основную массу палестинских беженцев или отказываться от больших участков территории, если бы это было ценой, которую требовал Израиль в обмен на мирное урегулирование с арабами. В отличие от Бен-Гуриона, он придавал большое значение терпеливой и изобретательной дипломатии, примирительным формулировкам и жестам доброй воли, направленным на ослабление враждебности арабов. Он не хотел добавлять второстепенные причины к основной причине конфликта между арабами и Израилем. Если враждебность арабов не может быть искоренена, то тем более необходимо пытаться ее сгладить и держать открытыми все возможные линии общения и диалога.
Другой важной составляющей политического мировоззрения Бен-Гуриона и Шарета было их отношение к "внешнему фактору". Кардинальным постулатом политического кредо Бен-Гуриона была опора на собственные силы. Он очень верил в способность еврейского народа определять свою судьбу на Ближнем Востоке путем прямых действий и создания фактов. Следствием уверенности в собственных силах было пренебрежение к "внешнему фактору" в создании и выживании еврейского государства. "Мы должны отучить себя, - писал он в 1954 г. в статье об ООН, - от абсурдной и совершенно беспочвенной и необоснованной иллюзии, что вне государства Израиль в мире есть сила и воля, которые защитят жизнь наших граждан. Наша собственная способность к самообороне - наша единственная безопасность". Однако ничто другое так остро не выражает безразличие Бен-Гуриона к ООН и международному общественному мнению, как его часто цитируемое высказывание "Наше будущее зависит не от того, что говорят язычники, а от того, что делают евреи".
В отличие от Бен-Гуриона, Шаретт был очень чувствителен не только к тому, что говорят неевреи, но и к тому, что они делают. Он признавал, что ООН сыграла незаменимую роль в создании государства Израиль, и выступал за то, чтобы позволить ей играть более значительную и эффективную роль в урегулировании арабо-израильского конфликта. Он считал, что международное общественное мнение влияет на безопасность Израиля и поэтому является фактором, который стоит принимать во внимание. Прежде всего, он стремился заручиться симпатией и поддержкой западных держав в стремлении Израиля к безопасности и миру. Для этого он считал необходимым придерживаться сложившихся норм международного поведения и воздерживаться от действий, разжигающих ненависть арабов.
С 1953 г. внутренние дебаты в Израиле между активистами и неактивистами все больше концентрировались на вопросе о репрессиях. Бен-Гурион и его сторонники выступали за политику жесткого и быстрого военного возмездия в ответ на вторжение за пределы Израиля. Шаретт не был противником возмездия в принципе. Его беспокоили, прежде всего, негативные долгосрочные последствия, которые могли иметь репрессии для отношений Израиля с арабами и для его международного положения. Рассматривая их как неизбежное оружие последней надежды в некоторых ситуациях, Шаретт опасался, что репрессалии превратятся в бездумную военную рутину. Он настаивал на том, что применению силы должна предшествовать тщательная проработка вопросов масштаба и сроков в рамках общих внешнеполитических целей Израиля, чтобы минимизировать негативные последствия для его региональных и международных интересов.
Назначение Пинхаса Лавона на пост министра обороны было равносильно закладке бомбы замедленного действия под премьерство Шарета. Шаретт категорически возражал против этого назначения и уступил только потому, что в этом случае ему пришлось бы отказаться от должности министра иностранных дел, если бы он сам занял пост министра обороны. Новым министром обороны стал, по словам Голды Меир, министра труда в кабинете Шарета, "один из самых способных, хотя и наименее стабильных членов Мапай, симпатичный, сложный интеллектуал, который всегда был большим "голубем", но превратился в самого свирепого "ястреба", как только начал заниматься военными вопросами". Голда Меир и многие ее коллеги по Мапай считали его крайне неподходящим для этого ответственного поста, поскольку он не обладал ни опытом, ни необходимой рассудительностью. Они пытались указать на это Бен-Гуриону, но он не изменил своего мнения. 9
Личная трансформация, сопровождавшая переход Левона в Министерство обороны, поразила всех, кто его знал. Крайняя умеренность, которая на протяжении многих лет была характерна для Левона как противоположность жесткой позиции Бен-Гуриона, быстро сменилась столь же крайним ястребиным настроем. Социалистический мыслитель превратился в апостола реальной политики, проповедник братства народов - в арабов-националистов. Неустойчивый характер Левона, его стремление превзойти Шарета, боязнь показаться недостаточно смелым по сравнению с армейскими офицерами - все это способствовало его быстрой адаптации к активистскому климату новой должности.
Левон считал сложившийся статус-кво неудовлетворительным и полагал, что изменить его в пользу Израиля можно только путем применения военной силы. По его мнению, Израиль находится в крайне невыгодном положении, поскольку со всех сторон его окружают враждебные соседи, а его геополитическое положение настолько уязвимо. Мир был практически невозможен, поскольку арабы не были заинтересованы в мире, а Израиль не мог предложить им ничего конкретного в обмен на мир. Более того, благодаря "холодной войне" и их нефти переговорная сила арабов росла, а Израиля - падала. Западные державы обхаживали арабов, а не Израиль. Если в этих условиях Израиль будет стремиться к окончательному урегулированию конфликта, то это будет происходить за его счет. Бегство за урегулированием может привести только к плохому урегулированию. Вывод Левона заключался в том, что Израиль должен быть готов некоторое время жить в состоянии ни мира, ни войны. Это не позволит ему достичь своих национальных целей, но, по крайней мере, оставит возможность их достижения в более поздние сроки. Пока же Израиль должен проводить политику, состоящую из трех пунктов: не допускать и откладывать политическое урегулирование арабо-израильского спора; твердо отстаивать все права Израиля и отказываться от каких-либо уступок; отвечать силой на любой акт применения силы.
Левон не уточнил, что под национальными целями он подразумевает расширение границ Израиля за счет его соседей или что эти цели могут быть достигнуты, согласно его собственному анализу, только с помощью военной силы. Другими словами, он ждал возможности вступить в войну, чтобы исправить уязвимое геополитическое положение Израиля. Он был близок к тому, чтобы признать это на заседании ЦК Мапай в апреле 1954 года. Если рассматривать войну с арабами только с военной точки зрения, - доверительно сообщил он своим коллегам, - то сейчас не время: «Сегодня для нас было бы лучше, чем завтра, а завтра лучше, чем послезавтра, потому что завтра и послезавтра наше военное положение будет гораздо тяжелее, чем сегодня. Я не могу сказать: Я не хочу войны. Я говорю: Я хочу ее, и я хотел бы, чтобы была ситуация, в которой не было бы ни англичан, ни американцев, а были бы только мы и арабы, и мы могли бы это сделать».
Если назначение Левона стало одной миной замедленного действия в период премьерства
