чтобы всем беженцам был предоставлен выбор между возвращением в свои дома и получением компенсации. Предложение Израиля установить постоянные границы на основе линий прекращения огня было отвергнуто, и каждая арабская делегация потребовала далеко идущих изменений в границе своей страны с Израилем.
По инициативе израильских официальных лиц были организованы секретные встречи с отдельными членами арабских делегаций, но они не привели ни к какому прогрессу и вызвали лишь упреки со стороны ПКК. КПК обвинила израильских чиновников в том, что они действуют за ее спиной; израильтяне ответили, что именно собственные процедуры комиссии вынуждают их искать прямых контактов с арабскими коллегами. Элиас Сассон доложил своему начальству о серьезности ситуации и призвал его к иному подходу. По его мнению, Израиль не может рассчитывать на то, что арабские страны выполнят все его требования в полном объеме, если сам Израиль не готов пойти навстречу им.
Вначале Моше Шаретт отверг совет Сассона, но неослабевающее давление со стороны Америки заставило его предложить кабинету министров опубликовать декларацию о готовности Израиля принять 100 тыс. беженцев. В это число входило около 30 тыс. беженцев, которым уже было разрешено вернуться, чтобы воссоединиться со своими семьями. Однако Бен-Гурион выступил против этого предложения, мотивируя это тем, что оно не удовлетворит ни американцев, ни арабов и нанесет ущерб безопасности Израиля. В итоге кабинет министров разрешил Шаретту опробовать на американцах смягченный вариант своего предложения. Американцы одобрили идею, но выразили разочарование по поводу небольшого числа беженцев, которых Израиль был готов принять обратно. Арабы сочли предложение принять 100 тыс. беженцев совершенно недостаточным, и официальные переговоры в Лозанне вновь зашли в тупик.
Провал Лозаннской конференции не стал для Израиля неожиданностью. Он лишь укрепил убежденность в том, что прямые двусторонние переговоры дают больше шансов на прогресс, чем посредничество третьих сторон. В Лозанне Израилю удалось отстоять статус-кво, но не удалось добиться какого-либо прогресса в урегулировании отношений с соседями. Во второй половине 1949 года продолжала преобладать жесткая линия Бен-Гуриона. Согласно этой линии, Израиль не может позволить себе идти на уступки ради мира, тем более на уступки, которые могут нанести ущерб его безопасности, и на данный момент соглашения о перемирии являются удовлетворительной заменой мира.
Одним из важнейших вопросов, по которому ПКК не удалось заставить Израиль пойти на уступки, был статус Иерусалима. Иерусалим имеет огромное значение для еврейского народа в силу его библейских, религиозных и духовных ассоциаций. Он также лежит в основе стремления еврейского государства быть "светом для народов". Однако дипломатическая позиция Израиля в отношении Иерусалима была исключительно неудобной. Приняв резолюцию ООН о разделе, Еврейское агентство согласилось с положением о переходе Иерусалима под международный режим. Тем не менее, новорожденное еврейское государство отчаянно хотело, чтобы Иерусалим стал его столицей. В конце 1948 года Иерусалим был фактически разделен по линии прекращения огня между Израилем и Иорданией. К концу 1949 года угроза интернационализации все более зловеще вырисовывалась на горизонте. В политическую борьбу за Святой город вступили два нечестивых союза. Израиль и Иордания были союзниками в борьбе за сохранение своих частей Святого города в собственных руках. Против них возник союз трех блоков стран, выступающих за интернационализацию: почти все мусульманские государства, Ватикан и католические государства, а также Советский Союз и его сателлиты.
В то время как израильские дипломаты вели активную кампанию против интернационализации, в кабинете министров шли активные внутренние дебаты. Премьер-министр хотел объявить Иерусалим столицей Израиля и перенести туда как можно больше правительственных учреждений, министр иностранных дел призывал к осторожности. 5 декабря 1949 г. премьер-министр зачитал в Кнессете заявление, призванное дать понять, что Израиль никогда не согласится с иностранным правлением над Иерусалимом. Он согласился на контроль ООН над святыми местами, но добавил: "В то же время мы считаем своим долгом заявить, что еврейский Иерусалим является органической и неотъемлемой частью государства Израиль, как он является неотъемлемой частью истории Израиля, веры Израиля и души нашего народа. Иерусалим - это сердце сердец государства Израиль". Однако это заявление не смогло удержать сторонников интернационализации. 9 декабря Генеральная Ассамблея ООН подавляющим большинством голосов приняла резолюцию, призывающую рассматривать Иерусалим как отдельное образование и передать его под управление ООН.
Решение ООН вновь вызвало дискуссию в израильском кабинете министров. Премьер-министр отреагировал не только словами, но и делами на церковное неповиновение. Он предложил решительно денонсировать резолюцию ООН, а также принять немедленные практические меры по установлению фактов на местах и утверждению суверенитета Израиля. Шаретт, представлявший Нью-Йорк, согласился с практическими мерами, но выступил против объявления войны ООН. После бурных дебатов кабинет министров одобрил представленный премьер-министром текст декларации с незначительными поправками. На заседании депутатов Кнессета от партии "Мапай" подавляющее большинство вновь высказалось в пользу предложения премьер-министра. Поэтому 13 декабря с трибуны Кнессета Бен-Гурион объявил о решении перенести Кнессет и правительственные учреждения из Тель-Авива в Иерусалим. Между объявлением этого решения и его реализацией не прошло и минуты.
На свое тройное поражение в ООН, в кабинете министров и в партии Шаретт отреагировал телеграммой из Нью-Йорка: он подал заявление об отставке с поста министра иностранных дел. Бен-Гурион, однако, отказался принять его, и Шаретт остался на своем посту. Этот драматический шаг Шарета должен был продемонстрировать его недовольство действиями правительства и пренебрежением к его авторитету. Он также должен был предупредить своих коллег о том, что непродуманные заявления могут нанести ущерб престижу и международному положению Израиля. Сам Шаретт считал, что резолюция ООН неосуществима и не будет принята, поэтому Израилю неразумно и не нужно идти на конфронтацию с этой всемирной организацией. Бен-Гурион отверг эти аргументы. Он гораздо серьезнее относился к резолюции ООН и считал, что ответ Израиля должен быть незамедлительным и решительным. В его глазах высшей целью было закрепление Иерусалима в качестве столицы Израиля, и ради этого он был готов пойти на риск столкновения с ООН.
В то время даже близким коллегам Бен-Гуриона по партии не было ясно, что за его напористой публичной позицией скрываются глубокие внутренние сомнения и тревоги. В своем дневнике он признавался, что решение по Иерусалиму было одним из самых сложных и судьбоносных решений, которые ему когда-либо приходилось принимать, поскольку оно предполагало не просто неповиновение ООН, а конфронтацию с мусульманским, католическим и советским миром. Это была кампания, в которой Израиль, впервые за всю свою недолгую историю, был поставлен против всего мира. Если бы мир пошел своим путем, рассуждал Бен-Гурион, то 100 000 евреев оказались бы за границами государства Израиль. Более того, потеря Иерусалима была бы только началом. За
