матрас снова прогнулся. Но я открываю глаза и вижу склонившегося надо мной Воронова.
Глаза кажутся почти черными, взгляд изучает мое лицо, но внимательней всего — мои губы. А его пальцы рисуют линии на моей шее. Далековато зашли. И кто-то явно не против зайти куда дальше. Хотя я была бы не против версии, что он просто щупает пульс.
— Ну и куда ты? — интересуется Воронов, когда я пытаюсь подняться.
— Это же очевидно: кровать большая, но раз ты нависаешь надо мной, значит, тебе места мало. Иду искать какой-то вариант для себя.
— Хорошо, сходишь. Сейчас скажи, что ты чувствуешь.
— Легкое недоумение.
Я ожидаю, что он попытается меня удержать, но он откидывается на подушки и разочарованно выдыхает:
— Эх! Почему-то даже так не сработало!
Я встаю. Он остается лежать. Я подхожу к двери. Он остается лежать.
— А что должно было сработать? — подталкивает спросить мое любопытство.
Он приподнимается на локте. Всматривается в меня, будто решая, достойна ли я узнать эту тайну.
— Ну, вообще-то было бы неплохо, если бы ты почувствовала удовольствие, наслаждение, восторг, радость.
— Только из-за того, что пять минут полежала рядом с тобой на соседней подушке?
— Обидно слышать твое недоверие, — бухтит он. — Я ей самое лучшее… как она и просила, а она…
— О чем я просила?
— А она даже забыла… — продолжает бухтеть он. — Ты же просила показать тебе еще красивые места. Места силы. Вот. Это одно из них. Стопроцентно работает. Но зришь в корень: пять минут, полежали, на соседней подушке… Может, потому ничего и не вышло. Слишком быстро и не тем занимались.
Я закрываю лицо ладонями, потому что у него такой сосредоточенный вид: рассуждает, строит теории. А я не могу. Больше не могу столько смеяться: живот болит, щеки трескаются, на радость подругам вот-вот появятся мимические морщины.
— Учти, — угрожаю я, успокоившись, — если мы комнату для меня не найдем, переезжаем обратно ко мне.
— Пойдем поищем, — поднимаясь, соглашается Воронов, — а то у твоей крысы будет уже третье кругосветное путешествие за сегодняшний день, и я начну ей завидовать. Не хочется до этого опускаться.
Глава 28
Анжелика
— Ну как тебе?
Сам Воронов остается в дверях, а меня пропускает вперед.
Я осматриваюсь: эта комната чуть меньше, чем у хозяина дома, но нравится мне даже больше. Теплые оттенки белого с синим, на окнах вместо жалюзи шторы, вместительная кровать с белым мягким изголовьем. Мой взгляд скользит по светлой стене, с едва заметным узором в виде цветов с застывшими на них каплями росы и задерживается на модном трюмо. Зеркало с подсветкой, выдвижные ящики, мягкий пуф…
— Не нравится? — спрашивает Воронов, заметив заминку.
Я оборачиваюсь к нему.
— Это женская комната.
— Потому я и живу по соседству.
Улыбнувшись, я вхожу внутрь помещения, открываю светлую дверь — ванная, я так и думала. В приятно голубых оттенках, с которыми хорошо контрастируют душевая кабина с черным контуром, черный смеситель, черный душ. Все так вычищено, что слегка отливает перламутром.
Возвращаюсь в комнату, еще раз обвожу ее взглядом. Если этот идеальный порядок — бардак, даже удивительно, что Воронов выдержал пару часов в моем доме. Провожу рукой по стене — чуть шершавая, а вблизи цветы еще больше напоминают живые.
— Тянет и здесь начать делать ремонт?
Обернувшись, смотрю на Воронова. Он не выглядит недовольным такой перспективой, хотя эта комната явно делалась под кого-то. Для женщины. Которая, скорее всего, была ему дорога?
— А если и так?
— Я не против. — Он равнодушно пожимает плечами. — Только учти: оставить тебя на руинах я не смогу, другие комнаты, как ты знаешь, не убраны, так что тебе придется переехать ко мне.
— Есть еще гостиная.
— Она не зря так называется. Она для гостей. К тому же одно дело, когда из-за твоего храпа я отселяю тебя в соседнюю комнату. И совсем другое — на соседний этаж. Это ближе к разводу, чем к браку. А мне, как ты помнишь…
— Важна достоверность, — добавляю я, когда он делает паузу. Он удовлетворенно кивает. — Хорошо. Я определилась. Мне нравится эта комната. Как ты думаешь, будет достоверным, если я попрошу своего мужа принести мой чемодан?
— Вполне, — кивает он. — Если у мужа нет горничного.
Выглянув в коридор, он прищуривается, как будто кого-то высматривает, а потом раздается команда:
— Емеля! Неси сюда чемодан!.. То, что он на колесиках, не значит, что на нем нужно ехать! Это значит, что его можно катить!
И вот он говорит не со мной, но меня этот тон задевает. Парень еще молодой, чутко на все реагирует. А ответить в силу их отношений начальник — подчиненный не может. Да и чемодан для него, возможно, действительно несколько тяжеловат, потому что, когда он вкатывает его в комнату, я замечаю, что его лицо слегка посерело.
— Тебе не кажется, что ты с ним несколько груб? — спрашиваю я, когда мы снова остаемся одни. — Он чуткий, ранимый. По-моему, он вообще слегка пугается, когда тебя видит.
Воронов окидывает меня насмешливым взглядом.
— По-твоему, он адреналиновый маньяк, который выбил себе безлимитный билет в комнату страха? Если он и пугается, то того, что лишится такой зарплаты, которую я плачу.
Ну что ж, надо признать: его версия выглядит убедительной. А с другой стороны, это может означать, что у парня просто нет более подходящего варианта.
— Если тебе удастся его куда-то пристроить, — будто проследив за ходом моих размышлений, говорит Воронов, — так и быть, я все-таки куплю тебе проездной на метро.
И забавно звучит, и в то же время не очень. Похоже, он не так уж высоко ценит людей, которые на него работают.
Это предположение усиливается, когда вскоре Маргарита Аркадьевна приглашает нас к ужину. Она столько всего приготовила: и пасту с морепродуктами, и несколько видов салатов, — а Воронов, едва мы вошли и сели за стол,
