бухтит.
— Если тебе что-то там непонятно, — говорю я, вручая ему карандаш, — просто отметь это. Я потом гляну.
Спустя пару минут он снова бухтит. Взглянув на него, вижу, что вместо пирога он уже активно жует карандаш.
— Наелся?
Попытка убрать в сторону остатки еды заканчиваются провалом. Филипп опять разливает нам вино и наконец выдает то, что так его возмущает:
— Крючкотворец. — Он обвинительно тычет в страничку истерзанным карандашом. — У него же чуть ли не на каждое слово ссылки с пояснением. Как будто тот, кто читает, тупее него! Ему делать было нечего, а мы только время теряем!
Это правда. В контракте очень много ссылок, он буквально разжевывает, причем иногда вполне элементарные вещи. Когда я читала про движимое имущество, у меня даже дежавю промелькнуло, как будто я сижу в университете на лекциях.
— Он юрист, — говорю я. — Ничего необычного в том, что он настолько дотошный.
— Ого, — вовсю улыбаясь, замечает Филипп. — Уже за него заступаешься!
— Просто пытаюсь тебе пояснить специфику нашей работы.
— О, и общего у вас много. Ты вон тоже за дурака меня держишь. Так, ладно, на этой грустной ноте… Я ведь расстроился, так и знай — надо выпить!
Я стараюсь пить понемногу, потому что бутылка у него не одна, а вино хоть и приятное, но довольно тяжелое.
— Настроимся на усердную работу, — приговаривает брат.
— Отличный тост!
Работать, правда, не хочется как никогда, поэтому я допускаю еще один тост. И еще один. А вино и правда тяжелое — даже голову приходится немного придерживать. И я безропотно соглашаюсь, когда Филипп, бросив в рот кусочек сыра, торжественно объявляет:
— Перерыв и переезд в гостиную. Там мягкий диван, удобней сидеть.
Первым делом он переносит вино и бокалы. Потом закуску. Я переезжаю с талмудом, зорко следя, чтобы не потерять ни единой странички.
— Ух, хорошо! — Филипп укладывается на диван с одной стороны и машет рукой, намекая, что с другой тоже осталось свободное место. — Так, ну что там у нас?
Я возвращаю ему его долю и берусь за свою. А шрифт и правда мелкий настолько, что глаза начинают слипаться. Щуришься, щуришься, а потом раз — и глаза неожиданно закрываются.
— Слушай, — говорит брат, резко вставая. — А я вот что подумал. Смотри: вы обсудили и в договоре мы это прочли, что имущество разделу не подлежит. Так?
— Так.
— Интимный вопрос у вас тоже решен и прописан. И срок контракта тоже будет указан. Так?
— Так.
— Какого фига мы тогда читаем вороновскую энциклопедию? Все, что было важно, вы уже с ним учли!
Так-то оно так… Но я никогда не подписываю то, что не прочитала. Мало ли какие там нюансы зарыты.
Хотя сколько я уже прочла, а ничего подозрительного. Он просто очень дотошный.
— В общем! — Зевая, Филипп прижимает к себе страницы контракта. — Меня в моей части контракта ничего не смутило! Давай дочитывай скорее свою половину и строчи ему письмо, что я тебя ему отдаю!
Он закрывает глаза. Потом переворачивается на бок, косится на вторую бутылку, которую тоже сюда перенес.
— Ну, давай уже, Анж, мне не терпится начать пить по поводу!
Я усердно читаю. А заодно размышляю: а ведь и правда. Все, что меня волновало, мы выяснили и обговорили. Он даже пошел мне на уступки и согласился на штраф. Понятно, что ему это не грозит. При том, что он собирается мне заплатить, да еще штраф — это надо на трех работах работать. Такую жену легче прибить, чем купить.
Но все равно продолжаю читать, пока меня не отвлекают странные крики, которые доносятся с улицы. Сначала я думаю, что это подростки: бывает, что они загуляют. А потом… А потом даже Филипп снова приоткрывает глаз, потому что уже громче доносится:
— Анж!.. Анж!.. Ан-же-ли-ка!!!
— Сватов, что ли, заслал? — удивляется Филипп. — Как-то несовременно. Могли посвататься через вайбер.
— А-а-нж!!!
— Душевно так выводит. Может, это сам Воронов?
Нет.
Я точно знаю, чей это голос. Подхватываю свой бокал и делаю пару крупных глотков. Покосившись на свой телефон, который лежит рядом со мной, захожу в историю вызовов. Звонил. Только я отключила звук, засев за контракт.
— А-анж!.. — снова доносится с улицы. — А-анж, я без тебя не могу!
— А, нет, ложная тревога. Это не твой будущий муж. Это самозванец. Пьем дальше. А то у нас свадьба срывается.
Она и правда срывается, потому что под эти крики читать получается, а вот понять то, что читаешь, довольно сложно выходит. И ведь не успокаивается.
— Отчаянно как кричит, — восхищается брат. — Как будто чувствует, что ты завтра замуж выходишь.
Я смотрю на часы. Какое там завтра? Уже за полночь, так что сегодня.
— Нужно поднажать! — говорит Филипп, тоже взглянув на часы, и обновляет в бокалах вино. — Нет, ну как надрывается, а? По-моему, я все же не выдержу и, когда он поднимется, дам ему в глаз!
На улице становится тихо, как будто Валера услышал его угрозы. Я выключаю в комнате свет и приближаюсь к окну. Нет, не ушел. Сидит на цветочной клумбе, задрав голову вверх. Покачивается в сторону, как будто его ураганом сдувает.
— Не поднимется, — уверенно говорю я, возвращаясь и включая обратно свет. — Если не передумаешь, тебе придется спуститься.
— Да конечно! — возмущается Филипп. — Там, между прочим, холодно, осень. И потом, а вдруг лифт застрянет? Выходной день, уже за полночь. Как думаешь, когда меня вызволят? Я не могу оставить тебя одну в таком важном деле!
На этих словах он вскрывает очередную бутылку, и спрашивать, что именно он считает важным делом, уже не приходится.
Но надо признать, вино действует на него благотворно. Он даже вспоминает, что у нас есть голодный питомец, и несколько раз ходит ее покормить своим сыром. Хотя есть у меня подозрение, что ему просто сыр не понравился и надоело читать.
Я и сама уже еле держусь. Еще эти крики
