опасалась, но Вивьену удалось убедить ее, что ей ничто не угрожает. После этого женщина поведала о человеке по имени Ансель, с которым она встречалась в Дарнетале. Остальные предварительно опрошенные свидетели называли его Даниэлем из Клюни, но Люси настаивала на том, что имя Ансель он назвал лишь ей одной, когда они уединились в его комнате.
Рассказ этой женщины потряс молодых инквизиторов. Ренар и вовсе решил, что она наплела чего-то лишнего или виделась не с Анселем де Куттом, однако Вивьен понимал, что их свидетельница не лжет. Одно ее имя отчего-то заставляло его содрогнуться.
«Люси Байль…» – думал он. – «Похоже, Ансель так пытался… что? Искупить вину? И, похоже, это сломило его, раз он изменил одному из главных заветов своей веры. Проклятье, страшно подумать, каково ему сейчас».
Он остановил поток этих мыслей, сосредотачиваясь на рассказе Люси. Когда она завершила свою историю, Вивьен обсудил услышанное с Ренаром и предпочел сделать вид, что согласен со скепсисом друга: то, что рассказала эта женщина, было совсем непохоже на Анселя де Кутта, которого они знали.
«Но это слишком похоже на то, что мог бы сделать Ансель Асье», – говорил себе Вивьен, и эти мысли вызывали в нем дрожь.
Судье Лорану молодые инквизиторы вынуждены были сообщить, что след Анселя оборвался в Дарнетале. После этого епископ, похоже, сдался и приказал своим подопечным вернуться в Руан ни с чем.
Почти сразу Вивьен решил сослаться на дурное самочувствие и попросил Лорана позволить ему провести день вне службы. Как ни странно, епископ дал на это добро, не задав лишних вопросов – Вивьен чувствовал, что Лоран после казни Рени стал относиться к нему иначе. Он, похоже, ощущал тяжелый груз вины, о котором напомнил ему де Борд.
Обрадовавшись такому исходу, Вивьен сообщил Ренару, что отправляется в Кан, чтобы поговорить с Элизой. Дождавшись сумеречного предрассветного часа, он незамеченным выскользнул с территории постоялого двора, на котором жил, и, потратив часть сбережений на то, чтобы взять лошадь из конюшни вне черты города – так он подумал, что вызовет меньше подозрений – направился в сторону Кана. Он гнал лошадь, что было сил, чтобы успеть обернуться за день, и надеялся, что обратно вернется уже не один.
Недалеко от ворот Кана Вивьен остановился в поле и позволил лошади отдохнуть. Его внимание привлекла целая россыпь ярких полевых цветов по правую руку, и он спешился, рассеянно подойдя к ним.
«Если Элиза все это время жила в Кане, она, надо думать, была почти лишена возможности лицезреть полевые цветы», – подумал он, вспоминая о том, что Кан почти полностью состоял из каменных зданий и был окружен плотной стеной.
Сняв с пояса нож, Вивьен присел в скопление цветов, стараясь как можно меньше затаптывать траву. Перед тем, как срезать первый цветок, он очертил вокруг него круг лезвием, и лишь потом – аккуратно, будто, чтобы не потревожить – ловко надрезал стебелек. Он не помнил дословно, что шептала Элиза, когда проделывала тот же ритуал с травами, но отчего-то решил, что дарить ей цветы, срезанные так, как она привыкла, будет правильно.
На сбор небольшого букета ушло довольно много времени, однако Вивьен подумал, что эта потеря драгоценных минут не напрасна. Осмотрев получившийся букет, он улыбнулся и поспешил снова вскочить на лошадь. До Кана оставалось совсем немного.
***
Въехав через южные ворота в город, Вивьен Колер направился к ближайшей конюшне и заплатил из своих скромных запасов конюшему, чтобы тот приглядел за кобылой, пока его не будет. Увидев перед собой инквизитора, мужчина с готовностью кивнул и даже предложил не брать с него платы, но Вивьен настоял. Полевые цветы в руке служителя Церкви, похоже, немного удивили конюшего, но он предусмотрительно воздержался от вопросов и предположений.
Вивьен неплохо знал Кан – ему не раз доводилось здесь бывать. Он невольно отмечал то, что за время войны город сильно изменился – особенно в части населения. Теперь здесь довольно часто можно было встретить англичан, бормочущих что-то на своем родном языке или на грубоватой его смеси с французским.
Ноги постепенно привели Вивьена к постоялому двору, на который указал в своем рассказе Ренар. Это было длинное, вытянутое, но невысокое здание из светлого камня. Вивьен предполагал, что комнаты здесь мало чем отличаются от его собственного жилища в Руане, и догадывался, как странно должна была чувствовать себя Элиза в таких условиях.
«Я был идиотом», – в который раз укорил он себя. – «Как я мог так долго тянуть с тем, чтобы приехать и пусть даже насильно забрать ее отсюда?»
Эта мысль воодушевила его. Он подумал, что, наверное, Элиза и сама хочет вернуться в Руан, а это добавляло шансов к тому, что она его послушает.
Зажав в руке немного неряшливый букет, Вивьен приготовился высматривать Элизу и дожидаться, пока она появится возле постоялого двора. Чувствуя себя немного неуютно, притаившись за углом здания, Вивьен то и дело строго поглядывал на прохожих, бросавших опасливые заинтересованные взгляды в его сторону.
Кан был довольно людным городом, и Вивьен опасался, что может пропустить Элизу, если она пройдет мимо.
Прошло около часа. Вивьен начал терять терпение, а меж тем волнение, которое он пытался отогнать от себя всю дорогу, начинало постепенно овладевать им. Чего он только ни предположил по пути! Несмотря на воодушевляющие слова Ренара, Вивьен опасался, что Элиза все еще не остыла от своего гнева, и ссора их лишь повторится при новой встрече. К тому же, он прекрасно понимал, что, будучи привлекательной, Элиза в Кане не осталась обделенной мужским вниманием и, возможно, начала строить новую жизнь с новым человеком, чтобы отсечь от себя страшное прошлое. Этот расклад был для Вивьена страшнее прочих, однако он допускал, что события запросто могли развиться подобным образом.
И все же ему хотелось верить, что Ренар оказался прав. Что Элиза только и ждет, чтобы вернуться в Руан… домой… к нему.
Ожидание становилось почти невыносимым.
Прождав еще некоторое время, Вивьен уже вознамерился направиться прямиком на постоялый двор и – вне зависимости от того, что будет потом – начать расспрашивать людей, где можно отыскать Элизу. Однако, бросив очередной взгляд за угол на вход в здание, Вивьен замер, почувствовав, как сердце его забилось сильнее.
Он увидел ее. И, казалось, весь мир вокруг нее попросту расплылся в нечеткую картину, на фоне которой она одна оставалась видимой и значимой. Она вышла из дверей постоялого двора, и Вивьен безошибочно узнал ее длинные светлые
