американскими интересами практически нет различий и противоречий. Договор СНВ-2 еще не ратифицирован, но, вероятно, будет принят в качестве следующего шага в битериальном сокращении стратегических вооружений. В обеих странах растет интерес, и некоторые шаги уже предприняты, к тому, чтобы вывести стратегические ядерные силы с высоких уровней прошлого на позиции, менее подверженные риску аварии и менее склонные к возможным решениям под давлением кризиса для раннего, даже упреждающего, применения.
Обе державы сейчас больше обеспокоены возможностью попадания ядерного оружия в руки других стран, чем арсеналами друг друга, и ядерное и ракетное нераспространение является приоритетом для обеих стран. Соглашение о глобальном всеобъемлющем запрете на испытания ядерного оружия и прекращении дальнейшего использования расщепляющихся материалов для оружия теперь является заявленной целью обеих стран и практической перспективой.
В одном случае новая военная ситуация в России поставила перед США и другими странами проблему, вытекающую из существующего соглашения о контроле над вооружениями, достигнутого при других обстоятельствах. ДОВСЕ устанавливал не только потолки на основные обычные вооружения, но и региональные субпотолки на "фланговые" районы. Перестав быть фланговым районом, дополняющим театр военных действий Варшавского договора (или даже советский) NАТО, район Северного Кавказа теперь рассматривается из Москвы как новый потенциально угрожающий фронт. Но Россия (и Украина, у которой есть параллельное ограничение и параллельный интерес в его смягчении) теперь хочет изменить ограничения на количественные уровни танков, бронетранспортеров и артиллерии в этом регионе.
